Возможность выбора (роман)

Маркус сел напротив Орви. Орви одернула платье.

Отец и Лулль держались так, словно их оторвали от какой-то срочной работы. Однако Орви не сомневалась, что Маркус известил их о приходе заранее.

Наконец присели и они.

— Ты так внезапно исчезла, что у нас не было даже твоего адреса, — сказал отец.

— Спросили бы у Маркуса.

— Могла бы и сама зайти, — добавила Лулль.

— Вот видишь, и зашла, — ответила Орви.

— И видишь, как хорошо, — обрадовался отец.

Слова отца послужили сигналом для Лулль. Она вскочила и принялась носить из кухни на стол блюда, чашки и тарелки с бутербродами. Наконец она поставила на стол початую бутылку. Отец Орви не увлекался спиртным, поэтому в их доме никто не спешил допивать остатки.

За первыми рюмками обсуждались темы, не сходившие в этом семействе с повестки дня в течение последних лет. Отец мечтал о привольной жизни пенсионера. Лулль смеялась над этим, не забывая подчеркнуть, что ей предстоит вкалывать еще много лет, прежде чем она дождется пенсии.

Лицо отца, красное от прожилок, становилось с каждым годом все более самодовольным. Он старательно выполнял обязанности механика, не ругался, как другие, с шоферами, которые, нервничая, подгоняли ремонт, — для Орви было не новостью, что перед ней сидит до конца честный и порядочный работяга. Затем отец заговорил о своей коллекции ключей — человек должен чем-то заполнять свободное время.

— Хобби, — заметил отец, — это такая работа, которая не зависит от плана, тебя никто не подгоняет.

Наконец отец добрался до всем известной истории военных лет. Лулль под каким-то предлогом выскользнула в кухню, Маркус и Орви еще раз выслушали, как отцу довелось конвоировать соседа, воевавшего на стороне противника и попавшего в плен.

— Каждый раз, — смеялся отец, — когда я встречаю его на улице, я говорю ему: «Послушай-ка, Эдуард, тебе не мешало бы поставить мне кружечку пива, ведь я мог бы прихлопнуть тебя, а вот не прихлопнул».

Маркус старательно приподнял уголки рта, его взгляд оставался пустым, а мысли витали где-то вдали. Появившаяся из кухни Лулль расхохоталась, схватила тарелку и снова исчезла.

— А Эдуард отвечает: дескать, черт с тобой, до гробовой доски придется тебя поить, ничего не попишешь. Эдуард божится, что за последние двадцать пять лет он уплатил по крайней мере за две бочки пива, которые прошли сквозь меня и утекли в море.

Отец поправил подтяжки — колыхавшийся от смеха живот сдвинул их с места.

Лулль заглянула в комнату, она знала, что настанет и ее черед. Маленькие милые слабости Лулль и отца раздражали сегодня Орви сильнее, чем обычно, кожа зудела от какого-то неудержимого нетерпения. Снова приходилось выслушивать рассказы Лулль о знаменитостях, с которыми она виделась, оформляя заказы в своем ателье. Лулль выуживала из закоулков своей великолепной памяти осевшие там впечатления и красочно описывала ту или иную личность. Она рьяно критиковала жен великих мира сего — у одной всегда был недовольный вид и одевалась она старомодно, другая слишком молода и заносчива, третья — почти старуха, а одевается ярко, как павлин, только и знает, что сорит деньгами.

Особое удовольствие доставляли Лулль разговоры о дорогих мехах. Соболя, смушки, нутрии и норки, золотисто-коричневый каракуль, чернобурки и голубые песцы — сказочный мир то и дело ложился на стол перед Лулль и исчезал, словно по приказанию злой бабы-яги, когда кончалась смена.

