Война или мир
Шрифт:
И тут на улицу откуда-то высыпает толпа. Местные, вооруженные кто чем, и "комитетчики защиты революции" впереди, эти с американскими винтовками (которые мы и подарили). С той стороны улицы по ним начинают стрелять, и кто-то падает - но тут уже мы поддерживаем огнем.
– Держи!
– ору Стругацкому, кидая ему свой "калаш" - справа прикрывай!
И разворачиваю пулемет на площадь. Высаживаю почти всю ленту, перенося огонь по вспышкам выстрелов. Затем прекращаю - потому что толпа уже на площади. Наконец и слева появляется "кавалерия из-за холмов" - бронетранспортер с зениткой, за ней бежит до взвода "наших" китайцев. Двадцатимиллиметровые очереди крошат заборы и строения, в ответ выстрел из базуки, и БТР горит. Но толпа, которую враг счел менее опасной, успевает
Зато слышу, как работают наши минометы. И пулеметы на окраине все стреляют - короткими очередями, прицельно. А в городе все тише - кажется, этот бой мы выиграли!
Площадь перед нашим штабом усеяна телами. Не противника - местных.
– Истинно сознательными оказались - говорит Стругацкий - погибли за свою революцию, за социализм!
Ну-ну, думай так - и оставайся в неведении, тебе же еще правильные книжки писать, для наших советских людей! Я же считаю, что китаезы бросились добивать слабейшего, увидев куда клонится чаша весов - ценя возможность затрофеиться даже больше, чем свои жизни! Мы бы проигрывали - они точно так же стали бы бить нас. Но вслух я это не скажу - и ранимой души Аркадия жалко, и он же опять к Бородаю, нашему особисту, с доносом на меня побежит! Не знает, дурачок... вот ей-богу, как вернемся, обязательно гитару возьму, в его присутствии, пока еще неизвестную здесь песню Высоцкого исполню, со словами (глядя в глаза нашего великого писателя) - "кто мне писал на службу жалобы? Не ты - да я же их читал!". Ты пока запомни, еще раз мой приказ нарушишь и вперед вылезешь, обязательно физическое внушение сделаю - и бить буду аккуратно, но сильно!
А пока что, надо нам ноги уносить из этого гостеприимного городка. Трое с половиной суток на одном месте, это выходит уже слишком много. Отдохнуть хотели - а что вышло...
Мы потеряли почти половину батальона - в строю осталось семнадцать советских и сто двенадцать китайцев. И сорок шесть раненых, в том числе тринадцать тяжелых (при том, что "трехсотых" с базы сумели на Большую Землю самолетом отправить, на вторую ночь прислали, на найденную нами площадку - я насилу отбрехался, ссылаясь на военную необходимость, сам не лететь!). Уничтожены бронетранспортер и шесть машин, еще четыре наши умельцы берутся быстро отремонтировать, благо что запчасти есть. Ли Юншену чертовски повезло - он на том БТРе ехал, в последнюю минуту соскочил, и с взводом в пешем строю. Ну, иди сюда, я тебе за инициативу и смелость благодарность объявлю, при всех. А наедине и неофициально - тебя чему учили, придурок? Это в поле такой боевой порядок оправдан, броня впереди, пехота за ее корпусом кучкуется, прячась от огня. А в населенном пункте наоборот, отделение по одной стороне улицы и дворам, отделение по другой стороне, а броня позади держится и огнем прикрывает! Ты технику по неумелости погубил, и экипаж - из четверых в БТР, трое погибло, один раненый. Нет, виниться не надо - ты выводы сделай, герой! Чтоб до конца нашего похода, снова на грабли не наступать.
Да, и прикажи своим - чтобы хоть пару америкосов, живыми! А то местные никого нам не оставят. Судя по крикам - те пиндосы, кому повезло бой пережить, сейчас завидуют погибшим. Тащи сюда всех, кого еще не успели прикончить - отберем самых осведомленных и благоразумных, а прочих вернем населению для продолжения процесса.
Ли Юншен, командир отряда.
Великий и многомудрый Конфуций учил, что основа и высшая добродетель, это послушание. Дети слушаются отцов, жены - мужей, простые люди - чиновников, солдаты - командиров, чиновники и командиры - правителя, и правитель - богов и предков! Когда все послушны, то в государстве порядок, процветание и покой. Когда же кто-то забывает о своем долге - начинается смута.
