Возмездие
Шрифт:
В своем кабинете Вольф подошел к боковой завешанной шторой двери и впустил Охрима Шмиля.
— Выходи, Охрим. — Вольф показал на Алика, стоявшего у стола. — Это он?
— Да, похоже, — сказал Охрим. — Я видел его в деревне, у Занге. Он приходил связным от отряда Высокого.
— Я хочу, чтобы вы познакомились и в дальнейшем тесно сотрудничали. Шмиль, это Алерт, он раскрыл подпольную сеть…
Его прервал телефонный звонок. Вольф снял трубку. И пока
— Так… Что?!.. Сколько? Сколько их прорвалось из зоны?.. Так… Капитан Георг Райснер?.. И фельдфебель Блюм? Взять!!! Живыми! Взять во что бы то ни стало, штандартенфюрер, иначе вам не сносить головы! Я немедленно выезжаю! Все! — Он бросил трубку, пробормотав — Вот почему майора Млынского не было в Селищах… — Увидев Охрима и Алика, о которых забыл, резко сказал: — Идите! Вызову позже! Идите!
В предвечерних сумерках моросил мелкий дождь. Они шли по болоту, поросшему мелколесьем. Шли на пределе человеческих сил. Сначала дорогу прокладывал Афанасьев, потом его заменил Горшков. Позади, слева и справа, слышался лай собак. Им тоже приходилось нелегко. Проваливаясь в топи по брюхо, они ползли и лаяли, захлебываясь мутной жижей…
Уставших солдат подгоняли офицеры:
— Вперед!.. Вперед!
Изредка кто-либо из них вырывался вперед, но тогда грохотала короткая очередь над болотом, и солдат падал, погружаясь в топь.
Афанасьев догнал Горшкова, передал ему автомат, взял планшетку с картой и записями и пошел вперед. Горшков приотставал немного, прикрывая капитана. Так они и шли по болоту, прикрывая друг друга и передавая планшет из рук в руки…
Еще одного солдата, вырвавшегося вперед, срезала очередь из автомата… Слышались команды офицеров:
— Внимание! Брать живьем!.. Приказ — брать живьем!
И поэтому огонь немцы вели не прицельный, считая, что тем двоим никуда не деться…
До конца болота было еще далеко. Силы кончались, и в автомате оставались считанные патроны.
Двигались Афанасьев и Горшков все медленнее и медленнее. Они все глубже увязали в болотной жиже…
Снова отход прикрывал Афанасьев…
Слева, на расстоянии метров двухсот, из-за нескольких чахлых деревьев, растущих на болоте, неожиданно появилась группа эсэсовцев.
Афанасьев резанул по ним последней очередью. Двое упали, а третий выстрелил из карабина. Вскрикнув, Афанасьев рухнул, постепенно погружаясь в болото.
Горшков услышал крик и вернулся. Он нагнулся, поднял Афанасьева и, не обращая внимания на солдат, которые, не стреляя, медленно приближались, вытащил капитана на островок из нескольких
торчащих на болоте кочек. Автомат был потерян, и, хотя Горшков понимал, что в нем не осталось патронов, все же пошарил вокруг в надежде найти его. Обтер лицо Афанасьева, который еще дышал. Афанасьев открыл глаза; увидев Горшкова, попытался подняться. На это ушли последние силы. Горшков обхватил его, поддерживая…— Уходи, — тяжело дыша, сказал Афанасьев, — уходи… Приказываю! Береги планшет, я задержу их… Недолго… Иди… На юг…
Горшков отпустил его. Капитан, шатаясь, стоял на месте, расстегивая кобуру пистолета…
Горшков уходил не оглядываясь…
Было тихо, даже собаки не лаяли, только чавкали сапоги приближавшихся солдат…
Услышав первые выстрелы, Горшков остановился, но лишь на секунду. Поправив планшет, висевший на шее, он решительно двинулся к берегу. Темнота укрыла его..
Дрожки деда Матвея стояли у ресторана. Дед, внимательно наблюдавший за улицей, заметил приближающегося Охрима. Тихонько натянул вожжи. Лошадь тронулась. Охрим, увидев, что дед пытается уехать, быстро пересек мостовую.
— Разве дрожки твои не для всех, Матвей Егорович? — подсаживаясь на ходу, спросил Охрим.
Дед Матвей промолчал.
— Ты табличку повесил бы, что только для немцев.
Дед Матвей, не оборачиваясь, хлестнул лошадей.
— Чего тебе надо? — спросил он.
— Хочу узнать, где ты покупал овес в прошлую пятницу.
Дед Матвей обернулся и с удивлением посмотрел на Охрима.
— Я взял его в долг…
— Вот так, — улыбнулся Охрим. — Времени мало у нас, Матвей Егорович. Совсем нету времени. — Он передал деду кисет. — Это надо срочно доставить в лес.
— Как срочно-то?
— А прямо сейчас. — И протянул деду сложенную для закрутки газету. — Здесь пропуск на выезд из города. Сейчас от тебя зависит многое, Матвей Егорович. В опасности Млынский.
— Иван Петрович? Ох, мать честная…
— Поспеши, дед Матвей. Осторожно только… — И Охрим, соскочив на ходу, исчез за углом в переулке.
Дед Матвей хлестнул лошадь и погнал дрожки по улицам города.
Горшков выбрался на сухое место под утро. Лег и закрыл глаза… Очнулся оттого, что кто-то тряс его за плечо.
— Вставай! Ну вставай же!
Он открыл глаза и у самого лица увидел большие кирзовые сапоги, потом полу серой шинели и лицо Ерофеева. Горшков улыбнулся и стал подниматься. К нему уже подходил Млынский.
— Вот, — протянул он майору планшетку.
Млынский, взяв планшетку, спросил: