Воздушная гавань

— Ты уже проявила достаточно глупости, чтобы дать втянуть себя в эту драку. Пора бы позволить думать кому-то, чьи головы умнее твоей. Позволь мне убедиться, что не отправляю тебя на верную гибель, и я разрешу тебе потерпеть поражение самостоятельно.

Мышонок испепелила Роуля взглядом.

— Что он говорит? — спросил Бенедикт, быстро переводя взгляд с девушки на кота и обратно.

— Говорит, что мечтает принять ванну, — в голосе Мышонка прозвучало неудовольствие.

— Право, Мышонок, — сказал Роуль, отщипывая еще кусочек мяса. — Рано или поздно тебе придется поумнеть.

— Ты… — выдохнула Мышонок, чье лицо успело побагроветь, — ты порой так меня бесишь…

— Ты злишься только потому, что сознаешь свои ошибки, — парировал Роуль тем тоном, каким обычно пользуются те, кто не сомневается в своей правоте и абсолютно убеждены, что все прочие ошибаются.

Сквозь утренний сумрак послышались шаги. Роуль обернулся и заметил, как к столу, за которым они завтракали, издалека приближается человек из числа дружков Реджи. Он наблюдал за ним, не двигаясь, но осторожно подобрав под себя лапы, чтобы иметь возможность кинуться в лицо врагу на случай, если тот вдруг сделает попытку напасть.

Спустя несколько секунд люди тоже заметили приближение неизвестного. Подойдя, он остановился у их стола и горделиво задрал подбородок.

— Бенедикт. Гвен. Мисс Тэгвинн.

Роуль сузил глаза.

— Доброе утро, Барнабус, — холодно поздоровалась человек Гвендолин. — Ты с ним заодно, не так ли?

Человек Барнабус без тени смущения развел руками.

— Вызов был формально брошен и принят, Гвен. В намерения Реджи входит довести дело до финала.

— Это не значит, что именно ты должен стать его секундантом, — заметила она.

— Он мой родич, — просто ответил Барнабус. — И потом, если не я, секундант все равно отыщется. Кто-нибудь из его буйных приятелей.

Бенедикт покачал головой.

— Он в чем-то прав, Гвен. Жаль, что тебе пришлось в это впутаться, Барни.

Барнабус пожал плечами.

— Позвольте поинтересоваться, мисс Тэгвинн, кто выступит вашим секундантом?

— Я! — одновременно ответили люди Бенедикт и Гвендолин.

Но не успели они еще и ртов закрыть, как Роуль стрелой бросился на человека Барнабуса, сопровождая прыжок самым надрывным и пронзительным из своих боевых кличей.

Прыжок застал человека врасплох: едва успев всплеснуть руками, Барнабус повалился навзничь. Роуль всем своим весом ударил ему в грудь и не выпускал жертву на всей траектории их падения на мостовую из пепел-камня. Человек упал даже более нескладно, чем Мышонок на своей тренировке, и удар оземь выбил из него весь дух. Теперь, ненадолго оглушенный падением, он лежал неподвижно и тяжело дышал.

Вообще говоря, все вокруг казались в равной степени оглушенными.

Роуль спокойно сидел на груди упавшего, ожидая, пока тот не придет в себя хоть немного. Дождавшись, он навис над лицом человека Барнабуса и грозно проворчал:

— Я Роуль, отпрыск Мауля, владыки и повелителя клана Тихих Лап. Мне быть ее секундантом.

Мышонок перевела это с испугом и изумлением в голосе. Человек Барнабус не сводил с Роуля широко распахнутых глаз, но затем стал быстро переводить взгляд с Роуля на Мышонка, слушая ее перевод.

— Это какая-то дурацкая шутка? — пролепетал Барнабус в ответ на услышанное.

Роуль шлепнул его по носу лапой с выставленными кончиками когтей — как раз достаточно, чтобы в воспитательных целях пролить несколько капель крови, — и продолжил говорить, урча с прежней угрозой:

— Слушай внимательно, человек. Мышонок сойдется с Реджи в рукопашной схватке на рынке, в полуденный час, ровно через семь дней.

Барнабус таращил глаза, слушая сначала речь кота, а затем и перевод Мышонка.

— Бенедикт, — сказал он. — Реджи выбрал дурацкий момент, чтобы угодить своему пристрастию к дуэлям, но это выходит уже за все рамки. Кот в качестве секунданта? Что подумают люди?

Бенедикт задумчиво выпятил губы.

— Что подумал бы я сам? Наверное, я счел бы Реджи за заносчивого наследника Великих Домов, считающего нормой нахальство в отношении кого-то вроде мисс Тэгвинн. Но, сдается мне, ты не уловил самую суть, Барни.

— И в чем же тогда суть? — вознегодовал тот.

— В нем, — пояснил Бенедикт и указал на Роуля.

Роуль резко взмахнул хвостом, не отрывая взгляда от глаз человека Барнабуса. Выдержав паузу, поднялся, спрыгнул с груди поверженного и спокойно вернулся за стол, к своему завтраку.

Мышонок тихо спросила у него, на кошачьем языке:

— Значит, именно этого хочет Мауль?

— По всей видимости, — подтвердил Роуль. Возможно, прозвучало это чересчур надменно, но он мог позволить себе этот тон. Еще недавно человек Барнабус полностью пребывал в его власти.

— Кажется, я не совсем разумею… — пробормотал Барнабус, не отводя от кота встревоженных глаз.

— Уверена, что пока не разумеете, сэр, — сказала Мышонок. — Но это обязательно изменится. Ровно через неделю.

Глава 7

^{КОПЬЕ АЛЬБИОН, ХАББЛ УТРО, ВЕНТИЛЯЦИОННЫЕ ТУННЕЛИ}

Гримм шагал к резиденции копьеарха, и жесткие подошвы его ботинок мерили каменные плиты звонкими, отчетливыми ударами; они помогали ему помнить, что поддаться буйному порыву и придушить недоумка, шедшего рядом, стало бы проявлением крайне дурного вкуса.

— Так, может, пришла ее пора? — изрек коммодор Гамильтон Рук, Это был статный мужчина с царственной осанкой, которую отчасти портил не слишком властительный нос, схожий с клювом солнцеястреба. Его черные волосы больше не серебрились сединой, что Гримм уверенно расценил как жеманство. Руки и лицо коммодора огрубели и обветрились за время, проведенное на борту его судна — боевого крейсера «Великолепный», равного «Итаске» по всем характеристикам, если и не соперника ей. Рук был утонченный, хорошо образованный, изысканно вежливый олух, каких еще поискать. Его флотский мундир темно-синего оттенка украшало несусветное количество золотых галунов и шнурков, с тремя золотыми же полосами на отворотах каждого рукава. — Что скажешь, дорогой мой Фрэнсис?

Гримм бросил взгляд в сторону и вверх, косясь на Рука.

— Я уже просил не называть меня Фрэнсисом.

— Ну, как же. Значит, полагаю, второе имя предпочтительнее? Мэдисон?

Гримм ощутил, как напряглись и затем расслабились пальцы правой руки.

— Как вам известно, коммодор, я предпочитаю оставаться Гриммом.

— Малость официально, — осуждающе буркнул Рук. — С тем же успехом тебя можно именовать «капитаном», будто ты до сих пор сохранил звание.

«Крайне дурной вкус, — напомнил себе Гримм. — Неимоверно дурной. Эпохально дурной, и плевать на радость расправы».