Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века
Шрифт:
Сани лихо подкатили к крепости, государь выскочил из них и в сопровождении маленькой свиты пешком подошел к воротам. После звонка в окошечко выглянул дежурный, который не узнал императора, и калитка распахнулась только после гневного окрика Нарышкина. Появился испуганный офицер и по требованию того же Нарышкина повел нежданных посетителей темными коридорами через маленькие дворики в «судебную камеру».
В застенке шел допрос. Сам Корф мирно пил вино у коменданта, а вместо него распоряжался юный поручик.
Петр III вошел в застенок и остановился, пораженный невиданным зрелищем: на длинной лавке привязанный к ней
— Скажи, кто подговорил тебя бранить государя императора Петра Федоровича?
Офицер лениво взглянул на небольшую группу, остановившуюся в дверях, и, кивнув головой, небрежно заметил:
— Ничего здесь нет любопытного. Напрасно беспокоились.
Петром овладел один из тех припадков бешенства, под влиянием которых он обычно совершал многое, в чем впоследствии ему приходилось раскаиваться. Он бросился к офицеру и стал жестоко избивать его тростью. Поручик, никогда не видавший государя, хотел было обнажить оружие, но ему вовремя помешали Мельгунов и Нарышкин, шепнувшие, что перед ним сам император. После этого поручик покорно подставил голову и плечи под удары палки.
Как всегда, Петр скоро пришел в себя. Он велел немедленно прекратить допрос и освободить голого человека. Путая русские слова с немецкими, он долго доказывал офицеру, что судебные камеры существуют не для пыток, а для правосудия, что в Голштинии судьи пользуются всеобщим уважением, потому что они уважают других. Но поручик, ошеломленный всем случившимся, едва ли понял сотую долю царских наставлений. По словам генерала Мельгунова, он «стоял с глазами, выпученными, аки у рака отваренного».
Корфу дали знать, что в крепости находится царь. Генерал-полицмейстер поспешил в застенок, но встретил государя уже в коридоре, направлявшегося к выходу. Петр не обратил никакого внимания на вытянувшегося в струнку старика и только процедил сквозь зубы:
— Чудовище!
После этого внезапного посещения барон Унгерн-Штернберг распорядился, чтобы допросы «с пристрастием» велись исключительно в застенке на Петербургской стороне, а в Петропавловской крепости осталась лишь показная «следственная камера», которой Петр при своем вторичном посещении остался очень доволен.
Из курьезов, которыми изобиловала упраздненная, но все-таки продолжавшая существовать Тайная канцелярия при Петре III, нужно отметить «расследование о преступной организации, поставившей себе целью мешать отправлению богослужения в храмах». Это витиеватое название было придумано самим государем и затем дословно переведено на русский язык. В действительности это было то же самое дело о кликушах, которое разбиралось еще при Петре Великом и составило в «Делах» Тайной канцелярии целый объемистый том.
Петр III любил подражать халифу Гаруну аль-Рашиду и гулять по городу. Из ста его подданных навряд ли императора знал в лицо один. Однажды после бессонной ночи (он вообще страдал бессонницей, засыпал часа на два-три, потом поднимал дежурных офицеров и совершал куда-нибудь неожиданные наезды) он в сопровождении дежурного генерал-адъютанта отправился в небольшую церковь близ Ораниенбаума.
Никто, конечно, не ждал императора, и он застал обычную картину захолустного храма во время ранней обедни: несколько тускло мерцающих свечей перед наиболее чтимыми иконами, темные фигуры старух, гулко раздающиеся с амвона слова... Но церковь, куда случайно попал император, была известна в народе тем, что ее настоятель «отчитывал» кликуш — несчастных нервнобольных крестьянских женщин, корчащихся в судорогах на холодном каменном церковном полу и искренне верящих, что в них «лютует бес».Петр вошел в церковь и остановился у дверей. Там же жались женские фигуры. Дьячок на клиросе запел «Иже херувимы...», и вдруг фигуры отделились от стен, грохнулись возле царя, закричали, завопили, забились в припадке, стали хватать Петра за ноги, за полы шинели...
Петр, сам отличавшийся нервностью, вскрикнул, бросился вперед, споткнулся и упал среди барахтающихся тел. Когда его подняли, он был в полуобморочном состоянии, и его пришлось почти нести в ораниенбаумский дворец.
Через день после этого случая во всех церквах с амвона читали царский указ, воспрещавший «всякие безобразия в божьих храмах, особливо же валяние по полу и непристойные вскрикивания», причем виновным грозил немедленный арест и строгий розыск о причинах такого поведения.
Разумеется, больных этот указ не излечил, но бедному Корфу пришлось много возиться с кликушами, которых ему ежедневно доставляли со всех концов Петербурга и, если бы Тайная канцелярия продолжала в это время существовать официально, ей было бы довольно работы. Корф отлично понимал, что больных нельзя лечить пытками, и допрашивал женщин только ради соблюдения формальностей. К тому же ни для кого, кроме самого Петра и его ближайших фаворитов, не было тайной, что назревает переворот, который наверняка изменит многое, по крайней мере, в столицах...
Новый дворцовый переворот совершился в июне 1762 г.: супруга Петра III, урожденная принцесса Ангальт-Цербтская, при помощи войск провозгласила себя российской самодержицей и вступила на престол под именем Екатерины II.
Петр III, оставленный всеми, при таинственных обстоятельствах скончался через неделю после переворота.
У власти опять стали новые люди, опять началась ломка старого, но на этот раз реформы действительно проводились с целью подвинуть Россию в сторону Европы, и русские встречали новшества без особого ропота.
Когда после переворота дворцовая жизнь вошла в обычную колею, Екатерина II распорядилась немедленно уничтожить застенки как в Петербурге, так и в Москве.
Но в Петербурге была создана Тайная экспедиция.
Формирование штата Тайной экспедиции последовало, по-видимому, только 10 декабря 1763 г., когда указом Сенату сенатский секретарь Шешковский был назначен состоять «по некоторым поручениям от нас делам при наших сенаторе т. д. с. Панине, ген.-прокуроре Глебове», с жалованьем 800 рублей в год. «Да при тех же делах, — говорилось в указе, — быть протоколисту Зотову, канцеляристам Зряхову и Волокову и копиисту Казину». С этого времени Степан Иванович Шешковский делается бессменным фактическим главой Тайной экспедиции. Известны многочисленные свидетельства современников об истязаниях людей, попавших в руки Шешковского, и его различных приемах, которыми он добивался «раскаяния» и «сознания» у привлеченных к следствию.