Vox populi: Фольклорные жанры советской культуры
Шрифт:
Широкая читательская аудитория, конечно, не была посвящена в эдиционные превратности текстов советской ленинианы, а имела доступ к предельно нормативным сочинениям о детских и юношеских годах вождя революции. В предвоенные годы библиотека таких сочинений включает в себя уже упомянутые воспоминания Анны Ильиничны, Дмитрия Ильича и книжку нелюбимого им Н. Веретенникова. Можно утверждать, что все эти тексты находили своих искренних читателей. Ревекка Фрумкина вспоминала, как в 1937 году ей подарили «тонкую книгу в твердом голубом нарядном переплете». Это были «Детские и школьные годы Владимира Ильича» (А. И. Ульяновой. — К.Б). В книге рассказывалось о самостоятельном, в меру шаловливом мальчике, который любил брата и сестер и хорошо учился. Главное же, что запомнилось, — это страсть мальчика к шкуркам от яблок, которые он съедал, когда мама чистила яблоки для пирога («современные представления о том, как пагубно на неокрепшие детские умы и души влияли книги такого рода», добавляет далее мемуаристка, кажутся ей искаженными) [731] . Среди таких же свидетельств — сохранившиеся отзывы детей 1940-х годов, самостоятельно или коллективно знакомившихся с рассказами о маленьком Володе Ульянове [732] .
731
Фрумкина Р. Внутри истории: Эссе. Статьи. Мемуарные очерки. М., 2002. С. 250. Ср.: Вассер-Лазова Н.
732
«Читали книгу Н. Веретенникова о Ленине. Ребятам она очень понравилась, особенно эпизод с графином»; «А потом нам Вера читала (книгу А. И. Ульяновой „Детские и школьные годы Ильича“. — К.Б.) о Ленине, как он был маленьким. Книга мне очень понравилась. Мне тоже хочется быть похожим на Володю Ульянова» (Из дневника 4-го отряда областного Усть-Семинского пионерского лагеря, Горно-Алтайская автономная область. 1943 год // Судьбы. Воспоминания, дневники, письма, стихи, материалы экспедиций, доклады, протоколы допросов / Ред. Л. И. Ермакова. Барнаул: Пикет, 2001. С. 290, 293).
В 1939 году тексты детской ленинианы пополняет книжка Михаила Зощенко «Рассказы о Ленине», два из которых представляют собою расширенные версии историй, известных из воспоминаний Анны Ильиничны, — историю о разбитом графине и историю о песенке про «Козлика» [733] . В изложении Зощенко истории, о которых Анна Ильинична рассказала предельно кратко и стилистически нейтрально, приобрели модальность, которая из сегодняшнего дня кажется едва ли не пародийной, — стилистически текст постоянно балансирует между агиографическим житием и нравоучительной сентиментальностью дореволюционной детской литературы [734] .
733
Зощенко М. Рассказы о Ленине. М.; Л., 1939; переиздание: Л.: Учпедгиз, 1940. В том же году рассказы о Ленине вышли в журнале «Звезда» (1940. № 1, 7, 8/9). Реакция критиков на появление этих рассказов была в целом положительной: Мартынов И. Новые рассказы М. Зощенко о Ленине // Литературное обозрение. 1940. № 24.
734
О возможности агиографических параллелей к рассказам Зощенко о Ленине см.: Scatton L. N. Mikhail Zoshchenko. Evolution of a Writer. Cambridge, 1993. P. 132–138.
«Инфантилизация» повествования достигается у Зощенко как лексически, так и морфологически (в частности, избыточным использованием уменьшительно-ласкательных суффиксов, придающим его историям нарочито «сюсюкающий» характер), а история о Козлике, лишенная у Анны Ильиничны сколько-нибудь отчетливой морали, пересказывается им так, что оказывается не менее нравоучительной, чем история о разбитом графине. Маленький Володя, как теперь выясняется, дразнил и пугал страшной песенкой своего брата не просто так, но чтобы научить его бесстрашию.
Образ маленького Володи, каким он предстает во всех вышеупомянутых текстах, остается неизменным в главном — это образ извинительно-шумного, шаловливого, но в общем и целом педагогически управляемого ребенка. Таким же он рисуется в поэтических произведениях для детей, в частности — в замечательном стихотворении Маргариты Ильиничны Ивенсен, поэтессы, работавшей в области детской литературы начиная с 1930-х годов.
