Война и любовь
Шрифт:
– Документы показывай!
– Дома бумаги.
– А шо карман оттопыривается? Куртку распахни. Медленно.
Штанько раздвинул полы военной куртки, и майор заметил во внутреннем кармане рукоять пистолета.
– Опаньки! – Мешков выдернул пистолет и рассмотрел: – «Glock 26» для скрытого ношения! Без предохранителя: выхватил-стреляй!
– Наградной.
– А где приказ о награждении?
– Не мой, командира. Он вручил мне, умирая.
– И таблички с фамилией нет.
– Не до табличек там. Видишь вагнеровскую эмблему?
Рукоять
– Ствол изымаю! – объявил Мешков. – Гражданским оружие не положено.
– Я уж забыл, шо такое гражданка. Ем и сплю с оружием, – равнодушно ответил Штанько.
– Там ты может и в отхожее место с гранатой, а у нас мирная жизнь.
– За мир будешь погорельцам рассказывать, у которых дома бомбанули.
– Демагогию не разводи! Какого лешего ты к матери Войтенко приперся?
– Деньги принес, которые по суду назначены.
– Отдал? И шо сидишь, людей пугаешь?
– Для порядка нужна расписка, а баба в ор ударилась.
– Документик желаешь. Оформим. Семени ногами в машину, чтобы гражданам пейзаж не портить.
Мешков отвел Штанько к «Патриоту», указал на заднее сиденье и, когда тот садился, ловко перехватил правую руку и пристегнул наручниками к держателю.
– Для порядка, – пояснил оперативник. – Жди! Поедем глянем твои документы.
Штанько кривой усмешкой проводил майора. Олег Николаевич поднялся в квартиру Войтенко, успокоил женщину, пересчитал полученные от Штанько деньги и разъяснил, какую бумагу ей требуется написать.
Пока Раиса Петровна корпела над распиской к ней заглянула знакомая, Лидия Владимировна Жабровец. Дверь гостье открыл Колесников. Взволнованная женщина бесцеремонно отстранила лейтенанта и ринулась к хозяйке.
– Рая, где моя Настена? Вчера умахнула с твоим Борькой – и нема!
– А шо, мой Борька твоей Настене не чета?
– Она девка. Шо люди скажут?
– Не знаю, шо люди, а я тебе, Лида, шепну: мой Борька колечко у меня выпросил.
– Какое колечко? – заинтересовалась Жабровец.
– Фамильное. Моей мамки, его бабушки.
Раиса Петровна подвела Лидию Владимировну к старой фотографии в рамке на стене, где благочинная невеста прижимала руку к подвенечному платью, а на ее безымянном пальце хорошо просматривалось широкое кольцо с тремя камушками по диагонали.
– Обручальное, – ахнула Лида.
– С гранатами, кристаллами любви. И дома до сих пор ни Борьки, ни колечка.
– И где ж наши детки?
– Деток делают! – подмигнула Войтенко.
– Не дури, Рая. Ты Борьке звонила?
– Телефон недоступен.
– И у моей тож. – Лидия Владимировна тяжко вздохнула: – Ну где они?
– Борька баньку в Орловке мастерил, справная получилась. Оттудова всех отселили, он банькой пользуется. А телефоны разрядились. Вот свет зараз наладят…
Жабровец покивала, успокаивая себя, но все-таки обратилась к Мешкову:
– Олег Мыколаевич, ты ж на колесах. Може
заедешь в Орловку, шуганешь молодых. А то сердце шо-то…– Настена и Борька не дети уже, объявятся, – успокоил Мешков. – Мне нынче со Штанько разбираться.
– В тюрьму его! – встрепенулась Войтенко. – Деньгами, ирод, думал задобрить. Нет!
– Раиса Петровна, бумагу написали? Забираю. А Борьке скажи, чтоб не лез на рожон со Штанько. – В дверях майор окликнул поникшего лейтенанта: – Колесников, шо застыл? За мной!
Игорь спускался по ступеням и обреченно нашептывал стихи:
– Красивая девчонка, наивный ясный взгляд. С красивою девчонкой быть каждый рядом рад.
Мешков знал, что лейтенант сочиняет в рифму, но не понимал этой блажи. Зато раскусил причину грусти молодого сотрудника.
– Игорь, ты на Настену Войтенко глаз положил?
Лейтенант продолжал бормотать рождающиеся строки:
– Красивая девчонка, открытая душа. А жизнь наносит раны, как лезвие ножа.
– Ты глаз положил, а Борька колечко предъявил и болт в придачу. Аргумент ребром! – подзадоривал старший товарищ.
– Думаете, они и правда всю ночь в бане?
– Испытывают на прочность. А ты шо мялся? Резьба не подошла? – Мешков засмеялся.
– Да ну вас!
– Я вот думаю, если блондинки не догоняют, то и блондины не поспевают, – продолжал веселиться Мешков.
Но у машины его улыбка сползла с лица. Штанько сидел там же, где майор его оставил, но руки задержанного были свободны. Более того, Штанько с показной ленцой лузгал семечки и сплевывал шелуху через опущенное стекло.
– Семки в бардачке нашукал. Угостился. С браслетами неудобно, сунул в бардачок.
– И как ты их? – задал наивный вопрос оперативник. Мишка Штанько и в юности отличался изворотливостью, оставлять ему одну руку свободной оказалось опрометчиво.
– Олег, ты обещал отвезти домой. Погнали!
– В машине не сори, – только и нашел, что сказать Мешков.
Не успел он тронуться, как слева за домами раздался звук взрыва. Штанько среагировал первым:
– Арта с юго-запада! Еще вылет.
Противно заныла городская сирена предупреждения о ракетной опасности. Голос из уличных динамиков призывал: «Внимание! Ведется обстрел города Грайгород. Спуститесь в подвал или укрытие. Повторяю…»
– Опять, – с досадой проворчал Мешков.
– А ты балакал – мирный город. – Штанько вышвырнул семечки и указал на возвышающийся над деревьями кресты: – Гони к храму!
Встревоженный Игорь Колесников готов был выскочить из машины и тараторил инструкцию:
– При ракетной опасности покиньте автомобиль и используйте для укрытия цокольные этажи близлежащих зданий!
– Или подземные переходы, – дополнил инструкцию Мешков, переключая скорости.
Колесников осел. Подземных переходов в городе не было, да и цокольных этажей поблизости не наблюдалась, а церковь вот она – рядом. Под грохот новых прилетов и уханья в ответ нашей артиллерии подъехали к краснокирпичной ограде церкви.