Война или мир
Шрифт:
К-25 возвращалась в Полярный. Когда Иван Петрович взывал меня и Ефремова, и заявил, что получена радиограмма из штаба флота с приказом.
– Мы не зайдем в базу. Сейчас всплывем, примем с "Сухоны" боевые торпеды - и на запад. А вас, товарищи писатели, попрошу перейти на транспорт, через сутки будете на берегу. Было приятно с вами познакомиться, Анна Андреевна, и с вами, Иван Антонович. Не поминайте лихом - может, еще и встретимся, в Москве.
Я ответила - что тогда уж, в Ленинграде. И простите, если это секреты - но это что, война? После атомных бомб, Сианя и Шанхая, мир застыл на грани, как летом четырнадцатого. И я помнила слова Лазаревой, сказанные мне тогда - когда над городом тысяча тяжелых бомбардировщиков, меркнет солнце, а бомбы падают как дождь, и после в
И бесполезно протестовать. Как в романе одного классика (интересно, был ли этот случай в жизни?), когда интеллегент, учитель, попав на фронт, увидел что вокруг падают снаряды. И он бросил винтовку, встал из окопа и закричал - что вы делаете, здесь же люди! Его разорвало в клочья снарядом. И война - еще Первая, не Вторая - продолжалась целых четыре года.
И если подводная лодка выходит в поход с боевыми торпедами - значит война уже объявлена? Иван Петрович лишь плечами пожал - задача боевая. То есть, будем врага топить. А он нас, будет стараться.
Лида Ч. мечтала, чтобы война началась - и нас разбили. После чего, по ее разумению, "цивилизованный мир научит нас демократии". Подобно тем интеллегентам, кто слали поздравления микадо "с победой японского оружия". Но я-то не интеллегентка, и никогда ей не была. Пусть большевики, подобно простонародью, не делали различия между интеллегенцией и дворянством. Интеллегент не служит никому, кроме себя - а для дворянина же свобода означает, свободу выбора, кому служить. Интеллегент не обременяет себя понятием чести, руководствуясь исключительно разумом (и целесообразностью) - для дворянина поступить бесчестно, даже перед самим собой, недопустимо. Знаю, что дворяне старой империи были далеки от этого идеала - потому и стала возможной большевистская революция. Но каждый отвечает за себя.
Каждый выбирает по себе -
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку -
Каждый выбирает по себе.
Эта песня, которую я вчера слышала здесь, в кают-компании, тоже сыграла свою роль. Лида Ч могла думать что угодно - но эти люди, уходящие в смертельный бой, были сейчас своими для меня. И мне бежать на берег... это было как-то нехорошо.
– Иван Петрович, я хотела бы остаться - ответила я - и обещаю, что вас не стесню.
Командир корабля выглядел ошарашенным. Но заявил - разрешу, если штаб дозволит. Если не получу "добро" до завершения перегрузки торпед - простите, но тогда марш на "Сухону". Вы понимаете, что мы на войну идем - и можем не вернуться?
– Понимаю - ответила я - но насколько вижу, в этой войне в штыковую бежать не надо. Так что я вас не обременю.
Наконец пришел ответ. Штаб не возражает (подозреваю, что и тут без Лазаревой не обошлось?), однако вопрос с нашим статусом на борту. Прикомандированные от политотдела флота - но и таковыми могут быть лишь те, кто принял Присягу. Тогда что я должна делать?
Все было просто. В командном посту подводной лодки я стояла перед Иваном Петровичем, и повторяла слова. Принимаю Присягу и торжественно клянусь. А ведь Присяга не может быть отменена - сохраняя силу, пока жива я, и существует СССР. Царь Николай Второй, отрекшись, сам аннулировал присягу себе. Представить на его месте Сталина было невероятным. Вот и все - теперь я считаюсь на службе у Красной Империи, до конца своих дней. А что скажет Лида - мне без разницы.
И даже если мне суждено не вернуться? Как - "с якоря в восемь, курс ост". Что ж, это будет наверное, более достойным завершением жизненного пути, чем умереть в своей постели?
