Возмущение праха

Входная дверь оказалась открытой, около нее на площадке задумчиво курил пожилой мужчина; не пытаясь вступить с ним в контакт, я прошел внутрь, и он на это никак не отреагировал. В коридоре мне сразу же встретилась пышногрудая девица, пребывающая в явно хорошем настроении и, похоже, в легком подпитии. Она доверительно шепнула мне:

— Туда! — и махнула ладошкой в сторону бывшего жилища Философа.

В дверях его комнаты виднелось несколько человек — внутри всем желающим было не поместиться. Философ сидел на сундуке в позе лотоса, с благостной и несколько покровительственной улыбкой, ничуть не смущаясь всеобщим вниманием. Физиономии публики выражали озадаченность и умиление, на столе стояла пара бутылок, и кое у кого в руках были рюмки, — одним словом, я попал в атмосферу народного праздника. Мне тоже вручили стопку водки и бутерброд с колбасой.

Я не стал протискиваться внутрь комнаты, чтобы не попасть в поле зрения Философа раньше времени, — мне хотелось понять, что здесь происходит.

Происходило же нечто среднее между пресс-конференцией и предвыборным собранием. Основные реплики были: «Как же ты это?», «Ну и дела!», и один раз даже прозвучало «Ну как там?». Суетливый человечек в очках, представившийся как заводской мастер, настаивал на выдвижении Философа кандидатом в Городскую думу, гарантируя поддержку всего завода, и предлагал немедленно за это проголосовать.

Тем временем вернулась встреченная мной в коридоре девица с тарелкой овощного салата, поскольку, как выяснилось, Философ от колбасы отказался. Усевшись рядом с ним на сундуке и вручив ему вилку, она держала перед ним тарелку, одновременно давая возможность разглядывать свои объемистые груди в вырезе легкого платья, чем Философ, равно как и салатом, не пренебрегал.

— Ишь, Юлька-то уже к депутату пристраивается! А вдруг не выберут, что будешь делать? — хихикнул подвыпивший старичок, который перед этим спрашивал «Ну как там?».

— Не волнуйся, найдем что делать, — презрительно обрезала его Юлька.

Я представил, какую панику в стане Амвросия вызовет возникший в новой жизни интерес Философа к женскому телу, когда они обнаружат это явление. А спрятать его никак невозможно, поелику, когда дело доходит до посвящения, неизбежно ставится вопрос «или — или».

Решив пока не ломать голову над грядущими сложностями, я тем не менее считал полезным сейчас увести Философа отсюда, прежде всего во избежание ненужной огласки.

Его нисколько не удивило мое появление.

— Привет, Сыщик, — кивнул он с таким видом, будто мой приход был оговорен заранее.

Мое больничное прозвище публике не понравилось, они погрустнели и начали расходиться. Мне это было на руку, Философ же смутился и стал им всем объяснять, что у меня просто такой псевдоним. Слово «псевдоним» окончательно их повергло в уныние, и через несколько минут жилье Философа, успевшее уже сделаться мемориальным, опустело. Дольше других задержалась Юлька, уверенная, что будущий депутат неизбежно предпочтет ее бюст моему обществу, но она, конечно, не понимала, в каком душевном смятении он пребывает.

— Мне кажется, здесь не очень весело, — заметил я рассеянным тоном.

— Да, ты прав, Сыщик. — Он медленно слез со своего пьедестала и оглядел его с некоторым сожалением во взоре. — Я всего-то хотел забрать свои книги и записи, а получилось вон что… целое представление.

Собрав его немудрящий скарб, мы отнесли его в машину.

— Может быть, следует перевезти сундук? — предложил я. — Символ все-таки и твой атрибут. Для них это значимо.

— А ну его, сундук… Поехали, — он небрежно махнул рукой, — я ведь уже другой человек и толком не знаю, кто я. Они этого никак не поймут.

Он назвал свой новый адрес, на Каменноостровском проспекте, — его поселили там, надо полагать, из соображений географической близости к Институту Крота. По пути он раза два хотел было о чем-то заговорить, но умолкал, не успев произнести и слова.

— Ты хочешь что-то спросить? — Я решил его немного приободрить. — Давай, не стесняйся.

— Да нет, ты не так понял, — он мягко и смущенно улыбнулся, — я просто хотел попросить… если ты не очень спешишь, давай чего-нибудь выпьем… я имею в виду — спиртного.

От удивления я хотел присвистнуть, но вовремя удержался и деловито кивнул:

— Годится.

Из прошлых разговоров я знал: Философ никогда ничего алкогольного не пил и не понимал, зачем пьют другие. Его немногочисленные попытки приобщиться к этому вселенскому пороку мгновенно пресекались самой природой, решительно отторгавшей даже ничтожные дозы вина или водки. И вот теперь, чувствуя себя новой личностью, он хотел проверить свою новую реакцию на спиртное, возможно инстинктивно надеясь немного расслабиться и взглянуть на все проблемы чуть проще.

Я притормозил у гастронома поприличнее с виду и направился в винный отдел, осознавая ответственность предстоящего выбора: ведь нынешнее сверхздоровье Философа могло отнестись к алкоголю не менее агрессивно, чем его прежняя астеничность. Девчонка-продавщица хихикнула, выставив на прилавок коньяк, тоник и белое сухое вино — моя покупка ей показалась странной.

Новое жилище Философа, как и прежнее, сразу же наводило на мысль, что человек — временный гость в этом мире. Его вполне можно было назвать кельей, что, вероятно, импонировало адептам «Общего дела», хотя сами они, если судить по Кроту, обитали в достаточно комфортабельных интерьерах.

Я предложил ему для начала смесь тоника с гомеопатической порцией коньяка.

— Вкусно, — он сделал паузу, словно прислушиваясь к происходящему внутри него, — моя биологическая машина как будто не протестует.

— Хорошо, — сказал я, — давай увеличим дозу. Только осторожно.

Через некоторое время он попробовал коньяк в чистом виде и нашел его приятным.

— Должен признаться тебе, Сыщик, я пребываю в некоторой растерянности. Но сначала скажи: у тебя нет ощущения странности от общения со мной?

— Никакой. Не комплексуй, пожалуйста, по пустякам.

— Но ты меня воспринимаешь как старого знакомого, вернувшегося с того света, или как нового человека… своеобразного новорожденного?

— Ни то ни другое. Скорее всего как долго пролежавшего на больничной койке… и вставшего после тяжелой болезни.

— Ничего себе, коечка… — фыркнул он раздраженно. — Но это всего лишь лазейка. Значит, твоя психика просто отказывается решать этот вопрос.

— Как знать. Я не психоаналитик… Да ведь, пожалуй, непроходимой пропасти между новорожденным и воскрешенным нет — нам просто не приходилось задумываться над этим.