Воздушный казак Вердена
Шрифт:
— Альфонс Пуарэ, — представился подпоручик. Как же он был удивлен, узнав, что Федоров русский, доброволец.
— Я тоже волонтер, меня война застала в России!
Они разговорились, и Пуарэ поделился с новым знакомым своим горем — оскорблена его честь боевого офицера.
— Посоветуйте, как быть? — Они зашли в номер Пуарэ. — Вот я написал военному министру, неужели мне не ответят? Посмотрите, вам все станет понятно. И… тут много ошибок, очень прошу… заодно… Федоров взял черновик письма.
«…Начиная с открытия военных действий, я служил в Российской армии в качестве охотника-авиатора
Сверх того мною получены награды: четыре Георгиевских креста, орден Св. Владимира 4-й ст., орден Св. Станислава 2-й ст., Георгиевское оружие…»
Федоров с нескрываемым уважением посмотрел на Пуарэ.
— И вас отчисляют?!.
— Представьте себе, при этом не объясняют причин. Я честно сражался, был ранен, летаю, куда бы ни послали, очень дружу с товарищами, люблю их, ничего понять не могу! Что мне делать, разве можно так обращаться с человеком?.. Немыслимое оскорбление! За что?..
— Ничего не понимаю! — искренне удивился Федоров. — Я думаю, что теперь, после революции, к вам отнесутся иначе. Вы сказали, что все это тянется с января?
— Да, командир отряда сам ничего понять не может.
— Поезжайте прямо в Киев, теперь новый Авиадарм, боевой летчик Ткачев.
— А это письмо?
— Подайте, раз написали, но, если не ответят, только в Киев.
Федоров исправил ошибки, изменил несколько фраз, крепко пожал руку полному Георгиевскому кавалеру, пожелав всяческих успехов.
— Поверьте, мне, как русскому, просто стыдно.
Об этой истории Федоров рассказал полковнику Людману. Глава французской миссии был удивлен и возмущен.
— Пуарэ не имеет к нам отношения, но я много слышал о нем самых лестных отзывов. Возмутительный случай! Посмотрим, что можно сделать, я поговорю в Управлении.
Когда Федоров зашел в миссию попрощаться, Людман показал ему папку с перепиской о Пуарэ. Оказалось, что никто не знает, в чем дело. Отзывы о летчике превосходные, тут же просьбы из нескольких отрядов откомандировать к ним Пуарэ. Последней была телеграмма начальника Увофлота в Киев с просьбой пересмотреть решение, «тем более что до сего времени не получено никаких объяснений, оправдывающих столь серьезную меру к офицеру, свыше трех лет доблестно несшему службу на фронте…»
— Спасибо, полковник, я могу сказать об этом Пуарэ?
— Конечно, утешьте его, только не говорите, что я в это вмешался, неудобно.
Прибыв на фронт, Федоров не забыл о Пуарэ и спросил у Крутеня, не знает ли он такого летчика.
— Настоящий ас, я его еще до войны, в Гатчине видел. Как летал! Вот кого с удовольствием взял бы к себе, но он уже в 4-м истребительном отряде.
— Так вы знаете эту историю?
— Идиотский случай, как многое у нас. Оказалось, что он непочтительно ответил генерал-квартирмейстеру 2-й армии.
— И только?!
— Представьте себе.
Крутень был обрадован встречей, ведь он совсем недавно воевал в группе «Аистов», знал хорошо о подвигах земляка, но самого его не застал: Федоров был в Румынии. И теперь Крутень рассказывал ему о последних событиях на французском театре, новых победах Гинмера,
Наварра, свидетелями которых был.— Как хорошо, что вы здесь, Виктор Георгиевич. Летчики у нас прекрасные есть, смелые, только вот боевая подготовка хромает. Тут я рассчитываю на вашу помощь и личный пример. Вы Аргеева знаете?
— Только понаслышке. Он был до меня. Оказывается, много русских авиаторов прошло через Францию.
— Еще бы, и надо признать, что пока это лучшая школа. Так вот, Аргеев в отряде у Казакова, о нем вы, вероятно, слышали?
— Ну как же, как же…
— Видите, есть с кем нам дело поднимать… Позвольте я вам свою брошюрку подарю, тут попытка разобраться в наших проблемах. Посмотрите, потом скажете, только откровенно, как вам показалось. И за советы благодарен буду.
— С удовольствием прочитаю, Евграф Николаевич. Вашу книжечку в школы послать надо, там необходимы такие пособия, ведь нет же ничего. Всяк по-своему толкует. Поработал я в Одессе, знаю. Не думал Федоров, прощаясь с Крутенем, что больше его не увидит. Отказ мотора, неудачная посадка, и первый русский истребитель ушел из жизни…
Вскоре после прибытия Федорова в часть в сводке боевых действий сообщалось: «15 июня 1917 года летчик 9-го корпусного отряда, су-лейтенант французской службы Федоров атаковал в районе Сморгонь — Крепо немецкий самолет и прогнал его. Потом атаковал другого противника и победил его. Противник с большим снижением быстро полетел к своим окопам».
На аэродроме Барановичи, где стоял отряд Федорова, бывали французские летчики, прибывшие в Россию с военной миссией. Как-то прилетел лейтенант Кудурье из эскадрильи, стоявшей на одном аэродроме с группой Казакова. Он рассказал, что за короткое время Казаков сбил шесть самолетов.
— Всего шесть у Казакова? — переспросил Федоров.
— Нет, шестнадцать уже. Было бы больше, но здесь немецкие аппараты не кишат в воздухе, как у нас под Верденом. Мне случалось летать по шесть часов в день и не видеть ни одного боша.
— Я тоже обратил на это внимание, — согласился Федоров. — Главные их силы там, на Западном фронте.
— И потом, простите, вы ведь русский, но военная авиация отстает здесь в своем развитии от Франции примерно на год.
— По технике да… Об этом хорошо Крутень написал. Жаль, что вы не читаете по-русски, в его записках очень много такого, что полезно бы знать и французским истребителям. Особенно по тактике боя. Светлая была голова…
— У нас тоже потерь много… — сказал Кудурье, — Бонье, Грассе, Робинэ, Берно… Вы никого не знали?
— Из них нет. Пусть, как говорят у нас в России, земля им будет пухом.
— Если бы она была такой, когда мы падаем, — горько пошутил Кудурье.
Испытав солдатскую службу в пехоте, походив сержантом в авиации, что равно русскому унтер-офицерскому званию, Федоров по-дружески относился к солдатам и механикам отряда, охотно рассказывал им о Франции. После февральской революции несколько раз выступал на митингах. Офицерам, которые ценили мастерство и мужество Федорова, сбившего еще один самолет, не нравилось панибратство с рядовыми. После одного митинга командир отряда вроде бы полушутя заметил: