Война на пороге. Гильбертова пустыня
Шрифт:
— Да нападут твои японцы, не бойся! Но вряд ли они полезут в Петропавловск в текущей редакции, далековато ведь, и «Нахимов» там стоит, отобьется. Готовы мы к войне. Еще вчера, по крайней мере, были готовы. Сегодня, конечно, отпустило как-то. Но «Нахимов» стоит с полным комп-
лектом. И у Адмирала там дача, правее по берегу. Огород. Дом. Собаки. Я сейчас разговаривал с ним. Он в кабинете в Штабе Флота. Давно хотел спросить, а с чего ты взял, что они на рассвете атакуют?
— Да, бес меня попутал, их же японский, все считал эстетные варианты...
— Я так и думал. Но это — хороший способ. Он не ошибается. Неэстетические самолеты не летают. Спроси конструкторов. Поспи. Ждать удара — хуже нет ничего. Москва уже, наверное, поговаривает, что мы это сами все тут затеяли. Хотелось бы так. Да верю вот тебе, а не Москве.
— Да ты пойми, Сергей Николаевич! Нам еще есть что выводить, а китайцам? Или корейцам, мать их раз так. Я бы в Корее высадился или в
Ct+nui Пс+ссмиьн Емм
«Норд-ост» случился... И все растерялись, и на штурм забили, и так старались, что народу жуть как много померло. Ты не боишься, что мы-то кричали про АТ-группы, а они их сделали. Настоящие. Не кучки энтузиастов от мышления под прикрытием ФСБ, а другие — для жестоких игр, а не для стратегических этюдов. Уж больно все складно получается. В Петропавловске, вон, без всякой войны на берегу боезапас рванул. Я был там. Майор бледный, говорит — подстава это, а доказать не может. Пойдет под суд, кто ж его слушать будет про диверсию? По нашему человеку всегда видно, врет он или нет, а по японскому поклону хрен поймешь, что у того дипломата за пазухой. Они, знай, сожалеют и кланяются. Устал я, Сергей Николаевич. Не тяну я твоих хаотических войн. Остался на полях Второй мировой. Проиграем мы, зуб даю.
...Потом четыре года спустя Гном, автор четырех книг об этой войне, скажет молодым офицерам разведки излишне суховато:
«Говорить о полной потере внезапности не приходится, так как российское руководство в Москве не то отмахнулось от предостережений разведки, не то просто их не получило. Командование на местах отнеслось к предсказаниям более серьезно, во всяком случае, насколько это касается ТОФа, обеспокоенного неумеренной активностью японского флота и участившимися случаями потери связи со спутниками наблюдения. К несчастью, аналитики, то есть мы с группой, предсказывали, что нападение противника произойдет "не позднее, чем в 9.05 по времени Петропавловска, но, вероятнее всего, в момент восхода Солнца — в 7.34". Поэтому после девяти утра внимание в штабах начало ослабевать, а в 10.10 боевая готовность была снижена до минимальной, и по случаю воскресного дня разрешены увольнения на берег. Японская атака, как известно, началась в 12.41.
Кчасудня, повремени Петропавловска... Это одиннадцать по времени Владивостока, Хабаровска и Южно-Сахалинска, девять по токийскому времени, и это, заметьте, 4 утра в Москве. Так вот, к часу дня боевые действия уже развернулись по всему "Северному Фронту" - от Холмска и Невельска до Кунашира, Итурупа и Петропавловска. Так началась вторая Русско-японская война. Широким фронтом, а не приграничными эпизодами, булавочными уколами, как это представлялось из далеких земель Москвы и Санкт-Петербурга...»
— Не гони волну, Гном, — уговаривал его Первый, — скоро в штабе не останется ни одной должности, кроме адмирала Флота, которая по вовлеченности в процесс будет тебе как раз по шапке. Но мы пока не отвечаем за «шапки», мы пока судьбой виртуального королевства манипулируем под девизом: «Они сражались за Родину!».
Первый вышел на улицу. В сентябре в Хабаровске лето. Юг. Ощущение отпуска, как только выйдешь за тяжелые кованые двери.
«Все дело в том, что мы давно не воевали — как люди и как страна — и не хотим, главное». Первый поймал себя на мысли, что он больше всего хочет сейчас воткнуть палаточ- ку в песок, и с высокого берега сбежать в крымское море, где уже плещется Маринка, и Дениска строит на песке свои города—самолеты. «Кто такие японцы? Где Дальний Восток?» Они сами, особисты аналитики, накликали эту войну, вот она и приближается. «Сконструировали Будущее на свою голову. И в принципе, есть вероятность быть
убитым, что совсем уж нецивилизованно как-то звучит».Две недели назад он беседовал в Питере с японским консулом. Она была по-русски грустна и сетовала на судьбы своей узкоглазой родины. Японцы решали свой «поколенчес- кий синдром» в масштабах всей страны. В то время как Европа пристраивала к себе разные религиозные идентичности, «восходящие» грызли проблему отцов и детей. Что им останется, если они ее решат? Или развития через отрицание не будет вовсе, или полетим мы все кубарем в неуправляемый хаос? Первый не был сторонником аналитики как меры всего сущего, но неаналитические способы он уже дважды использовал: вот друга лишился — раз, вот на пороге войны стоит — два. «А на третий раз — не пропустим вас», — говорилось в детской считалке. По-американски это звучало, что «Фредди придет за тобой». Первый не хотел никакого Фредди, но еще меньше он хотел какого-нибудь Мисимото.