Когда был Ленин маленький, Похож он был на нас, Зимой носил он валенки, И шарф носил, и варежки. И падал в снег не раз. Любил играть в лошадки, И бегать и скакать, Разгадывать загадки И в прятки поиграть. Когда был Ленин маленький, Такой, как мы с тобой, Любил он у проталинки По лужице по маленькой Пускать кораблик свой. Как мы, шалить умел он, Как мы, он петь любил, Правдивым был и смелым — Таким наш Ленин был. [735]735
Мы Ленина любим: Рассказы, стихи и песни о Ленине для дошкольного возраста / Сост. С. Альхимович, А. Барановская, О. Регель. Минск, 1971. С. 11. Позднее стихотворение Ивенсен было положено на музыку Е. Н. Тиличевой (см. журнал: Дошкольное воспитание. 1970. № 4). Можно думать, что именно стихотворение Ивенсен дало жизнь четверостишию, известному нескольким поколениям советских детей: «Когда был Ленин маленький, / С кудрявой головой, / Ходил он тоже в валенках / По горке снеговой». Об Ивенсен и ближайшем контексте поэтической ленинианы более подробно: Богданов К. А. Володя Ульянов. Самый человечный человечек // Веселые человечки: Культурные герои советского детства / Сост. и ред. И. Кукулин, М. Липовецкий, М. Майофис. М., 2008. С. 87–89. См. также: Калмыков П. О Ленине большом и маленьком // Газета Ru. Парк Культуры. 24.04.2008 — http://img.gazeta.ru/files2/2705326/humm.jpg.
Эта и подобные ей характеристики, выдаваемые Ленину советскими писателями и поэтами, как нельзя лучше соответствовали складывающейся с середины 1930-х годов сложной агиографии, призванной, с одной стороны, доктринально соотнести имена Ленина и Сталина, а с другой — персонализировать сталинский культ [736] .
Осознаваемый или нет, агиографический парадокс эпохи сталинизма находит свое воплощение в неявном, но суггестивно навязчивом искажении исторической и биографической последовательности революционных и постреволюционных событий, какой она предстает в советской идеологической культуре. Среди наглядных свидетельств такого рода замечателен известный плакат-диптих Виктора Говоркова «Во имя коммунизма» (1951), изображающий — в первой из двух его частей — Ленина, склонившегося над картой, отмеченной одинокой звездочкой планируемой стройки, а во второй части — Сталина, склонившегося над картой, испещренной значками-стройками ГОЭЛРО. При визуальной и, казалось бы, исторической убедительности этого изображения его любопытной особенностью оказывается то, что уже первая часть диптиха обнаруживает на нем латентное присутствие Сталина — в подписи к письму, которое лежит перед Лениным и подсказывает зрителю, кто именно стоял у истоков ленинского плана [737] .
736
Bonnell V. E. Iconography of Power: Soviet Political Posters under Lenin and Stalin. Berkeley: University of California Press (Studies on the History of Society and Culture, volume 27 / Ed. by Victoria E. Bonnell and Lynn Hunt), 1997; H"ulbusch N. Dzugasvili der Zweite. Das Stalin-Bild im sowjetischen Spielfilm (1934–1954) // Personality Cults in Stalinismus — Personnkulte im Stalinismus. / Eds. Klaus Heller, Jan Plamper. Gottingen: V&R unipress, 2004. S. 207–238. См. также: Ленин, Сталин в народном изобразительном искусстве.
М.; Л.: Искусство, 1940.737
Анализ изображения: Nicolosi R. Die "Uberwindung des Sekund"aren in der medialen Repr"asentation Stalins. Versuch "uber die politische Theologie der Stalinzeit // Originalkopie. Praktiken des Sekund"aren / Hgg. G. Fehrmann u.a. K"oln: Du Mont (Reihe Mediologie, Bd. 11), 2004. S. 122–138.
Образ Сталина — советчика Ленина поддерживается в 1930-е годы различными способами: наиболее наглядными примерами здесь могут служить уже упоминавшийся выше фильм Ромма «Ленин в Октябре», «историческое» повествование А. Н. Толстого «Хлеб», изобразительные и скульптурные произведения вроде известных картин А. В. Моравова, П. Ф. Васильева, К. И. Финогенова или скульптуры Г. Михальцова с солидно вещающим Сталиным и напряженно внимающим ему Лениным [738] .
738
Фотография скульптуры приведена в книге: Самое дорогое: Сталин в народном эпосе / Под ред. Ю. М. Соколова. М., 1939. С. 25.
Между тем не менее эффективно схожее «переворачивание» исторической последовательности семантически растворено в информационном и иконографическом присутствии в культуре сталинизма образов всегда взрослого Сталина и маленького Володи Ульянова. Даже в тех редких случаях, когда Сталин изображается юношей, — его облик и поведение подразумевает иные, нежели в случае с Лениным, принципиально «серьезные» и «неигровые» коннотации [739] . Скудность публиковавшихся при жизни Сталина сведений о его детстве обнаруживает при этом и собственно «авторское» волеизъявление: известно, что в 1938 году Сталин пресек намерение издательства «Детская литература» опубликовать книгу для детей, в которой (на манер уже изданных книг о Володе Ульянове) рассказывались бы поучительные истории из его детства. В 1940 году та же участь постигла издание на русском языке книжки Константина Гамсахурдиа «Детство вождя» (вышедшей к тому времени на грузинском языке в Тбилиси и уже доведенную до верстки в Гослитиздате [740] ).
