Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века
Шрифт:
В переписной книге Вотской пятины 1500 г. читаем:
«В Городенском Спасском погосте. . . великого князя деревни на усть Охты Олферевские Иванова сына Офонасова.
За князем за Ондреем, за княж Олександровым сыном Ростовского деревня на Неве, на усть Охты...». Указаны 2 деревни (без особых названий), в них 3 двора, а в этих дворах жило пять человек (разумеется, взрослых мужчин, которые могли нести тягло).
Кроме того, здесь же было «сельцо на усть Охты на Неве», в нем было 7 человек пашенных и 15 непашенных. Тут же указывается и «деревня Минкино, на усть Охты» (5 человек пашенных крестьян). Выше по Охте также было расположено несколько деревень, из них 4 на Сторожевой горе. Вообще говоря, местность была заселена довольно слабо. Заметим, что название реки Охты повторяется в писцовой книге много раз — без всяких отклонений; в одном только случае ошибочно написано «Тохта».
Сто
Заметим, что в писцовой шведской книге 1640 г. в том же Спасском Городненском погосте еще упоминается Ochta By (деревня Охта), но на карте Кроньорта 1698 г. на устье Охты отмечены только городские и крепостные постройки; те деревеньки и сельцо, которые указывались русской переписной книгой Вотской пятины 1500 г., бесследно исчезли.
Шведский город Ниен имел смешанное население: в нем жили ижора, финны, шведы и русские (всего было около 2000 человек). Просуществовал он вплоть до 1703 г., когда Петр I, взяв город, приказал разрушить и срыть все укрепления, а затем заложил основу Санкт-Петербурга на Заячьем острове (Янис-саари), начав 29 июня 1703 г. постройку Петропавловской крепости. Стал заселяться также Васильевский остров, Адмиралтейская часть и другие места. Для Охты осталась роль сравнительно скромная — здесь были поселены несколько сот рабочих-кораблестроителей и их семей; это были рабочие для верфи, основанной Петром на месте Ниеншанца.
Название реки Охты перешло на слободы, в которых жили эти кораблестроители, а также рабочие тогда же, при Петре, основанных пороховых заводов. Долгое время Охта была захолустной частью Санкт-Петербурга; только значительно позже здесь развернулось строительство большого размаха, сделавшее старинную «Охтинскую часть» во всех отношениях равной другим районам Петербурга. Итак, мы достаточно хорошо знаем историю Охты-реки и названных по ее имени районов.
Что же может значить это название? По-видимому, оно принадлежит карельским и финским говорам: ohto значит «медведь». Заметим, что в некоторых письменных источниках XIX в. значится другое название той же реки, придаваемое ей некоторой частью финноязычного населения, жившего под Петербургом: Ахо-йоки (Aho-joki). Название это состоит из двух слов: aho — «пожога», «ляда», «паровое поле» и joki — «река». По-видимому, это второе название возникло сравнительно поздно, вероятнее всего, в силу деятельности прибывших сюда в шведское время выходцев из Финляндии, пахавших здесь землю. Однако можно вообще подвергнуть это название (Ахойоки) сомнению, так как чаще мы встречаем в источниках XIX в. форму Охайоки, принадлежащую не ижоре — исконным обитателям края, а пришельцам — финнам XVII столетия, воспринявшим это название, вероятнее всего, от русских, так как по Охте еще в 1500 г. был ряд селений, носящих, несмотря на значительное еще ижорское население, чисто русские имена. Выше мы уже упоминали деревни того времени «на Сторожевой горе», указанные в писцовой книге.
Однако все русские названия исчезли; разгадка этого обнаруживается довольно просто: русские названия были естественным образом финнизированы в течение XVII— XVIII вв. многочисленными финнами-иммигрантами, поглотившими также и ижору.
При этом совершалась и финнизация географических названий, в том числе и ряда русских; поэтому мы часто не можем теперь дать точную характеристику подобным названиям, определяя их просто как прибалтийско-финские.
Многое, впрочем, удается установить по писцовым книгам, во время составления которых (XV—XVI вв.) иммигрантов из Финляндии еще не было. В частности, вместо Сторожевой горы с ее русскими деревнями на том же самом месте, на реке Охте, мы обнаруживаем в XIX—начале XX столетия крупное волостное селение Вартемяки (Верхние и Нижние Станки). Вартемяки — финское Vartio-maki — есть точная передача русского названия Сторожевая гора 1500 г.: vartio значит «стража» (в качестве определения «сторожевой» или «сторожевая»,
так как рода в финской грамматике нет), maki означает «гора». Вот каким образом исчезли многие русские названия XV в., подвергшись позднейшей финнизации. Параллельно с этим шло и превращение води с ижорой — давних местных жителей — в финнов-суоми, говор которых в Ленинградской области приобрел особые черты, позволяющие говорить об особом (ингерманландском) диалекте. Ингерманландский диалект не совпадает совершенно с ижорским языком, хотя и воспринял от него некоторые черты.Итак, в результате всех исторических перемен сохранилось лишь только это речное имя — Охта, перешедшее и на часть города Петербурга. Ни русские названия деревень XV—XVI вв., ни шведские имена следующего столетия по большей части не удержались здесь в народной памяти — все это известно лишь по дошедшим до нас письменным источникам прошлых времен. Заметим, кстати, что шведы ввели свои названия для всех крупных объектов в окрестностях г. Ниена, и ни одно из них не дошло до нас в народном употреблении. В частности, все острова Невской дельты обозначались у шведов не так, как их называла ижора или русские, но все это дошло до нас только на картах и в документах того времени.
Что касается популярных преданий о происхождении названия Охты, то наиболее распространенный рассказ связывает возникновение этого имени с деятельностью Петра I, будто бы сказавшего «ох ты!» по поводу здешних непролазных дорог. Очевидно, такая легенда могла сложиться только в устах пришлых людей, заселявших охтенские слободы, или просто была сочинена каким-нибудь остряком.
Вообще топонимические легенды совершенно антиисторичны и имеют обычно анекдотический характер. Несмотря на явную несообразность, некоторые из них держатся довольно упорно; иногда же подобные легенды внешне имеют настолько правдоподобный вид, что вводят в заблуждение даже ученых.
Переходим к части Петербурга, известной теперь под названием Васильевского острова.
Название это он получил только во второй половине XIX в., а раньше назывался несколько проще: Васильев остров. Если обратиться к географическому словарю 1870-х гг., то найдем там следующее пояснение: «Больший из островов во всей Невской дельте есть Васильевский, называвшийся во время владычества шведов Ирвисари, или «Лосиный остров», и получивший нынешнее название от квартировавшего здесь офицера Василия Корчмина, коему Петр I посылал приказания с лаконической надписью: «Василию на остров».
Это свидетельство весьма авторитетного источника — капитального географического словаря, издававшегося под редакцией знаменитого географа П. П. Семенова (Тян-Шанского). Казалось бы, сомневаться в этом указании не приходится, хотя несколько настораживает, что и здесь, как в случае с Охтой, упоминается имя Петра I. История вопроса в общих чертах может быть изложена следующим образом.
До 1837 г. мнение о позднем — петровских времен — происхождении названия Васильев остров было общепринятым, причем Василий Корчмин, будто бы давший имя острову, действительно существовал и командовал артиллерийской батареей, при Петре I стоявшей на Стрелке еще с 1703 г., — как раз там, где теперь Ростральные колонны.
В 1837 г. в журнале «Сын Отечества» появилась статья анонимного автора, в которой было сказано, что Васильев остров упоминается в документах допетровского времени. Судя по документам, опубликованным этим автором и упоминающим Васильев остров под 1545 г., бригадир-поручик Василий Корчмин не имел отношения к имени Васильева острова, которое должно было возникнуть во всяком случае не позже времени Ивана Грозного. Эта заметка в «Сыне Отечества» вызвала решительный отпор со стороны известного тогда историка, действительного члена Петербургской Академии наук П. Г. Буткова, который в 1840 г. поместил в «Трудах Российской Академии наук» небольшую статью «О Васильевом острове в Санкт-Петербурге», где говорилось: «Доселе мы не имели подозрения на предание, что Петербургский Васильев остров назван так от имени бомбардирского поручика Василия Корчмина, когда сей офицер, командуя батареей на Стрелке, получал от Петра Великого указы с надписью: Василио на остров.
Но теперь некто объявил в «Сыне Отечества», что Петербургский Васильев остров известен был под сим именем еще в XVI в.: ибо в одном из актов Археографической экспедиции 1545 г. упоминаются: Ям-городок, Копорье, Орешек, река Черная, река Ижера, Ижерский погост и вслед за тем Васильев остров с двумя жилыми и двумя пустыми дворами. Новость сия при первом взгляде походит на правду». Бутков приводит и соображения, которыми старается доказать, что упоминаемый грамотой 1545 г. Васильев остров — какой-то другой, а не тот, который находится в устье Невы.