Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Возрождение
Шрифт:

Она взяла меня за руку, и мы пошли по краю выгоревшего леса.

— У нас очень мало времени. Достаточно один раз качнуть Древо Мира, и его корни не выдержат! — Внезапно остановившись, она смела золу с молодого гамаранда. Вытерев пальцы о накидку и снова взяв меня за руку, она двинулась дальше, прокричав в сторону Тиррад-Нора: — Пусть его ствол размозжит твою упрямую голову, мадоней! — Ее пальцы впились мне в ладонь. Я вздрогнул и взглянул на нее.

Она улыбнулась немного смущенно. — Что такое? Разве вы больше не клянетесь Древом Мира? Клятвы… Я усмехнулся:

— Госпожа, мы клянемся именем Вердона. Изумление отразилось на ее лице.

— Полагаю, в этом не больше смысла, чем поминать дерево. Те силы, которые действительно правят миром, привыкли носить странные маски.

Ее слова вернули

меня к реальности, ведь эззарийцы божатся и именем ее сына… тюремщика. Я снова заговорил:

— Прошу тебя, Госпожа, расскажи мне…

— Сначала посмотри сюда. — Она указала на стену. — Смотри внимательно.

Первый раз за долгое время я пользовался умением Смотрителя видеть и слышать то, что скрыто. Это умение не имело ничего общего с заклятиями, оно достигалось долгой практикой. Вся поверхность стены крошилась, словно кто-то бил по ней молотом.

— Три дня назад стена стала почти монолитной, — сказала она. — Это казалось невероятным, потому что много лет наши заклятия стали приходить в негодность. Даже когда явился Виксагалланши и занял свое место в стене, его дар, последнего из Двенадцати, был быстро использован. Но в последние месяцы стена перестала разрушаться, трещины исчезали сами собой, стена залечивала себя. — Она замолчала и внимательно посмотрела на меня. — Ты не знаешь почему?

Я покачал головой.

— Из-за тебя. Из-за его любви к тебе. И может быть, из-за твоей любви к нему.

Освещение изменилось, будто солнце вдруг заморгало.

— Но теперь она опять разрушается, — произнес я, пытаясь вернуть на место возмущенный желудок. — Что заставляет ее почти распадаться на куски?

— Ты лучше меня знаком с событиями, — ответила она, идя дальше, увлекая меня за собой. — В день нашей свадьбы мой муж подарил мне часть своего сердца мадонея, я чувствую его радости и печали, причину которых редко понимаю. Я знаю, что он путешествует в снах, знаю, что он научился делать с ними. Боюсь, это моя вина, ведь именно я предложила оставить ему такую возможность. Я знакома с видениями, которые он создает, так я узнала о тебе, причине его великой радости. Пыталась найти тебя, предупредить, но у меня, конечно же, нет его силы, пусть даже его нынешней силы…

— …а я не стал слушать ни тебя, ни рей-кирраха внутри меня. Я заткнул ему рот, заставил, его умолкнуть раньше, чем он успел вспомнить. — Я убил его оружием, созданным из моих вечных страхов, из потребности самому выбирать свою судьбу, из нежелания открыть душу кому бы то ни было: моей жене, друзьям и особенно могущественному демону.

Ее щеки залил румянец, порыв ветра принес в лес печаль, от которой зашевелились опавшие листья.

— Ты не должен винить себя. Никогда, никогда не делай этого. Некоторые вещи слишком сложны, чтобы с ними мог совладать один человек. Каждый наш поступок, каждое происшествие, даже наши мысли и чувства по поводу наших поступков, все занимает свое место в хитросплетенной ткани мира. Поведай мне, что произошло за последние дни, может быть, я смогу объяснить больше. Чтобы понять, что делать дальше, ты должен узнать о прошлом. Если ты не можешь вспомнить сам, я помогу тебе.

И мы шли дальше по лесным тропинкам между деревьями, вновь выходили на выжженное место, пока я рассказывал о своей договоренности с Ниелем и печальных последствиях нашего соглашения, о своей вере в чистоту его намерений, о своем нелепом убеждении, что если я не смогу излечить его, то тогда смогу убить.

— Теперь я понимаю, что это невозможно. Я никогда не смогу поднять против него оружие, даже если бы я знал, что может его убить. Я опасаюсь за свою душу, Госпожа. Если я потеряю ее, мир будет страдать. — Удивительно, как простой разговор о подобных вещах снимает груз с души смертного. Хотя, возможно, дело было в уверенности Госпожи и моей собственной уверенности, что она простит мне все, даже уничтожение людей.

Мы подошли к медленно текущей реке, ленте живого золота, и сели на усыпанный листьями берег. Она обхватила руками колени.

— Он уверен, что ты откажешься. Вот что случилось со стеной. Все его надежды и на добро и на зло, потому что он и в самом деле безумен и не видит разницы, связаны с тобой. А без надежды он снова будет потерян, все мы в опасности. Стена не выдержит.

