Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару

На Рождество планировалось провести великое множество мероприятий, в большинстве из которых должны были принять участие летчики из эскадрильи военно-воздушных сил США, вернувшиеся в Штаты после подписания в Европе перемирия 11 ноября 1918 года и теперь жившие неподалеку от студенческого городка в ожидании окончательной демобилизации.

В течение нескольких дней до Рождества телефонная будка в нижнем холле Тен-Хена была центром всей девичьей жизни.

Намечались танцы, на которые должны были прибыть мужчины-летчики с базы ВВС. И всякий раз, когда раздавался телефонный звонок, девушки толпой бежали к аппарату, а затем, как описывала эту сцену Маргарет в письме к Джинни, они стояли в холле, «тяжело дыша», пока та из них, которая первая схватила трубку, не выходила из будки и не сообщала: «Слава Богу, бедный дурачок хотел лишь узнать, какие цветы лучше принести».

В субботу, в день танцев, шел сильный снег. После полудня Маргарет пела в Гли-клубе — тягостная для нее обязанность, но поскольку слух у нее был не лучше, чем у матери, ее приглашали в хор лишь тогда, когда нужно было заменить кого-то из подруг. Вернувшись в общежитие, она чувствовала себя скорее наблюдателем, нежели участницей той истерии, что царила вокруг нее. Платья из Нью-Йорка или Спрингфилда, заказанные несколько недель назад, до сих пор не прибыли. Туфли казались неподходящими к случаю. Сырая погода была губительна для причесок тех девушек, которые сделали себе «marsels», и, как с усмешкой заметила Маргарет, всеобщее увлечение выщипыванием бровей привело к тому, что в воздухе стоял визг и летали волоски от бровей. И когда платья, наконец, в последний момент прибыли, девушки порхали вокруг «в длинных вечерних платьях и призывали мир в свидетели, что выглядят они как «черт знает кто».

Маргарет пошла на танцы с молодым человеком по имени Эл, свидания с которым ее явно тяготили, поскольку на следующий день она писала в письме к Джинни, что он — «развалина» и что его долгое молчание было для нее желанным облегчением. Наряжена она была, следует далее в письме, как ландыш в поле, и поясняет, что на следующее утро была так измучена, что выглядела «как конец зря потраченной жизни».

Стефенс, исполнивший свой военный долг вполне достойно и не получивший ранений на полях сражений во Франции, вернулся в Атланту незадолго до Нового года и нашел обоих родителей в плачевном состоянии: отец только начинал поправляться, а мать тяжело болела «испанкой». В течение почти двух недель Мейбелл упорно боролась с болезнью. Об этом не сообщалось Маргарет, но 22 января отец был вынужден написать ей о том, что состояние матери очень серьезно. На следующий день слабеющая Мейбелл продиктовала Стефенсу письмо для дочери, будучи уверенной, что больше ее не увидит.

23 января 1919 года.

Дорогая Маргарет.

Весь день я думала о тебе. Вчера ты получила письмо, сообщавшее о моей болезни. Я полагаю, твой отец сгустил краски, и надеюсь, что я не настолько больна, как ему кажется. У меня пневмония одного легкого, и если бы не инфлуэнца, я бы имела более чем благоприятные шансы на выздоровление. У миссис Райли была пневмония обоих легких, а она сейчас здорова и чувствует себя хорошо. Мы надеемся на лучшее, но помни, дорогая, что если я уйду теперь, то это лучшее время для меня, чтобы уйти. Хочется прожить еще несколько лет, но если бы я прожила их, возможно, что я прожила бы слишком долго. Чахнуть не по мне. Каким бы малым ни показалось тебе то, что я получила от жизни, я держала в руках все, что мир может дать человеку. У меня было счастливое детство, и я вышла замуж за человека, которого хотела. У меня были дети, любившие меня так же, как и я любила их. Я была в состоянии дать им то, что направило бы их по высокой дороге, ведущей к интеллектуальному, моральному и, возможно, финансовому успеху, а больше я ничего и не намеревалась давать им.

Я надеюсь вновь увидеть тебя, но если не смогу, я должна предостеречь тебя от ошибки, которую женщина твоего темперамента может совершить. Дари себя обеими руками и с полным сердцем, но дари только излишек, то, что останется после того, как ты проживешь свою собственную жизнь. Я плохо выразилась. Я имею в виду, что твоя жизнь и энергия в первую очередь пусть принадлежат тебе, твоему мужу и твоим детям. Все, что останется сверх этого, после служения им, дари и дари щедро, но будь уверена в том, что ты не обходишь своим вниманием семью.

