Возлюби врага своего
Шрифт:
— Так точно, господин обер-лейтенант! — сказал я, вытянувшись в струнку.
— Вот и хорошо!
Крамер удалился к полковнику и я, прибрав его гамак, сам завалился в постель, мечтая о скором наступлении долгожданного тепла. Постепенно глаза мои закрылись и я, уснув, вдруг увидел цветной сон. В то время, истосковавшись по теплым дням, мне, как и моим товарищам по эскадрону, почему-то постоянно снилось лето. Не все доживут до теплых дней, и не все смогут вдохнуть запах свежей травы и летнего леса. Сколько я проспал тогда, я не помню, помню только, что сквозь сон, я услышал, как в подвал вошел обер-лейтенант. Вновь засвистел его свисток, и мы повскакивали со своих постелей.
Мартин
Крамер в полном молчании
— Солдаты! От Велижа до Усвят русские пробили проход и сдерживают его своими крупными силами. У них это называется «Витебский коридор», по которому из наших тылов выходят окруженные части и всякие разрозненные боевые подразделения. Приказом полковника Зинцингера нам необходимо сегодня ночью выйти в направлении деревни Беляево и там встретить десятую бригаду генерала Бюлова, которая должна прикрыть калитку в этот чертов коридор. На рубеже до деревни Секачи, Миловиды, Нивы русские сдерживают проход наших «грибников» 205 пехотной дивизии, поэтому нам придется скрытно пересекать передовую русских. Выходим ночью, движение осуществляется согласно боевому порядку. Малыш Кристиан, от меня ни на шаг, я не хочу, чтобы твоя мать фрау Кристина, проклинала меня за то, что тебе русские оторвут голову.
— Есть! — ответил я, предчувствуя, что наша очередная вылазка на этот раз будет намного опасней, чем та, когда мы ловили русского майора.
В тот день я еще не подозревал, что наш разведэскадрон в районе деревни Секачи нарвется на разведку русских, и мы потеряем из своей команды шесть человек. «Иваны», используя свое преимущество в обороне, просто расстреляют некоторых из нас из пулеметов, на льду Двины.
Крамер, отозвал меня в сторону и предложил пройтись, чтобы поговорить. Я давно заметил, что он, несмотря на офицерское звание, как-то более внимателен ко мне. Вероятно, это было связано с тем, что из всего нашего подразделения я был самым молодым.
Наша 900 учебная мотострелковая бригада в июне 1941 года была сформирована под Берлином в городе Дебериц, и в своей массе состояла из солдат, вышедших из инструкторских образцово — показательных стрелковых батальонов, которые были значительнее старше меня. Я же был переведен в разведку из 257 пехотного полка перед самой переброской третьего батальона в деревню Кресты в помощь гарнизону.
— Сегодня, Кристиан, нам предстоит пройтись по русским тылам. Нам на помощь спешит 10 стрелковая бригада полковника Бюлова. Ей поручено 19 февраля прорвать кольцо и войти в город. Нам предстоит произвести разведку и обозначить места сосредоточения русских, так как бригада еще находится в Сураже. Выступит она только после нашего донесения о проведенной разведке. Ты можешь остаться здесь в гарнизоне, — сказал обер-лейтенант Крамер.
— Нет, господин обер-лейтенант, я пойду с группой. Я хочу быть на острие меча и не имею права оставаться здесь. Я не для того переводился в разведку, чтобы отсиживаться по подвалам, словно канцелярская крыса.
— Ты, Кристиан, очень молод и многого не понимаешь! Я думаю, что придет тот час, когда ты будешь по-другому смотреть глазами на этот дешевый мир. Рано или поздно война закончится без твоего участия, несмотря на то, будешь ли ты лезть в драку или сидеть в подвале и ждать там её конец. Я просто хочу, чтобы ты сохранил свою жизнь. Я верю в твой разум и мне хочется, чтобы ты просто выжил в этом дерьмовом мире, а потом поведал об этих событиях.
Я тогда был довольно наивен и не подозревал, что обер-лейтенант Крамер, зная особенности русского характера, уже был разочарован идеей фюрера. Он точно знал, что эта война, развязанная Гитлером, будет закончена полнейшей капитуляцией и крахом всей Великой Германии. Я тогда чувствовал, что он хотел, очень хотел рассказать мне, что его волновало в то время, но я, к своему сожалению был молод и многого не понимал. Да и сам Крамер побаивался, что в гестапо узнают о его вольном мышлении.
Как сейчас помню, вечером мы в составе разведэскадрона в количестве
двух взводов направились в сторону деревни Беляево, чтобы на месте установить места сосредоточения «Иванов». Сквозь февральскую метель разведчики скрытно вышли на окраину города и спустились к реке, по пояс утопая в снегу. Снег предательски скрипел под ногами наших парней.В то время большевики стояли узкой полосой от деревни Разуваевка до Секачей, с обеих сторон прикрывая Велиж от прорыва блокады гарнизона. С западной стороны города большевики не старались наступать, так как им только-только хватало сил, чтобы просто сдерживать натиск десятой стрелковой бригады и третьей авиа-полевой дивизии генерала Пистериуса.
Одевшись в зимние маскхалаты, мы ползком по берегу Двины доползли до Нижних Секачей. От шестичасового пребывания в глубоком снегу на морозе вся униформа покрылась льдом и затрудняла всякие движения. Но это еще было только начало пути, так как нам было необходимо пройти почти до деревни Болошки и через Красное вернуться с матерым большевистским «языком». Тогда вся правая сторона реки была занята врагом, поэтому приходилось пробираться в тыл к «Иванам», минуя передовые и авангардные сторожевые кордоны. Во время перехода через Двину в районе деревни Нижние Секачи совершенно случайно мы напоролись на русскую разведку, нос к носу столкнувшись с противником посреди реки. Обер-лейтенант Крамер, держа в руке кинжал, прокричал:
— С нами Бог!!! — и увлекая за собой бойцов, он первым бросился на «Иванов».
Я как сейчас помню те остервенелые лица русских, которые скрипя зубами от ярости, молча и в полном меньшинстве, кинулись с нами в драку. По всему было видно, что пять человек ничего не смогут сделать против двадцати и исход рукопашной схватки изначально был предрешен в нашу пользу. Ножами, прикладами карабинов и кулаками мы старались пробить себе дорогу к правому берегу. Русская разведгруппа старалась сдержать наш натиск и тоже бросилась на нас, держа в руках острые ножи.
Схватка была скоротечной и я до сих пор с ужасом вспоминаю, до какой нечеловеческой злобы может война довести людей. Без единого выстрела мы, убивая ножами, бросились друг на друга. Получив прикладом русского автомата по голове, я, теряя сознание, упал лицом в снег. Этот удар, возможно, тогда и спас меня в той схватке. Я не видел всего боя и очнулся лишь тогда, когда обер-лейтенант Крамер привел меня в чувство. Голова ужасно болела и когда я, усевшись на лед, взглянул на место боя, то ужас от увиденного сковал все мои члены.
Среди окровавленного снега и льда в неестественных позах лежали тела восьми убитых человек. По всему было видно, что русские дрались до последнего человека и умирали на этом холодном ледяном поле брани, как настоящие солдаты. Я впервые увидел то, что будет преследовать меня всю жизнь.
Пробитый штыком «Иван» в самый последний момент своей жизни все же успел зубами вцепиться в глотку Мартину. Он, умирая, из последних сил перегрыз её, словно дикий зверь. Все его лицо было в крови. Так и лежали они вдвоем, обнявшись, словно братья. Побратимы этой войны и они уже не были врагами. Лежа на льду Двины, славой и подвигом своим они разделили нелегкую солдатскую судьбу. Был ли тогда Бог в их сердцах, и с какой верой они приняли свою смерть, было нам неизвестно.
Крамер качаясь от усталости, собрал жетоны и личные вещи наших солдат и, присев возле меня, с дрожью в голосе сказал:
— Смотри, малыш, и запомни на всю свою жизнь! Мы никогда не сможем победить тот народ, который, даже умирая, рвет нам глотки! Смотри, Крис, запоминай и расскажи об этом своим детям. Пусть — пусть все знают, как могут умирать русские.
В ту минуту, услышав его слова, я еще ничего не мог сообразить, так как впервые вышел живым из такой передряги. До тошноты болела голова и при виде изобилия крови на льду, я не выдержал, и, став на колени, долго-долго блевал, выворачивая наизнанку свои кишки. Несколько минут меня чистило, как проклятого. Я не мог даже подняться с колен, пока от бессилия снова упал и вновь потерял сознание.