Война и люди

Всю эту историю я рассказал Бондареву. Под конец добавил:

— Вот, суди сам. Ходырев к награде Никитина представил, а Шапошников требует наказать. Как быть?

Бондарев только посмеялся: дескать, дело ясное.

К КАРПАТАМ

Итак, Проскуров был взят. Части корпуса закрепились южнее и юго-западнее города, немного привели себя в порядок. Настроение у солдат было боевое, однако приказа продолжать наступление пока не поступало.

Перед взятием Проскурова и в ходе боев я неоднократно бывал в своей 2-й гвардейской воздушнодесантной дивизии.

Гвардейцы-десантники в те дни воевали крепко, умножая славу воздушнодесантных войск. В их составе сохранилось много ветеранов, прошедших большой и трудный путь. Ветераны скрепляли, цементировали соединение, вносили в боевой коллектив тот порыв и ту энергию, которые присущи всем десантникам.

— Загорать нам здесь до лета, пока пополнения не дадут и дороги не просохнут,— сказал как-то начальник штаба В. И. Шуба.

Я согласился с ним. Все развезло, в оврагах шумели потоки, украинский чернозем размяк. На дорогах море воды. Подвоз боеприпасов и продуктов затруднился настолько, что мы перестали надеяться на автотранспорт. Авторота подвоза перешла на волов.

Однако «загорать» не пришлось. Вскоре нас с Андреем Леонтьевичем вызвали на фронтовое совещание руководящего состава. Проводил его новый командующий фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. На эту должность он был назначен 1 марта. Прежний командующий генерал армии Н. Ф. Ватутин 28 февраля во время поездки в войска был тяжело ранен украинско-немецкими националистами.

Совещание продолжалось недолго. Командующий фронтом коротко подвел итоги боев, резко отчитал двух генералов за низкий темп наступления. Потом сообщил:

— Ставка приказала прижать немца к Карпатам. Нужно перерезать его коммуникации, чтобы заставить питать одесскую группировку немцев через Балканы.

Командующий фронтом поставил задачи армиям, отдельным соединениям, указал сроки готовности.

В штабе 1-й гвардейской армии, куда мы заехали но дороге в корпус, нашу задачу уточнил генерал-полковник А. А. Гречко. Опершись ладонями о крышку стола, он говорил:

— В первую очередь поймите сами и разъясните подчиненным, что распутица мешает не только нам, но и врагу. Гитлеровцы не верят, что мы можем пойти в наступление, не ждут удара. Пусть же распутица станет нашим союзником. Наше наступление будет неожиданным. А это уже половина победы.

Гречко помолчал, словно давая нам время осмыслить услышанное.

— Теперь — практически... Главная ставка на наиболее боеспособные полки. Это раз. Особое внимание обратите на укрепление рот и батальонов. Это два. Сами понимаете, что им придется чаще всего действовать самостоятельно. И в-третьих, ни в коей мере не растягивайте тылы.

Домой мы вернулись, настроенные на боевые дела.

Прорвать оборону юго-западнее Проскурова удалось сравнительно быстро. После короткого артиллерийского налета наши солдаты ворвались на передний край, с ходу взяли вторую траншею. Как и предполагалось, наш удар для немцев оказался совершенно неожиданным. Из показаний первых же пленных стало очевидным: немцы считали, что, пока не просохнут дороги, никаких активных действий не будет.

Части корпуса наступали «скользящим фронтом», двигаясь на юго-запад. Наступление развивалось успешно. В Смотриче взяли около пяти тысяч различных немецких машин. Никогда не забуду эту картину: дороги па десятки километров забиты автомашинами, тягачами, повозками. Штабные автомобили сожжены или взорваны. А остальные — целехоньки.

Наших бойцов опьяняла победа. Многим казалось; что мы вот так, не останавливаясь, и будем гнать немца чуть ли не до самого Берлина.

У некоторых солдат, да и у офицеров, появилось этакое пренебрежительное отношение к врагу. Мне доложили, что в отдельных подразделениях неохотно окапываются: да что там, дескать, все равно вперед пойдем.

Очень опасно недооценивать противника. Сегодня он бежит до выгодного рубежа, а завтра может собраться с силами и нанести удар. Так оно, кстати, и вышло под Чортковом. Но об этом ниже.

В тот же день я переговорил с начподивами, политработниками корпуса. Поставил задачу: уберечь солдат от шапкозакидательских настроений. Противник еще силен, хитер и коварен. Пусть коммунисты, бывалые бойцы побеседуют с молодыми воинами, объяснят, какая глубокая пропасть лежит между смелостью и безрассудным ухарством. Легкость победы должна не опьянять, не ослеплять бойца, а настораживать.

Сам побывал в нескольких подразделениях, поговорил с солдатами. Надо сказать, правильно мы поступали, объявив войну шапкозакидательству. Командиры и бывалые солдаты поддержали нас, вспоминали случаи нелепой гибели друзей, пренебрегавших элементарной осторожностью.

К вечеру так намотался, что казалось, и шага больше сделать не смогу. Ноги гудят. Добрался до избы, когда уже совсем стемнело. Только пистолет из-за голенища сапога вытащил (я носил его так по старой десантной привычке) — вбегает шофер Григорий Микляев:

— Товарищ полковник, танки!

Гляжу, а его дрожь пробирает. «Эх, думаю, Гриша, Гриша, раньше ты посмелее был, из любой передряги выход находил». (Какой-то надлом в Микляеве произошел после ранения.)

Но таким напуганным я его видел первый раз.

— Какие там еще танки? — спрашиваю.

— Немецкие, товарищ полковник. Десятка три, никак не меньше. За оврагами.

Послал офицера проверить. Все верно. Деревеньку, в которой находился штаб корпуса, рассекают неглубокий овраг и заболоченная речушка. Вот за ним и расположилась какая-то приблудная немецкая танковая часть.

Верно, одна из тех, что в корсунь-шевченковский котел не попала. Жгут гитлеровцы костры, греются. Драться нам с ними нечем. Вся артиллерия впереди. Мы, считай, в глубоком тылу.

Я — к Бондареву.

— Андрей Леонтьевич, танки в селе.

Тот выслушал, махнул рукой:

— Черт с ними! Через овраг они ночью не полезут. А мы к утру меры примем или уйдем потихоньку.

Вернулся к себе в избу, а под окнами уже шумок. Солдаты, узнав, что опасность нависла, любопытствуют, как начальство на это реагирует. Серьезное положение или нет.

— Вася, будь добр, дай воды горячей, — кричу. Бриться буду.

Вышел во двор, окатился до пояса холодной водой, потом в избе у окна с бритвой пристроился. И занавеску отодвинул.