Восторг
Шрифт:
– Эдриан, – рявкнул он.
Ангел принял видимость напротив него, его мощное тело прислонилось к набору телефон-стол-цветы, взгляд уперся в пол, брови были опущены так, будто его мучила головная боль.
– У меня назначена встреча, – сказал Джим. – Я вернусь.
Парень коротко махнул ему и кивнул.
– Не торопись.
– Заметано.
Джим не озаботился выходом из гостиницы… он оставил ботинки и носки в комнате Матиаса.
Ангельские авиалинии доставили его в нужное место.
Назад, в сарай для лодок.
Ночь уже накрыла город, и внешнее
Подойдя к пустому доку, в который «упала» Мэлс, он был готов убить своего врага.
Вот вам и новая страница, которую перевернула эта сука. Создатель мог наказать ее, вернув Матиаса, но, очевидно, урок не помог.
Не удивительно.
Закрыв глаза, он призвал демона, требуя, чтобы она пришла к нему.
И пока он ждал, его тело набрало полную силу, словно гнев был аккумулятором, а ее неизбежное появление – проводами для прикуривателя.
Разумеется, Девина не торопилась показываться, и, прогуливаясь взад-вперед на пристани, босиком по холодным доскам и со сжатыми в кулаки руками, он мог лишь думать о том, что Матиас сказал о Сисси в Колодце Душ… и том, как внешность тех двух мертвых женщин была подбита под его девочку…
Не то, чтобы она была «его».
Боже, он мог представить, как мама Сисси берет в руки газету и видит главную полосу «ККЖ». Будто потерять свою дочь самым ужасным из всех возможных способов было недостаточно? Она вынуждена читать про убийцу-подражателя?
– Ты звал, – сказала демон отвратительным и резким голосом.
Джим резко повернулся и первым делом обратил внимание на ее одежду: его враг была упакована в свое изумительное поддельное тело в голубом платье, в котором была до этого.
Ну, картинка для «Холлмарк». В этом платье она была в ту ночь, когда они впервые встретились в клубе в центре… и он помнил ее в нем, стоящую под потолочным освещением, ослепительно красивая ложь, являвшаяся рафинированным злом.
С точки зрения календаря, та встреча произошла всего несколько недель назад. С точки зрения опыта, прошло много, много жизней.
Благодаря ненависти член затвердел, возбуждение не было связано с тем, что он находил привлекательным, скорее с тем, что таковым не считал.
Он хотел разорвать Девину на части и слушать ее крики. Хотел, чтобы она познала на себе – каково быть беспомощным и во власти кого-то, кому, в сущности, глубоко наплевать.
Он хотел, чтобы она умоляла…
И она будто почувствовала, что с ним творилось, демон улыбнулась, словно ей вручили подарок на день рождения.
– Ищешь что-то конкретное, Джим?
Глава 42
Мэлс услышала, как дверь захлопнулась за Джимом Хероном, но не обратила внимания ни на него, ни на его уход. Она не сводила глаз с лица Матиаса. Каким-то… чудом, мужчина преобразился… целиком и полностью: цвет его кожи впервые с момента их знакомства был теплым, а не серым от переживаемой боли. Шрамы исчезли. А его
глаза…Его глаза.
Тот, что всегда был мутным, сейчас прояснился, будто проблемой была некачественная линза, и он ее вытащил.
Но дело не в браке у «Бауш энд Ломб»[142], ведь так?
– Что… – Все, что она смогла вымолвить, голос пропал от каши в голове.
– Я не знаю. – Матиас покачал головой. – Я… понятия не имею…
Она протянула руку и коснулась едва различимых шрамов.
– Ты исцелился.
Как такое возможно…
Взгляд Мэлс резко переместился к зеркалу, изображение Джима Херона, стоявшего позади нее, вернулось с поразительной точностью.
А потом она услышала голос Матиаса… «Я верю в ад… потому что был там…»
О, Боже… буквально…
– В этом есть нечто большее, ведь так? – сказала она натянуто. – И это связано с Хероном.
Матиас повернул голову и в поцелуе коснулся губами ее ладони. Все, что она получила в ответ.
В последовавшей тишине Мэлс думала о том, что говорил ее отец годами. Тогда она была типичным подростком, спорила со всем и всеми: когда они ехали из церкви, она заявила, что не верит в Бога, Рай или Ад… так с чего ей портить себе каждое воскресное утро?
Ее отец посмотрел в зеркало заднего вида и сказал:
– Просто потому, что ты не веришь, еще не значит, что этого не существует.
Смотря в лицо любимого мужчины, она не верила произошедшим переменам… и все же, могла провести пальцем по его коже, сейчас не отмеченной шрамами.
И, развивая мысль, Мэлс пришла к выводу, что плохо понимала все это: ни то, как все началось за пределами кладбища… ни тех двух мужчин, сопровождавших Матиаса… ни то, что произошло с ней под водой… это тоже.
Но, как сказал ее отец, это еще не значило, что все нереально.
– Я хочу поцеловать тебя. – Матиас не сводил взгляда с ее губ. – Это все, что я знаю.
Она понимала его. В водовороте замешательства и послешоковом состоянии, для нее было важно лишь одно… лишь одно казалось реальным… что она хотела быть с ним любым способом, каким только возможно.
Губы Мэлс замерли в дюймах от его, и она прошептала:
– Мне кажется, что сейчас кровать освободилась.
Матиас сократил дистанцию, легко касаясь ее губ. Потом он поднялся на ноги и поднял ее, запустив одну руку под колени, а вторую – под руки.
– Подожди, я слишком…
Она не успела произнести «тяжелая». Он поднял ее с кресла и, уверенно держа над полом, отнес к кровати нехромающей походкой.
– Что произошло в ванной? – снова спросила она.
Вместо ответа он уложил ее на покрывало, а потом оседлал ее бедра, нависая над ней.
– Я не знаю… и это правда. Я вошел внутрь и… Эдриан… слушай, давай не будем об этом сейчас. Давай… займемся другим… описав произошедшее словами, понятней при этом не станет.
У нее возникло чувство, что он прав. Все бессмысленно, кроме нужды быть с ним… и утверждение приобрело особенную правоту, когда он провел пальцем вниз по ее горлу и до выреза на кофте.