Война. Часть 1
Шрифт:
— Да, я… ик… понимаю, — смущается гость, пузырьки выпитого шампанского находят выход.
— … Думаю также, что паровую турбину придётся из книги убрать. Бывает так в истории техники, когда какое-то изобретение появляется на свет слишком поздно. На смену поршневому мотору придёт реактивный двигатель…
— Вы… ик… так считаете?
— Абсолютно уверен, но в будущей войне хватит работы для обоих… Так что думайте, а пока не хотите ли взглянуть на гиперболоид? Алексей Николаевич и не догадывается о его существовании.
Глаза Шпанова становятся круглыми, он согласно кивает.
«Как мы его перевербовали, — незаметно подмигиваю Оле, — за пять минут и без всяких фокусов»…
8 декабря 1938 года, 18:00.
— Алексей, давненько я тебя не видал… в гражданском, — встрепенулся, дремавший в своём кресле Власик.
Краем глаза замечаю, что несколько посетителей в военной форме повернули в нашу сторону свои головы.
«Ну да, не видались уже больше месяца… раньше я тут бывал почаще… думал, что мой „карантин“ продлится дольше… по большому счёту покушение на Гитлера — крупный залёт… не смог обеспечить выполнение приказа Сталина… хотя, похоже, подписана полная амнистия». Сидящий на диване Ян Берзин приветливо кивает мне головой. Дверь в кабинет вождя распахивается и в прихожую выходит раскрасневшийся Рокоссовский. К нему бросаются военные с танками в чёрных петлицах.
«Ба-а, да это, Штеменко, Катуков, ещё один майор со знакомым лицом… Алымов, под перекрещенными молотком и штангенциркулем с нашей последней встречи добавилась шпала, военинженер второго ранга»!
— Ребята, вы здесь какими судьбами? — спешу к ним, раскрывая объятия.
— Быстро в кабинет, — шикает на нас Поскрёбышев, — товарищ Чаганов, вам особое приглашение?
Вождь в центре кабинета за руку приветствует военных, для которых референты вносят дополнительные стулья. Я вместе с незнакомыми штатскими занимаю место за столом для заседаний рядом с недавно назначенным начальником АБТУ Федоренко. Рядом ближе к столу Сталина расположились Будённый, Мехлис и Шапошников и Берзин, последним — запыхавшийся Голованов. С противоположной стороны столы — штатские.
— Давайте, товарищи, установим такой порядок, — Сталин возвращается к своему письменному столу, — пусть наши танкисты изложат своё впечатление относительно материальной части. Как наша материальная часть проявила себя в Испании и на Хасане. Например, товарищ Катуков успел побывать и там, и там…
«Катуков был на Хасане? Не знал».
— … Затем пусть расскажут о материальной части противника, с которым приходилось сталкиваться. Ну а затем мы им зададим вопросы. Товарищи конструкторы готовьтесь. Кто из танкистов хочет начать?
«Конструкторы».
— Разрешите мне, товарищ Сталин? — подаёт голос плотный майор с орденами Ленина и Красного Знамени на груди.
— Пожалуйста, товарищ Павлов, нет не вставайте.
«Павлов, точно. Мы с ним в Испании не встречались, он был сменщиком Катукова, который вернулся в Союз после меня».
— Замечательная у нас материальная часть, товарищи, — начал с воодушевлением Павлов, — признаюсь, я до Испании не любил Т-26 из-за его маленькой скорости, но уже по опыту боёв могу точно сказать, это не так уж и важно: все остальные технические данные Т-26 — выше всяких похвал. Пробивная сила 45 миллиметровой пушки отличная, пробивает любую броню. Наши осколочные снаряды колют её как орех…
Сидящие напротив заскучали.
«Их можно понять, пробивная способность осколочно-фугасного снаряда известна им по результатам испытаний на полигоне. Так, теперь пошли бытовые сценки из цикла рассказы путешественника… Мехлис неудачно спросил о троцкистах в республиканской армии, всё „Остапа понесло“».
— Теперь послушаем товарища Штеменко, — вскоре не выдерживает Сталин.