CefmC TlefetMiuH Emm Ае+ссмльм
Он ВСПОМНИЛ, как впервые докладывал в Управлении возможную компоновку вражеских эскадр, которую ему услужливо подсунул Гном. Его слушали высокомерно. Флотские считали, что разведчики мышей не ловят, зря хлеб едят, и прочая шелуха межведомственных противоречий обильно сыпалась на голову Первому в начале выступления. Заинтересовались они, когда услышали трактовку Учебного флота. Эта позиция давала японцам возможность скрывать свои истинные силы, строить информационную завесу, играть в потешные бои в международных и даже наших водах с соблюдением всех правил. Да еще на Учебном флоте служила одна молодь. На всех должностях — от матросов до командиров кораблей. И все это укладывалось в японскую проблему, о которой сейчас вздыхал весь мир — проблема отцов и детей. Японцы словно роман писали. Для всего мира. Мол, «мифы мы, мифы...» Били на жалось и на интерес. Самое четкое попадание. Но военным этого нельзя было рассказать, и Первый не слишком уверенно, но все же нарисовал им возможные маневры этого самого Учебного флота, и морское командование выслушало полковника разведки и задало ему много вопросов. Конверсия от этого выступления потом была немалая. Зашевелились Курильские программы развития и активизировалось строительство чего-то, с позволения сказать, нового и маневренного на суше и на море.
В давнем 2006-м Тихоокеанский Флот под командованием адмирала Федорова вышел на учения; не то за день до этого, не то синхронно с началом учений наши пограничники подстрелили японского браконьера предупредительными выстрелами в голову, а российский МИД, спокойно переживший японские вопли, выразил соболезнования. Японские рыбаки — те, которые остались в живых — дружно признали себя виноватыми.
А спустя полгода дипломаты навязали миру мнение о том, что 2007 год следует считать годом начала новой милитаризации России. Обыватель от бизнеса кипел и пенял на Союз Советских и тоталитаризм «в натуре». Военные вздохнули кастрированными на 15 лет легкими и задружили с атомщиками — новой кастой и первой статьей расхода страны. Все это вдохновляло, но не успевало к сроку. Гнома, как исполнителя возможных маневров и составителя Атласа будущих сражений, взяли в Штаб Округа; за восемь месяцев до войны он переехал в Хабаровск и купил себе машину с правым рулем. Семью Гном оставил в Питере, писал им в неделю раз, без сожаления удалившись в область, о которой мечтал. Семьянином он оказался с изрядным чувством долга, но до ведения общего хозяйства на одном месте не дорос. При Штабе флота во Владике он бывал в неделю раз, носил форму и нарушал субординацию только в случаях до- утреннего восседания на рабочем месте. Здесь никто не признал его новым Лоуренсом. Но адмирал флота обращался к нему лично. Адмирал, сменивший Федорова, был старый человек и верил в службу. Гном служил. Коррупция в штабе была, но какая-то детская. Противоречия управленческих изысков нового времени сюда не дошли. Здесь люди привыкли доверять территории и морю и оперировать тем, какие ракеты стоят, что можно еще добавить, и что на чем плавает. Здесь был простой мир.
«Нормалек! — написал Гном Агнцу после недельного пребывания на новом месте, — это чисто штаб Первой мировой войны. Знакомые реалии. Чувствую себя монстром из Будущего». Вокруг Гнома в двух Штабах — сухопутном Хабаровском и морском Владивостокском — скоро уже крутились группы молодых горячих «адъютантов по мышлению». Остальные начальники объясняли это уникальным и причастным знанием истории у этого штатского майора и не особенно ревновали к чудаковатому стратегу, вокруг которого, вопреки разноподчиненности, болталась молодежь.
А до Петропавловска руки не дошли...
Гном оказался недюжинным дизайнером: вокруг своего стола поставил две огромные ширмы, на них пристроил карты и перед всеми желающими разворачивал всевозможные японские маневры. Когда новомодный москвич из верхнего Штаба, увидев кораблики с картинками, заявил, что это деревенщина и нужно иметь электронную карту, Гном, не говоря лишнего, посадил его за монитор и выдал все это на экране с всплывающими ссылками характеристик и плавающими по морю кораблями. А также предложил противопоставить что-то японскому Учебному флоту,