Вознесение Габриеля

Это и была радость, которой жаждал мир, — святая и языческая одновременно. Союз двух непохожих тел и душ, соединившихся плотно, без малейшего зазора. Это была картина любви и глубокого удовлетворения. Экстатический миг, дарующий блаженство.

Прежде чем выйти из нее, Габриель еще раз поцеловал ее в щеку и спросил:

— Ты согласна?

— На что?

— Простить меня за то, что обманывал тебя насчет Полины? За то, что пользовался ее слабостью?

— Второй вопрос не ко мне. Только она сможет тебя простить, — сказала Джулия, закусывая нижнюю губу. — Сейчас тебе нужно сделать все, чтобы она получила надлежащую помощь и потом смогла бы сама строить свою жизнь. Это твой долг перед ней.

Габриель хотел что-то сказать, но сила ее доброты почему-то заставляла его молчать.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Новый семестр сразу же начался для Джулии с напряженной работы над диссертацией. Да и Кэтрин Пиктон подгоняла Джулию, требуя не затягивать подачу новых глав. Чем быстрее эти главы попадут к ней, тем легче ей будет аргументированно говорить о способностях мисс Митчелл с Грегом Мэтьюсом, заведующим кафедрой романских языков в Гарварде, если он вникнет в суть ее рекомендательного письма.

Присутствие Габриеля мешало Джулии сосредоточиться. Когда она ему об этом говорила, ее голос звучал соблазнительно мягко. Блеск синих глаз, вся эта сексуальная алхимия, которой был насыщен воздух вокруг них, заставляли Джулию забывать обо всем. Габриелю это очень нравилось.

Счастливой паре пришлось пойти на компромисс. В рабочие дни их общение будет ограничиваться звонками, эсэмэсками и иногда — электронными письмами. Конечно, они могут встретиться за ланчем или обедом, но проводить эти дни Джулия будет у себя. Вечером в пятницу она будет появляться у Габриеля и оставаться там на выходные.

В середине января — это был вечер среды — уставшая Джулия позвонила Габриелю.

— У меня сегодня был чертовски тяжелый день, — сказала она, и по голосу чувствовалось, что она не притворяется.

— Чем же ты сегодня занималась?

— Профессор Пиктон требует, чтобы в одной из глав я выбросила три четверти содержания. Она считает, что я приукрашиваю Данте, как это делали романтики. — (Габриель даже ойкнул.) — Кэтрин ненавидит романтиков, так что можешь представить, как она сегодня разошлась. Мне пришлось выслушать ее длиннейший монолог. Из-за ее нотаций я чувствую себя дурой.

— Ты вовсе не дура, — заверил ее Габриель, усмехаясь в телефон. — Иногда и я после разговора с профессором Пиктон чувствую себя дураком.

— Мне трудно в это поверить.

— Видела бы ты меня накануне моего первого визита в ее дом. Я нервничал сильнее, чем на защите диссертации. Я чуть не забыл надеть брюки.

Джулия засмеялась.

— Наверное, бесштанный профессор Эмерсон встретил бы у Кэтрин самый теплый прием.

— К счастью, мне не понадобилось это проверять.

— Я тебе сейчас процитирую ее слова. Она сказала, что «мое похвальное трудолюбие компенсирует отдельные промахи в рассуждениях».

— В устах Кэтрин это высшая похвала. Она считает, что большинство людей вообще лишены способности рассуждать. По ее мнению, почти все население современного мира состоит из обезьян, научившихся носить одежду. И то случайно.

Джулия застонала от смеха и даже перевернулась на живот.

— Неужели она упала бы замертво, если бы сказала, что ей нравится моя диссертация? Или что я хорошо работаю?

— Кэтрин никогда тебе не скажет, что ей нравится твоя диссертация. Она считает положительную обратную связь проявлением унизительной снисходительности. Не удивляйся. Эти старые претенциозные выпускники Оксфорда все такие.

— Но вы-то непохожи на них, профессор Эмерсон.

Даже шутливое изменение ее тона заставило его вздрогнуть.

— Увы, мисс Митчелл, и я таков. Вы просто забыли.

— Сейчас ты сама любезность.

— Надеюсь, что так, — прошептал он, и голос его дрогнул. — Но не забывай: ты моя возлюбленная, а не моя аспирантка. — Тут он лукаво улыбнулся: — Только в вопросах любви.

Джулия засмеялась, и он засмеялся вместе с нею.

— Кстати, я дочитала книгу, которую ты мне дал. «Суровое милосердие».

— Быстро же ты. И как тебе удалось?

— По ночам мне очень одиноко. Я читала ее, чтобы уснуть.

— У тебя нет причин чувствовать себя одинокой. Бери такси и приезжай. Я составлю тебе компанию.

— Да, профессор, — выпучив глаза, ответила Джулия.

— Прекрасно, мисс Митчелл. Ну и как тебе книга?

— Я что-то не понимаю, почему Грейс так любила этот роман.

— Что тебя удивляет?

— Сначала идет романтическая любовная история. Но когда герои становятся христианами, они решают, что их любовь друг к другу — это проявление язычества, что каждый сделал из другого идола. От этого мне стало грустно.

— Жаль, что автор тебя опечалил. Я так и не удосужился прочесть этот роман, хотя Грейс постоянно о нем говорила.

— Габриель, ну как любовь может быть языческой? Я не понимаю.

— Ты задаешь этот вопрос мне? Я думал, что в наших отношениях язычник — это я.

— Ты не язычник. Ты сам мне говорил.

— Говорил, — задумчиво вздохнул Габриель. — Ты не хуже меня знаешь, что Данте рассматривает Бога как единственную силу во вселенной, способную удовлетворить чаяния души. Данте безоговорочно осуждает грех Паоло и Франчески. Они пренебрегли высшим благом — Божьей любовью — ради человеческой любви. Конечно же, это грех.

— Паоло и Франческа были прелюбодеями. Прежде всего, они не должны были влюбляться друг в друга.

— Верно. Но даже если бы они были просто любовниками, не связанными узами брака, позиция Данте осталась бы прежней. Если они любят друг друга до самозабвения, забывая про все и вся, тогда их любовь языческая. Они сделались идолами друг для друга, а свою любовь сделали общим идолом. К тому же они очень глупы, поскольку ни один человек не в состоянии сделать другого человека полностью счастливым. Для подобного счастья люди слишком несовершенны.

Слова Габриеля ошеломили Джулию. Хотя часть из того, что он сказал, она уже знала, ей было странно слышать подобные высказывания из его уст.

Получалось, что в своей любви к Габриелю и она была язычницей, о чем даже не подозревала. Более того, если он действительно верил в то, что сейчас сказал, его взгляды на их отношения были более возвышенными. Эти мысли шокировали Джулию.

— Джулианна? Ты меня слышишь?

— Да, — сказала она, вынужденная прочистить горло.

— То, что я сейчас сказал, — всего лишь теория. К нам она не имеет никакого отношения.