И был поход К-25. И мне довелось участвовать в морском бою. Наверху был вражеский флот - авианосец,
крейсер, восемь эсминцев. А здесь, в глубине - напряжение, рубленые слова команд, и лица витязей, идущих в смертельный бой. Или воинов дружины Одина, вырвавшихся из Валгаллы. Насколько я могла понять, мы подкрались незамеченными на глубине, ударили торпедами, и отскочили - и после доклада, "цели номер один и два поражены", не стали убегать, а вертелись вокруг оставшихся вражеских кораблей, готовясь к повторной атаке. Я, не в силах разобраться в мелькании значков на экране, пыталась представить, как Иван Петрович - царь и бог здесь, все исполняют его приказ, и весь корабль, это как продолжение его руки - рассчитывает маневр, а эсминцы наверху пронзают море локаторами и готовы выпустить в нас торпеды, и сбросить глубинные бомбы. Но мы не дали себя обнаружить, и снова атаковали. И три цели уничтожены. И снова в бой.Так мне довелось увидеть, каковы мужчины-воины, в настоящем сражении. А не как они рассказывают о том за столом или на балу!
От диких фьордов, от гулких скал,
От северных берегов.
Норманский ветер ладьи погнал,
Надул щиты парусов.
В Валгалле Один пиры вершит,
Валькирий тени кружат...
Но светят звёзды в ночной тиши,
И нет дороги назад. (прим.
– М.Кириевская. Скандинавская Сага)
В этой войне, норвежцы наш враг? Но ответил Иван Петрович - что Один-Вотан в действительности был нашим, славянским языческим богом, что показали раскопки Аркаима. И не норвежцы, а русские издавна ходили в этих студеных морях, открыли Землю Грумант - которая лишь сейчас, восстановив историческую справедливость, вернулась под наше владение. И вообще, с этой песней мы в боевые походы шли еще в сорок третьем. Когда "потомки викингов", что сейчас орут из Осло, бездарно слили свою страну немцам. Да и кто сказал, что варяги, это викинги - а вот есть мнение у товарищей ученых, что это было славянское племя, тоже ставшее одним из наших, русских корней.
Все лучшее, что в нас
Таилось скупо и сурово,
Вся сила духа, доблесть рас,
Свои разрушило оковы...
И мечтаю я, чтобы сказали
О России, стране равнин:
– - Вот страна прекраснейших женщин
И отважнейших мужчин! (Н.Гумилев)
Там, наверху, взрывались и тонули корабли, от наших торпед. И тоже стреляли в нас - докладывал акустик, несколько раз я сама слышала гул, а один раз нас даже ощутимо встряхнуло!
– Залп из "ежа" положили вслепую - сказал кто-то в ЦП - и ведь лишь немного промахнулись!
– Сглазишь!
– ответили ему - мы ж "Полярный Ужас", или не было тебя тогда? Ради такого, могут и атомными глубинками долбануть. Наугад - так точности и не надо!
– Тишина в отсеке!
– рявкнул Иван Петрович - вправо, курс 170, держать глубину триста! Готовить огневое решение по целям пять и шесть.
И даже погрозил кому-то кулаком.
– Петрович, не дергай так лодку!
– из динамика прозвучал голос Сергея Николаевича, главного инженер-механика корабля, или как говорят флотские, командира БЧ-5 - реактор может не выдержать!
Еще несколько часов в напряженной тишине, нарушаемой лишь словами докладов и команд. Мы атаковали четырежды, и в нас стреляли - слава богу, не атомными бомбами. И после последней атаки и слов "цели поражены", Иван Петрович как-то буднично сказал - все. И тут же рявкнул - не расслабляться, слушать!
– Да хана им - раздался чей-то голос - там же волна баллов шесть-семь, хрен при этом, машины на стопе. По сигнатурам - все десять готовы.
А после боя состоялся импровизированный "военный совет". Когда Сергей Николаевич, как оказалось, даже не командир БЧ-5, а уже имеющий гораздо более высокий пост, но добровольно вызвавшийся в этот поход, "я на этом корабле всю войну, ну куда я вас в бой отпущу, а сам на берегу", подошел к Ивану Петровичу и сказал: