Война и люди

В состав нашего корпуса в это время входило четыре дивизии (389, 309, 107 и 68-я), 32-я истребительно-противотанковая бригада, 47-я гаубичная бригада, шесть артполков, в том числе гвардейские минометы. Средств вроде бы много. Но реальных сил нам явно недоставало.

— Штабов много, — как не раз говорил командир, — а активных штыков маловато.

Но самая большая беда: нехватка снарядов.

Несмотря на это, дивизии стойко оборонялись. В первый же день противник потерял более сорока танков, около двух тысяч солдат убитыми и ранеными.

Под вечер 24 января генерал-полковник Москаленко вызвал к телефону командира корпуса. Командарм предупредил, что он вводит в бой из армейского резерва 211-ю дивизию. Ей ставится задача контратакой полностью восстановить положение. Корпус должен помочь в осуществлении этого замысла. Ночной атакой наша левофланговая дивизия и 211-я выбили передовые гитлеровские части лишь из села Брицкое, выполнив задачу частично. Утром, после бомбежки, вновь начались танковые атаки противника. «Тигры» смяли некоторые стрелковые батальоны у села Ротмистровка. Сутки, не стихая, здесь шел бой. С большим трудом удалось сдержать натиск врага.

Утро 25-го застало меня на фланге корпуса, в 68-й дивизии. Вскоре с НП, расположенного в церкви села Зозово, позвонил Бондарев, спросил, как дела.

— Здесь все в порядке, — сообщил я. — Держится дивизия стойко.

— Выезжай ко мне, поедешь в Нападалку, — сказал комкор.

Из Зозово на Нападалку я выехал по лощине. Только машина выскочила на бугор, вижу слева от дороги, метрах в семистах, танки. «Вот, — думаю, — расхлябанность. Мы их в оборону поставили, а они в тыл на ночлег пришли. Поеду, дам им чертей...» Повернули к танкам, проехали метров двести. Дальше машина не идет: пахота. Мы с ординарцем Василием вылезли и направились к танкам пешком. Иду, а сам ругаюсь:

— На переднем крае атаку отражать нечем, а эти вояки сбежали, да еще танки подставляют под бомбы.

Метров за триста увидели на танках кресты. (До этого распознать вражеские машины по конфигурации было трудно: они стояли в кустарнике.) Василий побелел. Я, конечно, тоже испугался, увидев, что за нами наблюдают экипажи.

— Не бежать, пойдем тихо, — говорю Василию.

Повернули в сторону. А местность открытая. Вижу, смотрят на нас танкисты, о чем-то переговариваются, по-видимому, приняли за своих (десантная одежда и трофейная машина сбили их с толку). Огонь по нас открыли лишь тогда, когда мы по дороге повернули на восток в направлении Нападалки.

Когда приехал на НИ, Бондарев встретил меня как выходца с того света. Оказывается, оп тоже пытался проехать в этот район. Его обстреляли, машину сожгли. В общем, тоже уцелел чудом.

— Мы думали, что с тобой беда случилась... Я уже подмогу тебе выслал.

— Поторопился. Не поверил, что твой замполит и бегать от немцев умеет, — отшутился я. Но, честно говоря, мне тогда было не до смеха. И дело не только в личных переживаниях. К нам в тыл прорвались танки противника. Надо было срочно принимать меры. Командир снял часть сил противотанковой артиллерии в центре и перебросил на левый фланг. Корпусной резерв пришлось тоже задействовать. Но это не спасло положения.

Во второй половине дня гитлеровцы смяли боевые порядки левофланговой 107-й дивизии. Наша контратака успеха не принесла. Группы противника проникли в тыл. После бессонной ночи, ранним утром, выбрав несколько свободных минут, я решил побриться. Вдруг на КП вбегает солдат-связист, кричит:

— Немецкие танки входят в Нападалку.

Все офицеры штаба корпуса и рота охраны заняли оборону. Гранатами отбивали нападение. Но потом пришлось отходить за Нападалку к озеру, находящемуся на восточной окраине деревни. Лед был неокрепший, трещал, ломался. Мы едва перебрались на противоположную сторону.

В течение двух последующих дней противнику удалось сковать наши части на рубеже Россошь — совхоз «Большевик», выйти в тыл, отрезать нам пути отхода. Корпус подвергался ожесточенной бомбежке. Во второй половине дня 28 января по приказу командующего армией генерал Бондарев стал стягивать основную часть сил к населенному пункту Скитка и к совхозу имени Тельмана. На прежних рубежах остались лишь отряды прикрытия. Командир принял решение пробиваться на соединение с основными силами армии. Если раньше в тылу у нас были лишь небольшие танковые группы, то теперь, по нашим данным, гитлеровцы, подтянув пехотную дивизию, прочно заняли деревню Скитка, крепко замкнули кольцо окружения.

В 22 часа 28 января 68-я и 309-я дивизии пошли на прорыв. Всю ночь продолжался бой восточнее города Липовец. Три раза поднимались в атаку подразделения. Одну из них возглавил начальник штаба 68-й гвардейской стрелковой дивизии Герой Советского Союза гвардии полковник Борис Демидович Шевченко. Батальон под его командованием прорвался в населенный пункт, но в этом бою Шевченко был сражен вражеской пулей.

В ту же ночь геройски погиб и заместитель командира дивизии полковник Демидов, поднявший в атаку один из полков. При выходе из окружения все командиры и политработники показывали пример бесстрашия, вели за собой людей.

К рассвету противник в Скитке был уничтожен. Наши части пробили брешь в кольце и вышли из окружения.

29 января активные боевые действия прекратились. По приказу командования фронта корпус закрепился на занимаемом рубеже. Несмотря на отчаянные контрудары гитлеровцев, нашим войскам удалось сохранить стратегические плацдармы для будущего решительного наступления, которое завершилось полным освобождением всей Украины.

ПРОСКУРОВЦЫ

февраль 1944 года выдался хмурым и пасмурным. Лишь в один из последних дней растаяла облачная морось и неожиданно выглянуло солнце. Почернели, осели снега, побежали по буеракам звонкие ручейки.

Весна!.. Хороша она на Украине. Исходят паром в ожидании сева пашни, рокочут моторы тракторов. Говорливые хозяйки болят хаты, старательно подмалевывают лазурью наличники окон. И до самой полуночи звенят песни, разносится смех дивчин и парубков... Такой мне запомнилась украинская довоенная весна. А сейчас по Украине катилась война. Не радовала нас ранняя теплынь. Дороги развезло. А нашему корпусу после выхода из окружения предстояло совершить марш из Казатина в район Шепетовки и Грицева.

Лучи солнца сняли с земли снежное покрывало и обнажили ее, израненную, опаленную огнем войны. Печальное, страшное зрелище. Мы проезжали через села, сожженные гитлеровцами. Где они, те веселые украинские хаты, которые я видел здесь до войны? Где стройные тополя, трогательные вишняки? Повсюду «зона смерти» — сгоревшие деревни, печные трубы да черные обрубки деревьев.

Можно было бы и не рассказывать об этом марше: мы шли по освобожденной территории. Но разве забудешь его! Каждый из двухсот километров пути от Казатина до Шепетовки учил наших бойцов ненависти к врагу.

...У сожженного дома я заметил троих солдат. Один из них, высокий и стройный, останавливался через каждые три шага и оглядывался.

— Притормози-ка, Гриша, — сказал я шоферу и выскочил из машины. — Что случилось, хлопцы?

Пожилой боец поправил сбившуюся набок пилотку.

— Да вот, дружок наш. Пришел домой, а оно, видите.,, ни хаты, ни семьи.