739
См., например: Титвинидзе М. Как учился товарищ Сталин // Пионерская правда. 1936. № 3(119); Ивантер Б. На родине Сталина // Пионер. 1938. № 1. С. 12–13.
740
Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917–1956 / Сост. Л. B. Максименков. М.: Материк (Россия. XX век. Документы), 2005. С. 525 (резолюция Сталина с просьбой воспретить издание книжки Гамсахурдиа).
В своем письме в издательство «Детская литература» Сталин объяснял свое решение тем, что книга панегирических рассказов о его детстве может способствовать развитию «культа личностей» и препятствовать большевистскому взгляду на историю, в которой не «герои делают народ», но «народ делает героев» [741] . По контрасту с возвеличиванием героев-творцов народа (свойственным, как писал Сталин в том же письме, эсерам), «ответственность» за историю в его собственном случае передоверялась «народу», — тогда как пример того же Ленина (на фоне уже выпущенных книжек о его детстве) парадоксальным образом свидетельствовал об обратном. Если «Сталина создал народ», то Ленин — при всем своем величии — таким созданием не являлся. Будучи моложе Ленина биографически, Сталин оказывался, так сказать, его «историософически» старше: в то время как жизнь Сталина обязывала прозревать за ним «объективную» историю самого (советского) «народа», биография Ленина — не более чем события, хотя и имеющие отношение к истории революции и Страны Советов, но не исключающие поучительных или извинительных случайностей «частной» жизни.
741
Сталин И. В. Соч. Т. 1 (XIV). 1934–1940 / Ed. R. H. McNeal. Stanford: The Hoover Institution on War, Revolution, and Peace, 1967. P. 273, 274. Письмо Сталина впервые было опубликовано в год (и уже после) его смерти в ноябрьском номере «Вопросы истории» за 1953 год.
Написанная к 60-летию Сталина и опубликованная по-грузински и по-русски поэтическая эпопея Георгия Леонидзе «Детство и отрочество вождя» (удостоенная в 1941 году Сталинской премии второй степени) может считаться на этом фоне исключением, подчеркивающим общее правило: личное и индивидуальное в изображении Сталина подчинено эпически эпохальному. Сталин-ребенок — это тот, кто
Хочет кликнуть клич он грозный, Хочет море вспенить бурей!Это тот, кто
Впереди же поющих всех, Он, сверкая лицом идет. Это песня или боя клич? Это ветер или бури взлет? —но не тот, кто играет, шалит и веселится [742] .
Случай с разбитым графином или съеденными яблочными очистками трудно представим в жизнеописании Сталина, — хотя бы потому, что в глазах его современников ему приходилось решать вопросы, серьезность которых демонстрировалась не мифологическим прошлым, но идеологическим настоящим — трудностями коллективизации, задачами промышленного строительства, происками «врагов народа» и угрозой войны. Примеры визуального соприсутствия Сталина и Ленина-ребенка кажутся при этом значимыми именно в плане политической теологии, выстраивающей властную иерархию не от прошлого к настоящему, а от настоящего к прошлому.
742
Леонидзе Г. Сталин. Эпопея. Кн. 1: Детство и отрочество. М.: Военное изд-во Мин-ва Вооруженных сил Союза ССР, 1949. Первоначально на русском языке были опубликованы отдельные главы из поэмы (Дружба народов. 1940. Кн. 4 (март); Новый мир. 1941. № 2. С. 5). На русский язык поэма была переведена Николаем Тихоновым. Борис Пастернак, которому ранее было сделано предложение перевести поэму Леонидзе, от этого предложения уклонился (Пастернак Е. Б. Борис Пастернак. Биография //. Об особенностях сталинской иконографии в литературе см. сводку образцовых примеров в: Черемнин Г. С. Образ И. В. Сталина в советской художественной литературе. М., 1950. Исследование на эту тему: Marsh R. J. Images of Dictatorship: Portraits of Stalin in Literature. London; New York, 1989.
Идеологическое встраивание образа Ленина в политико-теологический контекст позднего сталинизма выражается также в известной подчиненности самого этого образа его педагогическому использованию. Советский школьник с ранних лет призывался к тому, чтобы «быть как Ленин». В равнении на маленького Володю советские школьники в определенном смысле уравнивались с ним: то, что они знали о Ленине-ребенке, делало его эталоном для подражания, но не превращало его в недосягаемый идеал, воплощенный Сталиным. Хорошим примером этой закономерности может служить некогда известное стихотворение Сергея Михалкова «В музее у Ленина» (1950), где галопирующий и едва ли не авантюрный рассказ о детстве, взрослении и превращении маленького Володи в вождя революции (с упоминанием читанных им книжек, похвального гимназического листа, посещения тайных сходок, полицейской слежки, ссылки в Сибирь, скрывания в шалаше, штурма Зимнего, ночной работы в Кремле) завершается умиротворяющим появлением Сталина, советами которого он благодарно пользуется: