Возмещение вреда, причиненного источником повышенной опасности

Сравнивая подход Е.А. Флейшиц с подходом Б.С. Антимонова, можно заметить, что у последнего речь также идет о свойствах (с той лишь разницей, что это свойства деятельности). Вместе с тем Б.С. Антимонов в качестве источника повышенной опасности имеет в виду не сами свойства, а деятельность, в которых проявляются эти свойства. Но если Е.А. Флейшиц последовательно проводила идею о том, что вред причиняется непосредственно действием источника повышенной опасности, то Б.С. Антимонов в своих рассуждениях оказался не столь последовательным и при характеристике деятельности с точки зрения правомерности указал на то, что вред личности или имуществу причиняется не самой деятельностью (которая, по его мнению, сама по себе является правомерной), а некоторыми неправомерными следствиями этой деятельности [51] . Естественно, что подобного рода отступления от единой трактовки исследуемого понятия, которые характеризуют подход Б.С. Антимонова, не могут украсить (с точки зрения достоверности и объективности) предложенную им теорию источника повышенной опасности.

51

Антимонов Б.С. Указ. соч. С. 72

Несмотря на различия в квалификации источника повышенной опасности, несомненным достоинством подходов Е.А. Флейшиц и Б.С. Антимонова выступает указание на то, что вред личности или имуществу причиняется деятельностью, связанной с использованием некоторых объектов материального мира, опасность которой выражается либо через свойства самой деятельности (Б.С. Антимонов), либо через свойства вещей (Е.А. Флейшиц).

Рассматриваемый подход в начале 60-х годов прошлого столетия получил закрепление в трудах О.С. Иоффе, утверждавшего, что ст. 404 ГК РСФСР 1922 г. устанавливает особые правила ответственности не для юридических и физических лиц, а для определенного вида деятельности, связанной с повышенной опасностью для окружающих [52] . При этом он, в отличие от Е.А. Флейшиц, отождествлял понятия «деятельность, связанная с повышенной опасностью» и «источник повышенной опасности», которые, в свою очередь, рассматривал через категорию «эксплуатация». Так, О.С. Иоффе отмечал: «К разряду объектов, эксплуатация которых представляет повышенную опасность для окружающих, относится не всякая, а лишь такая техника, к которой от человека перешли не только орудия в собственном смысле, но и двигательная сила» [53] . Для того чтобы вывести общее определение деятельности, представляющей повышенную опасность, О.С. Иоффе предпринял не только попытку выделить общий признак такой деятельности, но и найти изъяны в общих признаках, предложенных «соратниками» по исследуемой концепции.

52

Иоффе О.С. Советское гражданское право: Отдельные виды обязательств: курс лекций. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1961. С. 477–478.

53

Там же. С. 479.

Так, относительно подхода Б.С. Антимонова, который в качестве определяющего признака повышенной опасной деятельности предлагал рассматривать опыт прошлых лет, в течение которых деятельность проявила себя в качестве определяющей причины вреда, О.С. Иоффе указывал на следующий недостаток: при ориентире на опыт прошлых лет для признания за какой-либо деятельностью признака источника повышенной опасности пришлось бы каждое вводимое в эксплуатацию техническое средство проверять на предмет проявления повышенной опасности для окружающих под углом зрения такого опыта, что, например, вывело бы из числа источников повышенной опасности Московский метрополитен, на котором за весь период его эксплуатации не произошло ни одного несчастного случая [54] .

54

Там же. С. 478.

Критической оценке О.С. Иоффе подверг и признак, характеризующий источник повышенной опасности, который был предложен Е.А. Флейшиц, а именно, признак контроля человека за свойствами вещей или сил природы. По его мнению, «момент подконтрольности имеет отношение ни к вещам, ни к силам природы самим по себе, а к процессу и результатам деятельности человека, приводящего их в движение» [55] .

Сам же О.С. Иоффе в качестве общего признака источника повышенной опасности называл необходимость применения особых мер по технике безопасности, что в итоге позволило ему прийти к следующему умозаключению: «Деятельность, представляющая повышенную опасность для окружающих, характеризуется тем, что она связана с эксплуатацией таких видов техники, к которым переместилась двигательная сила и которые поэтому не могут приводиться в движение помимо и вне специальных мер по технике безопасности» [56] .

55

Там же. С. 479.

56

Там же.

Вместе с тем об объективности точки зрения О.С. Иоффе говорить не приходится, поскольку, с одной стороны, сам ученый не исключал возможности случайного причинения вреда [57] (а значит, и критерий особых мер по технике безопасности здесь не срабатывает – от авторов), с другой стороны, вел речь о таких объектах, как дикие животные, яды или горючие материалы, повышенная опасность которых, по его мнению, очевидна (а значит, и не подпадает под общее определение источника повышенной опасности – от авторов) и в особом объяснении не нуждается [58] .

57

Там же.

58

Иоффе О.С. Указ соч. С. 478.

Помимо изложенных выше подходов, основная суть которых сводится к тому, что вред причиняется непосредственно деятельностью (эксплуатацией) предприятий, механизмов, иных материальных благ, в рамках «динамической» концепции существует мнение, согласно которому деятельность как источник повышенной опасности характеризует непосредственно связь такой деятельности с лицом, ее осуществляющим. Так, М.М. Агарков в качестве источника повышенной опасности квалифицирует деятельность, которая требует проявления особо повышенной осторожности лиц, занимающихся этой деятельностью, при условии, что такая же особо повышенная осторожность требуется и от лиц, приходящих с ней в соприкосновение [59] .

59

Агарков М.М. Гражданское право: учебник для юридических вузов. Ч. II. М., 1938. С. 401.

Такая позиция, в первую очередь, основана на том, что гражданско-правовая ответственность может наступить исключительно за противоправное поведение субъектов. При этом М.М. Агарков, акцентируя внимание на том, что при подобных деликтах существует трудность в установлении вины, приходит к выводу о том, что ст. 404 ГК РСФСР 1922 г. касается случаев возложения ответственности на причинителя вреда, выступающих исключением из принципа вины. Это, по его мнению, исключает необходимость постановки вопроса о введении в отечественное гражданское право «какого-либо нового принципа построения гражданской ответственности наряду с принципом вины» [60] .

60

Агарков М.М. Гражданское право: учебник для юридических вузов. Т. 1. М., 1944. С. 341.

Обращаясь к современным разработкам теории источника повышенной опасности, находим, если не дословное, то очень схожее утверждение относительно допустимости обхода критерия вины как необходимого условия наступления деликтной ответственности. Так, С.М. Корнеев отмечал, что из принципа ответственности за вину как обязательного элемента генерального деликта, имеющего общее значение, действующим законодательством делаются исключения, которые, по его мнению, не могут выступать основанием для того, чтобы отвергать действие самого принципа ответственности за вину. См.: Корнеев С.М. Основания и условия деликтной ответственности (§ 3 Гл. 67) // Гражданское право: в 4 т. Т. 4: Обязательственное право: учебник / под ред. Е.А. Суханова. М.: ВолтерсКлувер, 2008.(дата обращения 15.04.2014).

Подход М.М. Агаркова к существу источника повышенной опасности подвергался критике. В частности, Б.С. Антимонов писал: «Если закон требует от «владельца источника повышенной опасности» какой-то особой бдительности, а при нарушении этой обязанности возлагает ответственность за причинение вреда, то перед нами всем известная конструкция возложения ответственности по принципу вины» [61] . Вместе с тем Б.С. Антимонов вовсе не исключал действие фактора вины в сфере деятельности, создающей повышенную опасность: «Фактор вины потерпевшего, несомненно, содержит в себе основание, но не возложения ответственности, а освобождения от нее. …За чужую вину, – если она грубая, – владелец «источника повышенной опасности» не отвечает» [62] .

61

Антимонов Б.С. Указ. соч. С. 27.

62

Там же. С. 28.

Как уже было отмечено, Б.С. Антимонов утверждал, что использование источника повышенной опасности само по себе составляет определяющую причину возникновения вредоносных происшествий [63] . Исключая понимание ответственности за причинение вреда деятельностью, создающей повышенную опасность, как ответственности, основанной на началах вины, Б.С. Антимонов выводит причины возникновения обязанности по возмещению вреда, причиненного источником повышенной опасности, за сферу поведения его владельца с точки зрения виновности такого поведения, что, на наш взгляд, является принципиальным моментом, отличающим теорию данного ученого высокой степенью достоверности. Подобный подход имеет значимое следствие, которое заключается в том, что при наличии вреда, причиненного источником повышенной опасности, причинно-следственная связь должна устанавливаться между действием такого источника и возникшим вредом, а значит, достаточным основанием для возникновения соответствующего деликтного обязательства выступает сам факт причинения вреда в отсутствие установления факта противоправности поведения владельца источника повышенной опасности. Следствием такого умозаключения должно было явиться то, что ответственность за причинение вреда деятельностью, создающей повышенную опасность для окружающих, должна была быть признана ответственностью не за вину, а ответственностью за причинение, в основе которой лежит теория риска. Однако Б.С. Антимонов выступал ярым противником теории риска (теории профессионального риска), считая ее «буржуазной», что, в конечном счете, сказалось на полноте и достоверности выдвигаемого им подхода. Это, на наш взгляд, выступает основным недостатком теории Б.С. Антимонова.

63

Там же. С. 36–37.

О.А. Красавчиков относительно подхода М.М. Агаркова указывал на то, что сама деятельность субъектов гражданского права не обладает повышенной опасностью; вне связи с определенными орудиями и средствами производства не может вызывать те или иные реальные изменения в явлениях и предметах материального мира [64] . Вместе с тем им критически оценивались и те подходы, которые связывали повышенную опасность деятельности с проявлением свойств вещей. Так, в адрес Е.А. Флейшиц ученый выдвигает критический довод следующего содержания: «Свойства явлений и предметов могут быть «оторваны» от их носителей лишь в ходе теоретического анализа. В реальной действительности каждое явление, каждый предмет существуют в неразрывном единстве всех своих свойств и качеств. …Владеть… «свойствами вещей» невозможно, но допустимо обладание предметами материального мира, которые наделены соответствующими свойствами, в том числе и теми из них, которые в силу своих количественных и качественных состояний могут создавать повышенную опасность для окружающих» [65] .

64

Красавчиков О.А. Указ соч. С. 14. Несмотря на то, что О.А. Красавчиков данный критический тезис адресовал Б.С. Антимонову, тем не менее, он в большей степени характеризует именно позицию М.М. Агаркова.

65

Там же. С. 15–16.

Указанные «недочеты» тем не менее не помешали некоторым современным исследователям присоединиться к исследуемой концепции, но не путем выявления каких-либо сущностных аспектов деятельности, создающей повышенную опасность, а посредством простого «сложения» уже существующих подходов. Так, в одном из современных учебников по гражданскому праву встречаем следующее определение источника повышенной опасности: «Источник повышенной опасности – проявление исключительно в деятельности, то есть в использовании, в том числе организованном, свойств и характеристик природных или созданных человеком предметов материального мира, обладающих особой вредоносностью и неподдающихся полному контролю со стороны человека» [66] . Не разбирая данное определение (поскольку его сложно оценить не только с позиции заложенных в нем правовых конструкций типа «организованное использование свойств», но и с позиции смысла используемых автором выражений, например, «проявление исключительно в деятельности»), скажем лишь, что подобный упрощенный способ представления правового явления вряд ли может внести ясность относительно его существа.

66

Степанов С.А. Внедоговорные обязательства (Глава 23) // Гражданское право: учебник / под общ. ред. С.С. Алексеева. М.: Проспект; Екатеринбург; Институт частного права, 2009. С. 376.