«Не видать Павлову генеральских звёзд, что наверно и к лучшему для него». Все взгляды устремились на крепкого майора в гимнастёрке с чёрным бархатным воротником с розовыми петлицами и белым кантом.
«Чудная форма у слушателей Академии Генерального штаба».
— Хотел бы дополнить товарища Павлова, — прокашлялся Штеменко, — к пушке действительно претензий
нет, а к пулемётам есть, особенно Дегтярёва. В самый решительный момент отказывались работать и это происходило из-за дисков: их нужно очень аккуратно набивать, возможно тут виновата смазка…— Диски надо было керосином промывать.
— Промывали, товарищ Сталин, но неуверенность осталась, иногда приходилось вместо пулемётов пушками действовать. Ещё один важный вопрос — управление в бою, радио у нас отказывалось работать. Пробовали производить управление флажками, но не смогли применить эту систему. Если высунешь жёлтый и белый флажок, то пехота начинает нас бить с тыла: думают, что танк сдаётся, а если высунешь красный флажок, то противник усиливает огонь по этому танку, значит это танк командира и его следует в первую очередь вывести из строя.
— Не получилось, значит, организовать взаимодействие с пехотой, — расстроенно крякает Будённый, — а с авиацией не пробовали?
— Пробовали, товарищ маршал, с товарищем Голованов несколько раз уговаривались, что после его налёта мы атаковали противника, только не получалось это.
— Это почему такое? — спросил Шапошников простуженным голосом.
— Обстановка на поле боя быстро меняется, а держать постоянную связь с авиацией нет никакой возможности.
Собравшиеся, как по команде, повернули головы в нашу с Головановым сторону.
— К сожалению, — вызываю огонь на себя, — до тех пор, пока в армию не начнёт поступать новая радиотехника ситуация не изменится. На старых рациях поддерживать радиосвязь в бою с несколькими абонентами практически невозможно. С новой радиостанцией командир, например, танковой роты простым щелчком тумблера сможет переключаться между радиосетями пехотного командира, авиа-наводчика и своего подразделения.
— Когда эти чудо-рации начнут к нам поступать? — оживляется Федоренко.
— С нового года начнут, — Будённый раздражённо дёрнул усом, видя неосведомлённость своего подчинённого, — ты мне, товарищ Чаганов, вот что скажи, как ты свои рации будешь в танке размещать? А то танкисты жалуются, что они места много занимают, боекомплект приходится сокращать.
Танкисты и конструкторы согласно закивали.
— Что-то сказать хотели, товарищ Катуков? — вождь угадывает желание танкиста задать вопрос.
— Я тоже по поводу рации, нежная она очень, тряски и сырости боится: двадцать минут работает, двадцать — остывает, летом и того меньше, а шум в наушниках такой, что ничего на ходу не слышно. И антенна сильно демаскирует, без флажком сразу видно какой танк командирский — у которого поручень вокруг башни.
— Новая рация для линейного танка будет легче и меньше чем 71-ТК-2, — обвожу взглядом собравшихся, — примерно в два раза, то есть весь комплект вместе с умформером весит около тридцати килограмм. Работать она будет на ультракоротких волнах, антенна — штыревого типа. Дальность связи — пять — десять километров. Что ещё, да у рации будет такой режим связи внутри экипажа танка, поэтому перекрикивать мотор и толкать соседа не надо будет. А вот на командирский танк будет устанавливаться дополнительный ящик для дальней связи. Пока планируем выпуск только приёмо-передатчиков, но имеется возможность перехода на выпуск приёмников для линейных танков. Насчёт сырости — все детали радиостанции будут иметь влагонепроницаемый корпус, а на старой — конденсаторы были открытого типа, поэтому быстро отсыревали и часто выходили из строя.
— Это хорошо, — улыбается Будённый, — только во я не услышал ничего про связь с артиллерией.
— На командирской танковой радиостанции будет переключатель на пять положений, на четыре разных частоты и одно для внутренней связи. Эти четыре волны можно распределить так: танки, самолёты, пехота и артиллерия. Понятное дело, что для линейной машины достаточно двух положений — внутренняя связь и командир подразделения.
Снова инициативу взял Мехлис, забросавший «испанцев» вопросами о бытовых условиях советских танкистов и моральном духе противника.