Лулль не уставала повторять, что она прекрасно владеет собой на столь ответственном посту. Не отводя взгляда от мехов, она готова в любую минуту поднять телефонную трубку. Ей мерещились наглые злодеи, которые стремятся напасть на нее и захватить сокровища. Лулль не раз представляла себе, как она смотрит бандитам в глаза; она не растеряется, если в жизни действительно произойдет что-нибудь подобное.

Орви от всей души желала, чтобы Лулль однажды повезло. Чтобы явился этот долгожданный Великий Вор, расшвырял оцепеневшую публику и оказался с глазу на глаз с мужественной Лулль. Тогда бы про Лулль написали в газетах, ее хвалили бы за хладнокровие и решительные действия. Ни для кого не было секретом, что еще больше, чем меха, Лулль любила славу. Правда, об этом она не решалась говорить открыто.

Путь к славе представлялся ей устланным мехами.

Орви не понимала, для чего Лулль жаждет известности. Орви было бы вовсе не по душе, если бы о ней много говорили, обсуждали каждый ее шаг, любое вылетевшее из ее уст слово.

Может быть, знаменитости, с которыми сталкивалась Лулль, вскружили ей голову. Или же Лулль хотелось, чтобы великие мира сего хоть раз отнеслись к ней как к равной. Иногда Лулль жаловалась, что они вечно спешат — отсчитают деньги на стол, распишутся на квитанции и исчезнут.

Орви пыталась понять, отчего Лулль так жаждет известности. Но если у тебя самой нет подобной жилки, то, как ни старайся, тебе не понять другого. Если бы Орви проворнее двигала кистью, то вскоре, может, и о ней заговорили бы как о передовике труда на торжественных собраниях. В наши дни славу заслужить не так уж и трудно, стоит лишь приложить чуть побольше усилий, и молва не заставит себя ждать.

Лулль никак не везло. Несколько раз она пыталась поближе познакомиться со знаменитостями, но те снова и снова исчезали за горизонтом.

Однако Орви не насмехалась над слабостью Лулль. Наоборот, она уважала людей, которые к чему-то стремятся. Оставалось лишь сожалеть, что у самой Орви не было за душой никаких страстей и порывов. Единственное, к чему она стремилась, — это свобода. Теперь она имеет ее. После окончания школы ей хотелось по возможности быстрее обрести независимость. Но прошло десять лет, пока ее желание исполнилось. Она свободна. Вот она сидит в милом беседующем кругу и прекрасно понимает, что они вновь хотят повернуть ее судьбу.

Отец, мачеха и бывший муж сплотились в единый фронт, а Орви одна против них, но в качестве кого — обвиняемой или судьи?

В последнее время Орви не обременяла себя никакими мыслями. Она жила ровно по часам. День катился за днем, один получше, другой похуже. Светило солнце, шел дождь, случался туман — Орви предпочитала сумерки. Снова они хотят вмешаться в ее жизнь, о господи, как им не терпится все переделать по-своему. Если руки не дотягиваются до всего мира, то они стремятся переделать по своему подобию ближних. В Библии сказано, что бог, создавая человека, взял за основу самого себя, а быть хоть маленьким божком хочется каждому. Может быть, они не отдают себе в этом отчета, просто следуют вполне естественному желанию подогнать и остальных под свою мерку. Ведь не зря же больше всего говорят о тех, кто не укладывается в привычные рамки. Необычное кажется чуждым, и, следовательно, оно достойно осуждения.

— Послушай, Орви, да ты понимаешь, в какую среду ты попала? — взяла наконец Лулль быка за рога.

Именно такого упрека и ожидала от нее Орви.

Орви опустила ноги на пол.

— А что, люди как люди, — попытался утихомирить свою жену отец.

— До чего ты так докатишься? — не могла успокоиться Лулль.

— Маркус был мне хорошим наставником, — серьезно ответила Орви.

Маркус метнул взгляд в сторону Орви.

Лицо Орви приняло непроницаемое выражение.

— Некоторые не образумятся до самой смерти, — вздохнула Лулль.