Твой отец нежно любит тебя, но не позволяй мысли о том, что надо быть с ним, удержать тебя от замужества, если ты его пожелаешь. Отец прожил свою жизнь, живи и ты свою как можно лучше. Мои дети любили меня так, что нет нужды подробно говорить об этом. Ты делала все, что могла, для меня и дарила мне самую большую любовь, какую дети могут дать родителям. Ухаживай за своим отцом, когда он состарится, как я ухаживала за своей матерью. Но никогда не позволяй ни его жизни, ни чьей-либо еще вмешиваться в твою настоящую жизнь. Прощай, дорогая, и если ты не увидишь меня больше, это, может быть, к лучшему, тогда ты запомнишь меня такой, какой я была в Нью-Йорке.

Твоя любящая мама.

В тот же день, когда это письмо было отправлено, Маргарет получила телеграмму, в которой говорилось, что ее мать находится без сознания и что ей следует поспешить домой. В этот же вечер Джинни и миссис Пирсон проводили ее на вокзал, несмотря на страшную снежную бурю. В течение всей этой долгой поездки у нее было предчувствие, что ее мать уже мертва, и когда она сошла с поезда в Атланте и встретилась со Стефенсом впервые с тех пор, как он отбыл во Францию, его угрюмый вид подтвердил ее худшие опасения, что она приехала слишком поздно.

Она смогла пережить это известие, но, хотя Стефенс и предупредил ее, что их отец сейчас в полном отчаянии, она оказалась не готова к тому, что увидела дома: убитый горем человек, с бессвязной речью, встретил ее в холле родного дома, его внешность находилась в диком беспорядке, волосы нечесаны, он небрит, глаза покраснели и были тусклы от слез. Одет он был так, словно его внезапно разбудили среди ночи и он просто натянул на себя то, что было под рукой. Но еще хуже было то, что говорил он как безумный: «твоя мама нездорова», — повторял он; и это продолжалось до тех пор, пока гроб с телом Мейбелл не предали земле. И тогда, осознав реальность ее смерти, он не выдержал и стал рыдать, опираясь на руки своих детей.

Похороны были печальными; некоторые из Фитцджеральдов были так рассержены пренебрежительным отношением Маргарет и Стефенса к «надлежащему исполнению католического обряда», что покинули кладбище, не дождавшись конца панихиды. Маргарет не интересовалась этой семейной перебранкой, поскольку было слишком много такого, с чем она должна была справляться.

Кроме домашних дел, была у нее еще одна забота: в течение нескольких недель после похорон ее отец, казалось, терял чувство реальности, и она боялась, что он может сойти с ума. И с большим облегчением дети заметили, что отец стал наконец приходить в себя. Даже если он и продолжал бесцельно бродить по дому, он все же заходил ненадолго в свою контору. Однако большую часть времени он проводил дома, в постели.

Как-то он позвал Маргарет в свою комнату. «Возвращайся в Смит, — сказал он ей. — Я хочу, чтобы твой брат, теперь, когда он вернулся из армии, остался со мной. Я думаю, мне захочется, чтобы и ты вернулась, но ты должна закончить этот учебный год».

Такова же была воля матери, и Маргарет чувствовала, что должна подчиниться. И все же, когда она вернулась в колледж, все здесь показалось ей другим. «Сейчас я начинаю так сильно скучать по маме, — пишет она отцу 17 февраля. — Я прожила с ней лишь 18 лет, ты же любил ее 26 лет, и я знаю, как одиноко должно быть тебе теперь. Я бы хотела хоть немного заменить тебе ее в твоем сердце».

Маргарет столкнулась с серьезной дилеммой. Со смертью Мейбелл главная причина, заставлявшая ее учиться, исчезла. Всю свою жизнь она добивалась одобрения матери, и ее пребывание в Смит-колледже и намерение стать врачом были составной частью этого стремления. Мысль оставить колледж под предлогом заботы об отце и брате стала приобретать особую привлекательность. С одной стороны, она была бы единственной женщиной, по крайней мере первое время, в жизни обоих мужчин, а во-вторых, конкуренция, царившая в колледже, начинала просто подавлять ее. Экзамены за полугодие она едва «проскочила».