Война Поппи

— Я всегда говорил ему, что он выпал из эволюции, — фыркаю я от смеха.

— Однако он смог достать меня, когда я застряла.

— Да, но потом он упал и сломал себе обе руки, — я смеюсь, потому что он выглядел таким придурком, разгуливая по школе в гипсе. Тем не менее, все подписали ему гипс, и никто не вывел его из себя. Он был Коннором Блейном, другом для всех. Золотым мальчиком.

— Но это он и был. Всегда приходил на помощь, — на ее губах появляется едва заметная улыбка, я вижу, как на ее глазах наворачиваются слезы. Обхватив ее лицо, я провожу большими пальцами под ее глазами.

— Я чертовски голоден, — говорю я. — Хочешь пиццы?

— Конечно.

И вот оно. Версия злой Поппи продержалась всего пять минут. Как бы мне хотелось, чтобы все женщины были такими же. Жизнь была бы чуточку проще.

Я заказываю пиццу, и мы смотрим какое-то дерьмо на канале «Дискавери», пока она не засыпает на мне. Когда ее маленькое тело прижимается к моему, это утешает и успокаивает каким-то странным образом, но я не доверяю себе, чтобы заснуть в ее объятьях, поэтому выскальзываю из-под нее, беру на руки и несу в спальню. Когда я натягиваю на нее одеяло, она хватает меня за запястье.

— Коннор? — она бормочет его имя во сне, и моя грудь резко опадает. Я сглатываю комок в горле и целую ее в лоб, желая ради нее оказаться Коннором. Глядя на спящую Поппи, такую маленькую в моей большой кровати, я размышляю о том, как же мы оказались сейчас здесь? Две заблудшие души пытаются спасти друг друга от неизбежных событий. Она может быть моей надеждой, но я, безусловно, ее разрушение. Я просто хочу, чтобы она это увидела. Я бы хотел, чтобы она убежала как можно дальше от меня, но она не станет этого делать, потому что ей не к чему бежать.

Глава 17

Поппи

“Radioactive” — Madilyn Bailey

Професииональное лечение посттравматического стрессового расстройства помогает облегчить симптомы, которые беспокоят. Врач или терапевт заставит вас пережить травматический опыт в контролируемой среде, чтобы проработать эмоции, которые могут помочь уменьшить влияние события на вашу жизнь.

— Что это? — спрашивает Брэндон, проходя мимо меня на кухню. Я отвлекаюсь от текста, наблюдая, как он достает кружку из шкафчика. Его волосы еще влажные, а к бедрам прилипло потрепанное полотенце, и я не могу позволить себе бродить взглядом по очертаниям его спины, наблюдая, как его мускулы напрягаются при малейшем движении.

— То, что я нашла на днях, — отвечаю я, закрывая книгу и поднимая ее, чтобы он смог увидеть название "ПТСР — преодоление боли", и наблюдаю за его реакцией. Он бросает взгляд на обложку, закатывает глаза и машет рукой в воздухе.

— Ничто из этой книге не поможет мне справиться с этим дерьмом.

— Брэндон, — я вздыхаю и бросаю книгу на диван. — Тебе нужна помощь, понимаешь? И этот бойцовский ринг тебе не помогает. Совсем. Все, что он делает, лишь усугубляет ситуацию.

Он пожимает плечами, поворачиваясь ко мне спиной.

— Просто дай мне кого-нибудь ударить.

— Кого-то ударить… Господи, Брэндон. Серьезно? — я указываю на потрепанную боксерскую грушу в углу комнаты. — Ударь эту штуку, почему нет?

Он оборачивается, широко раскинув руки.

— Им чертовски хорошо платят. Мне чертовски хорошо платят. Все довольны.

— Ты несчастлив, Брэндон, — я сглатываю, ожидая, когда его гнев вырвется на поверхность. Может, мне не стоило этого говорить, но это правда.

Он хватается за край стойки. Мышцы его челюсти постоянно сжимаются.

— Все хорошо настолько, насколько это возможно, Поппи. Мне больше ничего не нужно. Я, блять, не хочу большего.

— Как ты можешь не хотеть большего? — я обвожу взглядом унылую квартиру.

Его подбородок опускается на грудь, а прядь темных волос падает на лоб. Наступает неприятно напряженная тишина, прежде чем он поднимает голову, и его грустный взгляд встречается с моим.

— Потому что это те карты, которые мне раздали на руки, блять, — шепчет он.

— Перестань, Брэндон, — я качаю головой. — Просто прекрати это! — слова звучат гораздо резче, чем я хотела бы. Мое сердце колотится и отдается набатом в виски, а грудь сжимает. Я тянусь коснуться его, скользя пальцами по его руке.

— Перестань в это лезть.

Его брови сходятся, а глаза становятся жесткими и холодными.

— Каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу его. Каждый мой поступок заставляет меня чувствовать себя виноватым, потому что он не может этого сделать. Если хочешь двигаться дальше, будь моим грёбаным гостем, но я так не могу. — Я чувствую ненависть, наполняющую его крошечную квартиру.

Я пытаюсь бороться со всхлипом, подступающим к горлу. Стискиваю зубы, сглатываю и делаю вдох.

— Не смей так со мной поступать! — делаю шаг к нему.

Он отталкивается от кухонного стола и направляется в коридор.

— Не пытайся исправить меня, Поппи. Ты будешь горько разочарована.

Дверь в его спальню захлопывается, а я остаюсь посреди гостиной, чувствуя, как внутри бушует гнев. Часть меня хочет ударить его или вмазать по стене, или… Я бью по боксерской груше, но она едва двигается. Боль пронзает руку, когда я ее встряхиваю. Я смотрю на кровавые отпечатки пальцев и пятна, пытаясь понять, что же я делаю. Мне так хочется, чтобы Брэндон стал Брэндоном. Я хочу, чтобы он понял, что он что-то значит. И заставить его почувствовать любовь и заботу о нем. А когда он вот так уходит…. Моя голова идет кругом, я в замешательстве, но даже сейчас, все, чего я желаю, — чтобы все стало лучше, для нас обоих.

Я иду в его комнату и медленно толкаю дверь. Он сидит на краю матраса, опустив голову, и смотрит на смятую фотографию в рамке рядом с его кроватью.

Я чувствую болезненный спазм в груди. Брэндон Разрушитель — такой несокрушимый, но совершенно разбитый.

Не говоря ни слова, я заползаю на кровать и проскальзываю позади него, обвивая руками его широкое тело. Он пахнет знакомо, и есть что-то успокаивающее в познании мира, который кажется таким чуждым.

Я смотрю через его плечо на фотографию, на которой запечатлены они с Коннором.

— Он затащил тебя в армию, — я смеюсь. — Боже, ты закатил истерику. Помнишь? — я беру фотографию из его рук, заставляя себя смотреть на Коннора. Заставляю себя неотрывно смотреть на него, напоминая себе, что он мертв. Все в прошлом. Он больше не мой. Эта боль оседает в груди, заставляя мое сердцебиение затихнуть на секунду.

— Да. Этот глупый ублюдок был полон решимости, — он качает головой. — Я ненавидел каждую минуту тренировок. Остался только потому, что отказался оставлять его там одного.