Война Григория Васина

Мальчишка отвернулся и перестал всхлипывать.

– Давай знакомится, меня зовут - Гриха, как тебя?
– я опустил котел в ручей, чтобы его обмыло проточной водой. Как говорится если не помыть, так хотя бы прополоскать.

– Ладомил, - выдавил из себя паренек.

– Ты сын кхана?

– Гореслав - сотник моего отца, - ответил парень, умывшись из ручья.

– А кто у тебя отец?
– спросил я, зачерпывая ладонями ледяную воду, и стал поливать себе на голову, лоб и лицо.

– Мой отец - кхан Тунгута.

И тут я сложил один плюс один, Тунгут в осаде, отец паренька кхан этого города, понятно, почему у мальчишки глаза на мокром месте. И только сейчас до меня дошло, что паренек говорит без всяких сидяху-ходяху. Но предвосхитив мой следующий вопрос, паренек спросил меня сам.

– Откуда тебе ведом арианский академический язык? И песни ты поешь на нем.

Я еще несколько секунд побулькался в ручье и ответил, - прости, не знал, что я гутарю на арианском академическом.

– На нем главным образом говорят в Тартаре и Могуле, Тартар - столица ученых и жрецов, Могул - столица кханов и правителей. В Тартаре я учился.

– Понятно, один город - столица культурная, а другой - политическая. В моей стране так же две столицы - Москва и Питер.

– Так ты - московит?
– выпалили парень, сделав большие глаза, - никогда не видел московитов. Они живут далеко на заход ярила.

Ярило, я так понимаю, это солнце, заход - это запад, московиты - это жители Московии. Блин, так, где же я? В прошлом или параллельном мире? Нет, ну не было в прошлом никакого Тунгута и Могула, правда Московия - была, и Таратар был, который считался адом. Еще в прошлом были татаро-монголы, однако, эти люди сто процентов ни татары, ни монголы, обыкновенные славянские лица.

Мой подвис Ладомил истолковал по своему, - не хочешь рассказывать не надо, - паренек развернулся и пошел в лагерь.

А я достал из ручья наполненный естественным образом котел и потащил его к своему шатру.

5.

Перед отбоем снова ели амарантовую кашу. На сей раз кашеварил старший из братьев Серафим, а помогал ему младший Иван. Наконец-то я разобрался кто из них кто. Серафим - ответственный и хозяйственный, наверное, был своим младшим братьям за отца. Иван же хоть и выше ростом, но слабее физически, да и наивнее своих старших родственников. Деньги, которые нам выдал казначей, мигом перекочевали от Ивана в сумку Серафима. А вот средний, Митрофан, свои копейки зажилил. Он сейчас сидел и шептался с Миколой. До меня долетали обрывки их разговора, про курей и про коров. Тут ко мне подскочил Петруха с бандурой, то есть с гитарой по-нашему.

– Ну шо, спивати шо ли?
– сказал он мечтательно закатив в небо глаза. Потом он провел пальцем по струнам сначала в одну сторону, потом в другую, - Гриня, ну хвати исть, спивай про конив.

– Уваж, Гирня, людив, - подхватил просьбу Петра десятник, - вдоль обрыва, по-над пропастью...
– пропел Тарас, - добра писня.

– По просьбе трудящихся, - взял я в свои руки бандуру, - концерт по заявкам объявляю открытым.

Я поднастроил немного инструмент, так как струны из жил животных плохо держали строй. Видя мои треньканья на бандуре, к нам стали стекаться бойцы соседних десятков.

– Дава про конив, - требовали одни.

– Ни, про охоту дава, - кричали другие.

– Ну ти умолкни, ща ка двину у хлаз, усю житуху на ликарку рабить буде!
– выкрикнул кто-то за моей спиной.

– Гриня!
– взмолился десятник Тарас, - спивай, покуды крави ни полилаху!

И я запел, меня не нужно просить дважды, за что, кстати, я всегда хорошо жил и в студенческой и в рабочей общаге. Единственное, в последнее время, когда я прекратил употреблять алкоголь, число душевных посиделок сократилось в разы.

– Если друг оказался вдруг, И не друг, и не враг, а так, Если сразу не разберешь, Плох он или хорош...

Вмиг в гридне наступила тишина. И даже я краем уха стал слышать, как потрескивают костры, как где-то ухает ночная птица.

– Если парень в горах - не ах, Если сразу раскис - и вниз, Шаг ступил на ледник - и сник, Оступился - и в крик...

На мой концерт из командного шатра вышел воин, которого я в прошлый раз принял за телохранителя Гореслава. На самом деле это был его боевой товарищ, если угодно заместитель, и звали его Милош. Это меня просветил Петруха, который, наверное, знал здесь все и про всех.

– Значит, рядом с тобой чужой, Ты его не брани - гони: Вверх таких не берут и тут, Про таких не поют...

Вместе с Милошем пришел и недавний мой знакомый паренек, Ладомил. Бойцы с десятниками пропустили Милоша и Ладомила поближе к импровизированной сцене. Почетные гости - усмехнулся я про себя.

– Если шёл за тобой, как в бой, На вершине стоял, хмельной, Значит - как на себя самого, Положись на него.

По лицу Милоша я понял, что эта строчка словно специально написана про него, поэтому я ее пропел дважды. Когда лучшая из песен Владимира Семеновича была закончена, некоторое время стояла тишина.

– Добре, - кто-то крикнул. И раздались самые настоящие аплодисменты.

И я тогда понял, что такое настоящее искусство, это то, что будет понятно в любом месте и в любом времени. Далее я исполнил уже известную многим песню про коней, а потом и про охоту на волков. И большинство бойцов мне уже довольно уверенно подпевали. Вот и запустил я в народ творчество барда Владимира в Великой Арии. Когда дозвучал последний аккорд охоты на волков, поднялся Милош и сказал.

– Усе дисятныя на командны усувет, остальныя на покои!
– все десятники потянулись к командирскому шатру.

– Упоследню писню, дава!
– крикнул кто-то с задних рядов.

– Упоследню може, - разрешил Милош.

И когда десятники и Молош ушли, я затянул, возможно, последнюю песню в этом мире, и вообще во всех мирах для меня. Необъяснимое чувство приближающейся опасности навалилось гранитной плитой.

– Как засмотрится мне нынче, как задышится? Воздух крут перед грозой, крут да вязок. Что споется мне сегодня, что услышится? Птицы вещие поют - да все из сказок...

И пока я пел, мне вспомнилась вся моя прошлая жизнь, учеба, работа, неудачная попытка построить отношения, с понравившейся мне девушкой. Вечная бедность и безденежье, и слова отца, что я отрезанный для семьи ломоть. Мои слушатели тоже думали о чем-то своем.

– В синем небе, колокольнями проколотом, Медный колокол, медный колокол, То ль возрадовался, то ли осерчал... Купола в Арии кроют чистым золотом, Чтобы чаще Господь замечал...

Я намерено поменял Россию на Арию, чтобы мои соратник прочувствовал как можно ближе к сердцу переживания автора песни. Когда я закончил петь, все стали тихо расходится по своим шатрам.

– Гриня, - это окликнул меня хозяин бандуры, он взял в свои руки инструмент и несколько раз ударил по струнам, - я добре играху коней?