— Я был так наивен. Позволил ему сделать со мной такое…

Она положила ладонь мне на плечо и придвинулась ближе.

— Нет, нет! Не сомневайся в себе, дорогой мой.

То, что ты видел в нем, та доброта, которую ты чувствовал, — все это правда. Когда однажды я проснулась у костра моего отца и увидела того, кто приходил ко мне во снах, его глаза сияли восторгом и любопытством, в них не было ничего, похожего на вожделение, я поняла, что такое настоящая красота, доброта и любовь. Двадцать лет я не видела от него ничего, кроме добра. Да, мы ссорились и спорили. Об этом знает каждый. Он обладал сильной волей и был очень гордым. Я была единственной дочерью своего отца и тоже не отличалась покладистым характером. Но наши споры всегда были полны юмора, а наше восхищение друг другом помогало сгладить острые углы. Все, кто его знал, — мадонеи, люди, рекконарре, — чувствовали симпатию к нему. Никого другого не любили так во всех трех мирах, как любили того, кто живет в Тиррад-Норе.

Госпожа убрала руку и положила себе на колено, внимательно разглядывая кисть, будто она принадлежала кому-то другому.

— Даже когда его родичи начали умирать, наши отношения не менялись долгие годы. Он приходил ко мне, клал голову мне на колени, когда я сидела у костра, и рассказывал, кто заболел в этот день, кто умер, и о своих постоянных поисках причины болезни. Я утирала его слезы и рассказывала ему о детях. Семнадцать рекконарре бывали у моего костра днем. Он всегда приходил по ночам, но иногда засиживался до утра, чтобы пообщаться с нашим сыном.

Сын. Слово пришло вместе со вспышкой молнии над дальними холмами, признаком надвигающейся грозы.

— Дети были той радостью, которая как-то компенсировала обрушившееся на него горе, — продолжала она. — Представь его ужас, когда мадонеи начали умирать. Вспомни ощущения, когда смерть настигает девушек и юношей, такое воспринимается гораздо тяжелее, чем смерть маленького ребенка, ведь человек, достигший пятнадцати лет, уже начал путь, принес радость в семью, отдал свою силу в помощь другим, но еще не исполнил таящегося в нем обещания. Так много всего не сделано, не испытано, не узнано. То же происходило и с его народом, потому что мадонеи, прожившие несколько сотен лет, на самом деле еще подростки. Представь чуму, которая уносит людей твоего народа, одного за другим, начиная с самых прекрасных, самых жизнерадостных, а именно такими были те мадонеи, которые начали заключать браки с людьми. Когда молодые погибли, мадонеи постарше тоже стали порождать детей, тогда начали умирать и они. Все произошло слишком быстро для их невероятно долгих жизней. Почему мой возлюбленный не умер вместе с ними? Он не знал. Может быть, потому, что был первым? Или самым сильным? Потому что приходил ко мне через сны и никогда не ступал в этот мир во плоти? Он оставался в нашем мире все дольше и дольше, заставляя себя искать причины и лекарство. Когда он перестал приходить, я пыталась послать ему весточку. Но он больше не видел ни меня, ни нашего сына, потому что нашел ответ и не смог вынести его тяжести. Я оттолкнул от берега корягу, которая задерживала плывущие по реке листья. Скопившаяся масса закружилась, распалась на части и утекла вместе с золотистым потоком.

— Он говорил мне, что хотел разрушить ворота, — произнес я. — Но тогда рекконарре, не имеющие возможности жить в двух мирах, сошли бы с ума и другие назвали его детоубийцей.

— Ему было очень плохо. Не знаю, что он помнит из тех времен теперь. Мой муж действительно собирался разрушить ворота. Это правда. Угроза его народу по-прежнему существовала. Он не мог разрушить заклятие, виетто, которое позволило мадонеям прийти в наш мир, ведь правда, не мог? Однажды ночью он пришел ко мне, — продолжала Госпожа. — Лег со мной, чего не делал уже год, и рыдал все время, пока доставлял мне неведомое смертным наслаждение. Когда мы уже просто сидели у костра обнявшись, он дотянулся до своего плаща и достал из кармана драгоценный камень, бриллиант, который мог бы быть звездой, снятой с неба его руками. Тело моего возлюбленного светилось золотистым свечением. В ту ночь драгоценный камень тоже светился золотом, отражаясь в каплях его слез, и я спросила, что так расстраивает его. «Вот ответ», — сказал он, когда над лесом раздались вопли, сначала с одной стороны, потом с другой. Небо потемнело от этих звуков, словно облака закрыли звезды. Ночь истекала кровью. Он лежал в моих объятиях со своим камнем и своими слезами, а крики доносились из окрестных поселений.

Поделиться с друзьями: