Возлюби врага своего
Шрифт:
В тот миг раненый «Иван» в надежде на спасение тела вылез из люка до половины. Его комбинезон и танковый шлем были объяты пламенем, и он страшно орал от жуткой боли. В тот самый момент взрыв боевого запаса огромной силы сорвал башню, и цветком рваного металла развернул корпус грозной машины. Башня, пролетев несколько десятков метров, грохнулась в снег, превращая его в густой пар.
В бинокль видно было, как наши артиллеристы прыгали от радости вокруг своего орудия. Мне показалось, что это напоминало скорее удачное поражение мишени на стрельбище, а не стального большевистского чудовища. За этой тогда кажущейся легкостью стоял изнурительный и опасный труд простого немецкого солдата, брошенного фюрером в самое горнило этой войны.
Мы знали, что нас в России не
Я ведь тогда еще не знал, что пройдет время, и благодаря Крамеру я по-новому взгляну на прошлое и будущее, которое было от меня очень далеко. Крамер одновременно странно любил и тут же ненавидел Россию. Я не понимал его. Уже позже узнал, что он русский немец из бывших колоний поволжских немецких кантонистов. Обер-лейтенант Крамер, наверное, мстил Сталину за расправу над своей семьей и над своим народом и эту ненависть выплескивал на всех большевиков. Что заставляло его воевать против своих соотечественников, и был ли тогда с ним Бог в его душе, так и останется для меня тайной до самой смерти моего командира. Его отношение к нам было совсем иное, чем отношение наших командиров истинных немцев. Социалистическая система сделала свое дело: Крамер был близок к солдату духом и делил с нами последний кусок хлеба и крышу над головой. Вот это и отличало его от наших господ офицеров, которые ели из фарфоровых тарелок хорошую пищу и спали на чистых простынях в то время, когда мы утопали в грязи.
— Кристиан, ты видел? Гренадеры сделали этого Ивана! Черт! Я не хотел бы оказаться в таком аду, но даже если это когда и случится, я умру достойно, чего и тебе желаю мой солдат. Сейчас постарайся точнее засечь огневые точки большевиков, ведь от этого зависит наше продвижение в их тыл, — сказал лейтенант и, достав карту города, разложил на своих коленях.
Мы сидели в отрытом нашими саперами окопе среди замерзших трупов большевиков и наших солдат. Хоронить тела было некому. Похоронные команды остались далеко в наших тылах, а пробиться к городу без свежих резервов было невозможно. Мы были окружены.
Бруствер окопа, выложенный из кирпича местной церкви, не очень-то и надежно, но защищал от осколков и пуль «Иванов». Тогда мы в страхе за свои жизни старались тянуть все, что могло спасти от пуль большевиков, и сохранить наши жизни до конца этой войны. Но даже эти укрытия не гарантировали попадания в окопы и блиндажи русских минометных мин. Они постоянно шлепались вокруг нас, сея смерть и страшные увечья.
— Я, господин обер-лейтенант, представляю, как сейчас большевикам жарко! Их пулемёты уже через час-два после нашей контратаки обязательно поменяют позиции. Наша информация на момент вылазки будет уже устаревшей. Я думаю, что сведения об огневых точках нужно собирать непосредственно перед выходом, используя разведку боем.
Крамер удивленно взглянул на меня, будто я сказал что-то нелепое и, выдержав паузу, ответил:
— Ты немного соображаешь, мой юный друг, видно война научила тебя уму разуму, как говорят русские. Черт! Откуда они взялись?
Сквозь дым от пожарищ стало видно, как в нашу сторону, короткими перебежками идут большевики. Они стреляли из всех видов оружия, не давая даже высунуть голову. Обстановка накалилась и нам нужно было быстро сматываться, прикрывшись пулеметным огнем лейтенанта Фоске.
— Нам, парень, пора удирать отсюда на неопределенное время, а то нас ждут большие неприятности, — сказал Крамер и стал отползать назад, словно рак.
С северной стороны под прикрытием танков, короткими перебежками шли «Иваны» в валенках и полушубках. Они стреляли на ходу из винтовок, прячась за танками. Судя по тому, что они надеялись отсидеться за ними, было видно, что большевики не испытывали особого желания яростно штурмовать наши укрепления. Это был тактический ход. Можно было предположить, что, скорее всего они делали вид, что проводят разведку боем. Я как сейчас вижу и просто не могу, да и не в состоянии описать
кошмар, который в тот момент начался для наступающих русских. Мне страшно вспомнить все то, что было на том поле брани, которое я видел своими глазами.Наши солдаты из 183 артполка, рискуя жизнью, выкатили на прямую наводку двуствольный крупнокалиберный пулемет и длинными очередями стали бить по идущим на нас танкам. От попаданий в броню снаряды разрывались, и множество осколков рикошетом поражало идущую под прикрытием пехоту. Через десять секунд кромешного ада все было закончено. Русские танкисты, видя бесперспективность наступления, отступали назад, наматывая на гусеницы своих танков тела погибших бойцов. Они старались отстреливаться и медленно откатывались подальше с поля боя. Все попытки танкистов были тщетны. В тот момент нами руководил страх за свои жизни. Мы четко знали, что если сдадим город большевикам, то ни одного солдата великой Германии не минует чаша безжалостной расправы. Русские были очень жестоки в своей мести, и не прощали пленным их былые заслуги.
Со слов моих братьев по оружию в то же самое время большевики предприняли попытку прорваться в город со стороны Демидовштрассе, где также попали под плотный пулеметный огонь командира первого батальона гауптмана Фишера. В тот день «Иваны» несколько раз бесстрашно переходили в атаку, но каждый раз оставляли на заснеженном поле десятки и сотни убитых.
Уже к вечеру наступавшие спрятались за промерзшими трупами, складывая из них долговременные огневые точки. Чтобы подобраться вплотную к нашим укреплениям в районе села Ляхово, они укладывали трупы убитых на сани и, прячась за ними на коленях, толкали в направлении наших позиций. Под плотным минометным огнем русские бросали свои сани и, неся потери, мгновенно отходили назад, чтобы уже через несколько часов вновь повторить бесполезную попытку.
— Ну что, малыш, ты сегодня видел, как нужно воевать? Вот теперь запомни, мы из разведки, а разведка так не воюет. Мы работаем очень тихо и аккуратно. Если акция проходит без единого выстрела, то это считается самой удачной операцией. В своем деле мы почти всегда используем только ножи. Я обещаю, что завтрашняя вылазка в тыл советов станет твоим дебютом, ты на своей шкуре опробуешь, что значит армейская разведка. А теперь пошли, нас ждет шнапс и жареная телятина. Нет! Много, много хорошего шнапса!
Вернувшись в подвал, лейтенант первым делом вымыл лицо и руки. По всему было видно, что он довольно чистоплотен и всегда блюдет личную гигиену, поэтому, наверное, и избежал за это время всяких кишечных инфекций. Обычно в летний период весь наш вермахт, страдал от дизентерии, и было неудивительно, что несколько процентов личного состава умирали от того, что их душа отправлялась в рай через задний проход вместе с поносом.
Многие наши солдаты спали на своих нарах, а у некоторых даже были никелированные кровати, которые экспроприировались из разбитых домов и принадлежали явно не простолюдинам. Несмотря на всеобщий разгром и руины в подвале церкви было относительно чисто. КП полковника Зинцингера находилось внутри самой церкви. Там оставалась не разрушенной колокольня, с которой открывался вид на весь город, и с этой точки можно было корректировать не только огонь артиллерии, но и всего гарнизона.
Вокруг церкви стояли разрушенные бомбардировкой дома, в которых прятались солдаты нашего многострадального полка в ожидании теплых дней. Тогда я еще не знал, чем для меня окончится эта война, чьи-то невидимые руки тянули за ниточки, а мы подобно марионеткам делали то, что хотели именно они. У «Иванов» было примерно тоже, и здесь на фронте в самом её пекле каждый чувствовал, что он простой малюсенький винтик в этой огромной машине смерти, которая набирала обороты с каждым днем. Словно огромные жернова гигантской мельницы они перемалывали всё, что попадало в них независимо от того, были это солдаты Вермахта или солдаты Красной армии. Страдали от этого все. Мы, словно бойцовые петухи, бились на полях сражений в угоду амбициям своих правителей, которые все сильнее и сильней стравливали нас, втягивая в этот дьявольский молох все новые и новые силы.