Воздушный казак Вердена

Вспомнил накал воздушных боев, как приходилось ему летать сквозь разрывы шрапнели, и с еще большей силой потянуло в строй. Вот только что-то задерживается его оформление. Вчера снова говорил с начальником школы. Даже жалованья не определили. Пришлось припугнуть, что уедет во Францию. После этого разговора военному министру было направлено такое письмо: «Су-лейтенант Федоров эмигрировал во Францию после 1905 года. По объявлении войны поступил охотником во французскую армию, где кончил авиационную школу и произведен в су-лейтенаты, награжден французскими орденами за храбрость.

В качестве выдающегося летчика, сбившего не один немецкий аппарат, он был командирован французским правительством в Румынию. Ввиду крайней нужны России в инструкторах по тактике воздушного боя Федоров после личного свидания с Авиадармом, который заверил его, что он не будет привлечен к ответственности за свое политическое прошлое, согласился перейти на службу России, но непременно в качестве французского офицера, на одинаковых условиях с летчиками французской миссии.

Было запрошено французское правительство, которое тоже согласилось отдать Федорова только на этих условиях.

Фактически Федоров уже с января месяца 1917 года весьма успешно инструктирует в Одесском отделе Гатчинской авиационной школы. Неизбежный отъезд его во Францию при несогласии междуведомственного совещания включить этого выдающегося французского офицера в состав французской миссии может крайне неблагоприятно отразиться на производительности работы авиационной школы… Генерал Брасов. 27.III. 1917 года».

Письмо генерала Брасова возымело свое действие: Федоров был причислен к французской миссии. Как всю войну, с ним неизменный Ланеро. Одним приказом решается их положение в русской армии. Приходит из Петрограда и такая телеграмма. «Киев. Авиаканц. Принцу Мюрату.

Относительно отпуска жалованья Ланеро размере трехсот рублей месяц, установленных для прочих французских механиков, прибывших апреле 1916 года с французскими летчиками… утверждено. Одновременно утвержден отпуск жалованья размере шестисот рублей су-лейтенанту Федорову…» Вскоре после приезда в Одессу Федоров побывал в Киеве, где подолгу жили родители, чтобы быть поближе к детям, учившимся там: в политехническом — Костя, в медицинский поступила Аня, неподалеку практиковал земский врач Антоний Федоров.

Встреча была радостной и горестной одновременно. Мать не могла наглядеться на Виктора; десять лет пропадал в чужих краях. Все расспрашивала о невестке, внучке, которых не видела, о жизни, перескакивая с одного на другое:

— Так на кого похожа Галочка? По карточке не понять.

— Черненькая в меня, глазастая… Право, не знаю… Вот вертлявая, точно.

— Значит, в тебя… — И тут же, всплеснув руками: — Как же ты простоквашей торговал?

— Да это когда было, мама! — расхохотался Виктор. — Приехал в Неаполь, там знакомые сосватали мне в кредит лавчонку мацони… Смех один… Сбежал я от этой кислятины, какой из меня торговец… В Париж уехал, там на грузовике ездил, такая была чертова машина… Чего я только не перепробовал.

— Как тебе летать не страшно? — опять заволновалась мать. — Ведь видела я в Святошине, это же страх какой… А тут еще война… нога-то не болит?..

И тревога за сына, и гордость. Какой банкет в его честь устроили киевляне, как ее поздравляли, благодарили за Виктора, вот не дожил Георгий Петрович до радости такой, умер перед самым приездом сына…

И старшего Петра нет здесь, в Киеве, скончался от ран…

Вспомнили, как проникновенно пел Петр свой любимый романс «Пара гнедых».

— Не хуже Собинова, — сказала Аня.

— А уж Яша поет… — покачала головой Анна Федоровна, вспоминая певуна-сына. — Где-то он, чуть не месяц писем нет… — И кончиком французской тонкой шали, привезенной Виктором, смахнула слезу…

— Мама, — обнял ее Виктор, — ты же у нас самая, самая…

Он хотел сказать «сильная», но слово застряло, оно бы могло прозвучать укором, ведь столько вынесла и продолжает выносить эта рано поседевшая женщина: смерть первенца, каторга Семена, тюрьма Евгения, трое сыновей на фронте… Да еще пятеро осиротевших внуков и внучек, только приехала от них…

— Хорошо, ты хоть в школе теперь, поспокойней мне.

Виктор не стал говорить, что подал рапорт о посылке на фронт, вчера заходил в канцелярию Авиадарма, она тут, в Киеве. Прощаясь, он с трудом заставил мать взять деньги.

— Ты бы своим послал лучше, мне тут хватит.

— Да посылаю я, мама, не беспокойся.

— Скорей бы кончалась война… Одно горе… Анна Федоровна перекрестила сына.

Из Киева Виктор заехал еще к брату Антонию в Чернигов.

Смуглый и кареглазый Антоний был выше ростом, осанист, красив, как итальянский тенор.

— Вот тебе бы в «Гранд-опера», — восхищался братом Виктор, — все бы парижанки с ума посходили.

— Особенно если бы я завел свою любимую, помнишь? — И Антоний весело затянул: — Прощай, бабы, прощай, девки, угоняют нас от вас, на ту гору на высоку, на далекий на Кавказ…

— Ну и голосина же у тебя! После войны соберу вас всех и в Нижний, на ярмарку, хор братьев Федоровых.

Так они балагурили за добрым мужским застольем.

— Да, — вспомнил Виктор, — мне мама говорила, ты от Семена письмо получил?

— Выпустили его, в Бухаре сейчас, комиссар какой-то. Евгений тоже в политику ушел, а ты, старый бунтовщик, угомонился?

— Сам видишь, я человек военный.

— Погоди, погоди, не Семен ли мне писал, что у тебя подпольная кличка была Виктор-военный?

— Именно, что была. Меня в эмиграции боевики завлекли, по молодости лет, отчаянные люди, смелые, да только понял потом, террором много не сделаешь, хоть и красиво выглядит… Перед войной посерьезнее люди встретились. Думаю, Керенским дело не кончится…

Ночь напролет проговорили братья, заново узнавая друг друга после десятилетней разлуки. В конце мая Федоров получает назначение в 9-й корпусной отряд, который входил в истребительскую группу Крутеня.

Перед этим Федоров на несколько дней ездил по делам в Петроград. В гостинице «Франция», где он остановился, выбрав ее из-за приятного слуху названия, произошла любопытная встреча. Незнакомый подпоручик, увидев французского офицера, извинившись, обратился к Федорову как к соотечественнику.