Война

– Само собой, – говорит круглолицый, хмыкает.

* * *

Квартира Стаса.

– …Согласен, – говорит Стас. – Этим можно показать, что мы не боимся совершать дерзкие акции, средь бела дня. Но важно действовать четко по плану. Чтобы каждый знал свою задачу и строго ее выполнял. И не забывать оставлять дома мобильники, даже когда приходим на наблюдение.

– А ничего, что дэпээсник? – спрашивает Сергей. – Я-то их, гадов, ненавижу, но это, получается, не совсем мент…

– Как это – не совсем? – говорит Саша. – Такой же мент, действующий по таким же понятиям. Вместо того чтобы заниматься безопасностью движения, они думают только о личном обогащении. Кроме сбора взяток, их ничего не интересует. Так что все нормально…

– Да, даже какое-то разнообразие, – говорит Оля.

– Ладно. – Стас оглядывает ребят. – Значит, на сегодня все. Как всегда, выходим «частями».

– Мы тогда первые, хорошо? – спрашивает Саша.

Остальные кивают. Парни пожимают руки. Оля целует Ивана, Сергея и Стаса в щеку.

Оля и Саша выходят.

Оля и Саша садятся в лифт. Двери закрываются.

– Есть новости про Вику, – говорит Оля. – Я не хотела при всех. Она, оказывается, оставила матери записку: не ищите, у меня все в порядке, я нахожусь с хорошими людьми в надежном месте, выйду на связь сама. А мать была в очередном своем отъезде и прочитала ее только сейчас.

– И ее не беспокоило, что от Вики нет никакой информации, звонков, эсэмэсок?

– Это для них нормально.

– Но почему тогда она оставила записку ей, а не тебе, скажем? Или Жене? Или Кевину?

– Это как бы в ее стиле.

– Куда она могла уехать?

– Понятия не имею…

Лифт останавливается, двери раздвигаются. Оля и Саша выходят, идут мимо почтовых ящиков, набитых рекламным спамом. Саша нажимает на кнопку домофона, открывает дверь подъезда.

– Я ничего необычного в ней не заметила, – говорит Оля. – Вела себя, как обычно. В смысле, с некоторой долей странности, но в пределах обычного…

– Ну, давай надеяться, что у нее все в норме.

Оля и Саша идут через двор. На лавочке сидит компания тинейджеров. Они пьют пиво, передавая друг другу двухлитровую «бомбу».

– …и он всем рассказал, что она ему дала, и минеты, и все прочее, – говорит один. Остальные хмыкают. – И она тогда сказала: я выпускаю на тебя брата. А он у нее в ОМОНе. Он тогда у нее на коленях прощенья просил, подошвы лизал. Нормально?

– А она?

– Не простила. Чувак готовится к смерти.

Все хохочут.

* * *

Полиция. Кабинет Кабанова. На стульях – два парня и девушка.

Кабанов курит, перекладывает на столе бумаги. Он тушит в пепельнице сигарету, хмуро смотрит на ребят.

– Конкретный вопрос. Что каждый из вас делал в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое сентября? Отвечаем по очереди, четко и конкретно.

– Я не помню… – говорит парень с «ирокезом». – Давно уже было. Я вообще живу сегодняшним днем…

Кабанов качает головой.

– Нет, я что, плохо объяснил? Отвечаем четко и конкретно.

– Ну а если я не помню?

– Так и скажи: не помню. Два слова. Не. Помню. Или ты тупой?

– Не. Помню, – говорит панк, подражая интонации Кабанова.

– Зря выебываешься. Думаешь, я тебя не могу прессануть? Прессану, если что, как надо. Время пока не пришло. Следующий.

– Я был дома, – говорит второй парень, с длинной прядью волос, выкрашенных в зеленый цвет.

– Следующий!

– И я была дома, – говорит девушка.

– Очень хорошо. – Кабанов хмурится. – Ну, мы это, если что, проверим. Еще конкретный вопрос: что вы знаете про нападение на ОВД «Ближний»?

– Ничего, – говорит панк.

Кабанов откашливается, потягивается, далеко отводя руки назад и в стороны. Рукой он смахивает со стола несколько бумажек. Они падают на пол. Кабанов, не поднимая их, достает из пачки сигарету, щелкает зажигалкой, затягивается, выпускает дым.

– Короче, – говорит Кабанов. – Не надо мне ебать вола, ясно? Это ваших рук дело. Не ваших конкретно – значит, кого-то из вашей пиздобратии. Думаете, мы не знаем, что вы там у себя в Интернете пишете? Анархия, хуё-моё? Или это не вас задержали, когда вы стены обрисовывали всякой своей хуйней?

– Мы ничего не обрисовывали, – говорит девушка. – Фашики зачеркнули наше «Антифа», и мы просто опять написали…

– Рот закрой, – говорит Кабанов. – Вспомни, когда вас задерживали, ты вытащила нож. Скажи спасибо Петровскому, что он тебя пожалел. А то бы завели уголовное дело – вооруженное нападение на сотрудника полиции. Закрыли бы лет на восемь. Нормально?

– Не надо нас брать на понт, – говорит девушка. – Никакого нападения не было. Сотрудники ваши не представились. Мы думали – это фашики, которых мы не знаем…

– Мне по херу, что вы думали. И вы можете писать в Интернете или на заборах что хотите. Нам на это, в сущности, насрать. Хотя формально это тоже экстремизм. Но нападение на ОВД – это уже терроризм. Статья двести пять УК РФ. От пяти до десяти лет. А если совершено группой лиц по предварительному сговору, то это уже от восьми до пятнадцати. Как вам?

Ребята молчат.

– Это вам, блядь, не игрушки. Я серьезно говорю: закроем всех. И надолго. Так что, если причастны – лучше чистосердечное сразу. Или, если знаете что-нибудь, слышали что-нибудь…

– Мы принципиально не поддерживаем насильственных действий, – говорит парень с крашеной прядью. – Поэтому мы не могли и не можем иметь к этому отношения…

– И мы ничего не знаем про эту группу, которая взяла на себя ответственность, – перебивает панк. – Мы – антифа, мы боремся с наци-скинами…