И если ты беспрекословно слушаешься того, кто выше - то тебя не могут ни в чем и обвинить.
А если Отец (будем называть так того, кто
стоит над тобой) приказывает тебе неправедно и жестоко - то его за это покарает Небо. Ибо такой человек не может обладать должной почтительностью к своим Отцам.Но Высокомудрый командир Скунс, подобно отцу, который заботливо наставляет неразумного сына, ответил - с богами и духами предков ясно, ну а люди разве всевидящи? И сказал, с отеческим вниманием:
– Дурында, ты что, полевые выходы забыл? Когда самый последний рядовой имеет право подать команду, обязательную для всех? Внимание, стой, замри!
Верно - это было, если при движение в группе, один из нас заметил, или даже почувствовал что-то опасное, или непонятное - движение ветки, блик оптики, след на земле, даже странный запах. Но ведь порядок и дисциплина в малой диверсионной группе, это совсем не то, что в большом войске?
– А в чем разница? Командир далеко и высоко - может просто не видеть и не знать то же что и ты! А ты не рядовой уже, а капитан, пусть пока и "авансом"! Что значит - кроме храбрости и послушания, тебе надо еще и думать. И решать, и отвечать за свои решения. Помня, что "преступное бездействие", это тоже поступок, караемый трибуналом.
Где границы дозволенного? Скунс снова посмотрел на меня как на неразумного, и ответил, что я волен делать все, что в моем понимании необходимо для победы. В Советской Армии, с победой прошедшей по половине мира, принято, что победителя не судят. Ограничений лишь два - первое, обязательное, это явно выраженная воля вышестоящего командира, когда прямо сказано, сделать что-то и указанный срок, или не допустить того-то. А второе, это общие правила тактики, отрабатываемые на тренировках, наивыгоднейшие в битве, "ведь не ходите же вы на руках"?
– Ходим - отвечаю я - не вы ли нас учили, в городе передвигаться согнувшись. "чтобы рукой в любой момент можно было коснуться земли"? И на учении, приказывали сержантам бить бамбуком тех, кто движется неправильно? Или в лесу, перемещаться "по-обезьяньи", на всех четырех (прим.авт - способ вьетнамских партизан в джунглях ночью. Сначала рука осторожно ощупывает выбранное место на предмет безопасности и тишины, затем нога подставляется к ней вплотную - и все повторить. По уверениям американцев, при должной тренировке абсолютно бесшумен - и позволяет пройти даже сквозь минное поле, в темноте, не снимая мин).
– А это уже тактика - отвечает Мудрейший - хотя, ты сам пример привел, когда правила меняются. Если по-обычному, не в бою, мы ходим как люди, то когда подкрадываешься в часовому ночью в лесу, лучше по-обезьяньи! Так поверь - то, чему вас обучали, это готовые рецепты на стандартные случаи в сражении. И нужно не только их заучить, но и понять, зачем - чтобы увидеть, если в каком-то конкретном бою выгоднее окажется поступить не так!
Я был в смятении. Выходит, у советских за каждый свой поступок можно подвергнуться суровому наказанию? За то, что ты содеял не по своей воле, а по приказу (а в войске иначе и не бывает)?
– Верно понял - усмехнулся Мудрейший - за каждое свое действие или бездействие, конкретно ты отвечаешь. А уж в какую сторону - от результата зависит. За победу - награда и чин. Наоборот - трибунал. Замечание, предупреждение, расстрел - хотя последнее, это лишь при тяжких последствиях, или твоем злоумышлении. Как например, если ты вступил в сговор с врагом, или к собственной выгоде что-то сделал, в ущерб победе! Так не ошибайся, и не предавай! Вот я - восемь лет назад лейтенантом был, и без единой награды. А теперь...
Я почтительно склонил голову. Поскольку мне говорили, что Мудрейший приехал к нам из самой Москвы, где сам Император Сталин удостоил его личной аудиенции и благоволения. Что здесь он наравне с самыми большими советскими генералами - и сам, еще пребывая в молодых годах, без всякого сомнения, станет генералом. Значит, он добился такого, потому что в каждом бою находил самый лучший путь к победе? Подобно тому, как у нас когда-то, любой человек, сдав три ступени экзаменов, мог стать чиновником при императорском дворе?