Война

Он улыбнулся, целуя её. Затем, скользнув глубже в её свет, он закрыл глаза, вызывая образы из своей памяти в таком порядке, в каком она их запросила.

— Ооууу. Она такая хорошенькая.

— Она была очень красивой, да.

— Ты похож на неё, детка.

Его губы изогнулись в полуулыбке. Когда её глаза сфокусировались обратно, та улыбка всё ещё озаряла его лицо. Он ощутил, как она заметила это, заметила, как изменилось его лицо, как иначе он стал выглядеть по сравнению со временем отъезда из того отеля в Нью-Йорке. Он увидел в её памяти воспоминание себя самого — болезненно тощего, смертельно бледного, походившего на сову мужчину в катакомбах под Домом на Холме. Теперь она видела лишь отголоски этого мужчины — его глаза, форма губ и носа. Однако ей приходилось выискивать того мужчину. Тогда она считала его внешность странной, немного пугающей.

Теперь она находила его привлекательным.

Даже его глаза, которые тогда казались слишком крупными, сейчас идеально подходили его лицу. Он слышал, как она задаётся вопросом, не сделал ли их отец что-то с его лицом, чтобы заставить его выглядеть настолько иначе. Она гадала, не делали ему какую-то медицинскую коррекцию.

— Нет, — Фигран покачал головой, улыбаясь. — Не в том смысле, который ты имеешь в виду, любовь моя… никаких операций. Но некоторые мои кости развились. В той капсуле я недостаточно хорошо питался, так что отец помог с этим. Он помог мне вырасти в того, кем я был бы, если бы развивался естественным образом, на Земле. Я не до конца вырос, когда они отправили меня в небо.

Она улыбнулась, привставая на цыпочки, чтобы поцеловать его в губы.

Он ответил на поцелуй, куснув её за подбородок и шею, когда поцелуй оборвался.

Теперь ей нравилось и его тело тоже. Её ладони бродили по мускулистой груди, рукам, бёдрам, спине. Она погладила его пальцы.

— Я рада, что он сделал это, — сказала она ему на ухо, чтобы он расслышал сквозь воющий ветер. — Ты теперь прекрасен, любовь моя. Такой красивый мужчина… это даже правильно, что теперь ты выглядишь, как должен, как хотела бы этого твоя мать.

Он прижался к ней пахом, крепче обхватывая руками её талию. Когда её ладони вцепились в его задницу и сжали, его член затвердел за считанные секунды. Издав тихий звук, он снова вжался в неё, притягивая ещё ближе.

— Сначала мы полетаем, — сказала она, перекрикивая ветер. Разделив их тела ровно настолько, чтобы просунуть между ними ладонь, она погладила бугор в его штанах. — Ты возьмёшь меня полетать, как и обещал. А потом мы потрахаемся, ладно? Мы потрахаемся несколько раз, и я натру тебя маслом, но сначала мы сделаем это, — услышав низкий, нетерпеливый звук, который он издал, она рассмеялась. — Брось. Отец говорит, что нам надо практиковаться, верно? Нам нужно провести пробный прогон.

Фигран озадаченно задумался над этим.

— Я думал, у него есть проход? — спросил он погромче, когда она отстранилась. — Через ОБЭ?

— Есть, — почти прокричала она в ответ. — Но он всё равно хочет, чтобы мы знали дорогу до той части города. Риск заключается в армии по эту сторону бухты… а не над Манхэттеном.

Он кивнул, и его озарило пониманием. Он всмотрелся в её глаза цвета карамели.

Лёгкая улыбка заиграла на его губах, когда ему в голову пришла ещё одна возможность.

— А ты полетишь топлесс, любовь моя? — спросил он. — Твои груди так прекрасны… я бы хотел смотреть на них, пока мы летим. Я обещаю вознаградить тебя позже, если ты так сделаешь.

Она рассмеялась, и её длинные чёрные и кроваво-красные волосы разметались на ветру.

Когда она повернулась, посмотрев на него этими прекрасными глазами, её полные губы изогнулись в улыбке, отчего возле рта появилась маленькая ямочка. Её чёрные волосы были шелковистыми и длинными…

Он подумал, что она — самая прекрасная женщина на свете.

Глава 34 Гиперопекающий

Я чувствовала себя не очень-то хорошо, укрощая своего мужа. Я мысленно обдумывала другое слово, которое могла бы использовать вместо «укрощать», но в моём сознании оно прозвучало ещё хуже.

Но он буквально выкрикнул это слово мне в лицо. Он произносил и кричал это слово не раз за последние несколько дней.

Чёрт, да я почти уверена, что он уже сделал это в данном разговоре.

Как раз когда я подумала об этом, он сказал это вновь.

— Когда, чёрт подери, ты сделалась такой манипулирующей? — прорычал Ревик. Но он ни на секунду не отпускал мои волосы; его пальцы лишь крепче сжались в моих волосах прямо перед тем, как он издал надрывный звук, теряя контроль над своим светом и толкаясь мне в рот. — Бл*дь. Жена. Какого чёрта ты со мной творишь?

«Ты хочешь, чтобы я остановилась?»

— Нет… gaos. Ты взяла меня в рот, бл*дь. Я не хочу, чтобы ты останавливалась.

Когда я продолжила, его голос сделался более низким, жёстким.

— Чего ты хочешь? — почти прохрипел Ревик. — Чего ты от меня хочешь?

Это едва не заставило меня рассмеяться. Но не очень-то весело.

Он знал, чего я хотела. Он прекрасно знал, чего именно я хотела.

Я хотела, чтобы он сказал мне, какого чёрта с ним происходит.

Но даже задавание этого вопроса в данный момент превратилось в какой-то мазохизм. Ревик не только не говорил мне, что его тревожит, но он ещё и имел склонность переворачивать всё с ног на голову и обвинять меня в том, что я вру ему, что я сговорилась с Балидором, Джорагом, Чандрэ, Викрамом, Врегом, Джоном и чёрт знает с кем ещё, чтобы работать в обход его, попасть в камеру к Дитрини, подвергнуть себя опасности, не дать ему забрать меня из отеля.

— Мне стоит уехать с тобой, — пробормотал он даже сейчас. — Нах*й всех остальных. Ты бы поехала со мной, Элли? Поехала бы? Если бы я правда попросил?

«Нет, если ты не скажешь мне, зачем, — раздражённо послала я. — С чего ты вдруг захотел уехать, Ревик? С чего, во имя богов, ты решил, что нам будет безопаснее в другом месте, где мы будем сами по себе? А не вместе со всеми, кто о нас заботится?»

На это он тоже не отвечал.

Споры временами становились совершенно нелепыми, но что странно, Ревик никогда не злился на меня по-настоящему, а мне сложно было продолжать сердиться на него.

Что бы с ним ни происходило, это заставляло его не столько злиться, сколько пребывать в обеспокоенном, параноидальном, гипер-милитаристском и гиперопекающем состоянии. Когда дело касалось личных отношений между нами, он тоже не злился; он начинал обороняться, обвинять, даже становился агрессивным.

Но не злым.

Затем он терял контроль над своим светом, начинал опять угрожать забрать меня из отеля, и в большей части случаев я начинала гладить его через одежду, делать ему минет или трахать его, чтобы успокоить. Ревик позволял мне, хоть и жаловался, что я им манипулирую, контролирую его как какое-то животное, используя для этого «то дерьмо Лао Ху».