Возвращение на Цветочную улицу

Мама взяла меня за руку:

— Расскажи мне о своем магазине. Говоришь, дела идут не очень хорошо?

— Нет, на самом деле у нас никогда не было так много клиентов. Просто сегодня мы продали мало, вот и все.

— Ясно.

— Хочешь, я расскажу тебе о занятиях по вязанию? — спросила я.

Раньше маме нравилось про них слушать. Я вела занятия для начинающих вязальщиц, уроки по вязанию носков, а по четвергам семинары для тех, у кого возникали какие-либо проблемы с вязанием. Кроме того, в пятницу после обеда я давала урок вязания бесплатно.

Мама смотрела на меня безучастно.

— Может, как-нибудь в другой раз, — пробормотала она. — Не знала, что ты и сейчас преподаешь. — И с гордостью улыбнулась.

Я попробовала другую тему:

— Помнишь Аликс Таунсенд?

Мама нахмурилась.

Мне не верилось, что она могла забыть Аликс.

— Она ходила на мои самые первые уроки.

За последние три года мама виделась с Аликс сотню раз.

— Ах, да-да, та, с ребеночком.

Я не стала ее поправлять.

— Аликс ходит на мои занятия по вязанию шали. Так она надеется справиться с предсвадебным стрессом.

Мамино лицо озарилось.

— Аликс выходит замуж? Как замечательно!

Я сглотнула и осознала, что мама совсем не помнит Аликс. Я не знала, когда именно память начала подводить ее так сильно, и это меня беспокоило. До этого момента я не замечала никаких ухудшений. Неужели мама научилась скрывать пробелы в памяти?

— Свадьба будет шикарной, — весело продолжала я. — Мы с Брэдом приглашены.

Мама снова нахмурилась.

— Ты ведь помнишь Брэда?

Мама кивнула, но я поняла, что она не помнит. У меня скрутило желудок. За волнениями о Маргарет и своем магазине я совсем перестала следить за маминым состоянием.

— Знаешь, кого я все не могу найти? — спросила мама, осматриваясь вокруг. — Спанки. Целый день его не видела.

Пес Спанки жил у нас, когда я была еще ребенком. Маленький терьер, который просто обожал маму. Он уже давно умер. Но меньше всего мне хотелось говорить маме, что ее любимая собака мертва. Даже если это произошло много лет назад.

— Уверена, он скоро прибежит, — ответила я.

— Боюсь, как бы он не потерялся. Может, он не может найти дорогу домой? — забеспокоилась мама.

Наш двор был огорожен забором, и Спанки никогда из него не убегал. Но мне хотелось как-то успокоить маму.

— Просто подожди. Он никогда не убегает далеко, — ответила я.

— Спанки — хороший пес, — улыбнулась мама. — Ты не видела его мышку?

— У Спанки была мышка? — Я не помнила у нас такой игрушки.

— Такой игрушечный зверек, — напомнила мама, оглядывая пол.

И тогда я вспомнила. Я вспомнила мышку, которая на самом деле была не мышкой, а маленьким пуделем, которого Спанки носил за собой из комнаты в комнату. Мама помнила старую игрушку, но не моего мужа, и это меня поражало.

— Куда же он запропастился?

Спанки умер примерно тогда, когда у меня впервые обнаружили рак. Мне было шестнадцать. Маргарет захотела тут же завести другую собаку, но папа сказал: нет. И не потому, что ему больше не хотелось домашних питомцев. Просто тогда уход за мной стал единственной его заботой. Моя сестра об этом знала и добавила в свою копилку еще одну обиду. Еще одну обиду на меня.

— Я скоро ухожу, тебе что-нибудь принести? — спросила я.

Мама не хотела меня отпускать.

— Ты ведь только пришла, — сказала она с осуждением.

На самом деле я сидела с ней уже больше часа.

— Мне нужно возвращаться в магазин, а потом домой к Брэду и Коди, — как можно мягче ответила я. По пустому взгляду мамы я поняла, что она снова никого не вспомнила.

— Ты приедешь завтра?

Я кивнула. Постараюсь найти время, а если не смогу, попрошу Маргарет. Перед уходом я обняла маму и убедилась, что у нее есть все необходимое. Я подала маме пульт, и она прибавила громкость. По телевизору снова показывали шоу про суд. На скамье подсудимых сидела женщина.

Я вышла в коридор. Мимо прошла Розали Маллин, медсестра, которая делала маме инсулиновые инъекции.

— Как у мамы с сахаром в крови? — обратилась я к ней, вспомнив, что мама пропустила обед. Вряд ли бутерброд можно считать нормальной пищей.

— С уровнем сахаром все хорошо, — ответила Розали и, помолчав, добавила: — Диабет под контролем. — Она пристально смотрела мне в глаза.

— Но есть другая проблема, да? — спросила я, видя колебания Розали.

Она кивнула:

— Давайте поговорим у меня в кабинете. Я освобожусь через пять минут.

Я спустилась в лифте на первый этаж и ждала Розали у ее кабинета. Казалось, прошло гораздо больше пяти минут, но, возможно, виной тому была моя нервозность. Каждая минута длилась, как десять.

Не говоря ни слова, Розали провела меня в кабинет. Сев за стол, она указала на кресло напротив. У меня в горле стоял ком. Я присела на краешек кресла и замерла.

Начинала болеть голова. Возможно, из-за опухоли меня часто мучает мигрень, которая может длиться несколько дней. В последний раз такое случалось пару месяцев назад, и я надеялась, что это обычное переутомление. На тошноту и головокружение я старалась не обращать внимания.

— Я планировала позвонить вам и вашей сестре, — сказала Розали и открыла папку из стопки на столе. — Вашу маму поставили на учет.

— Почему?

— Она мало ест, ни с кем не общается и проявляет признаки паранойи. Ваша мама стала плохо переносить ее обычное лекарство, и доктор его отменил. Он предупредил, что ее состояние может быстро ухудшаться. Так и происходит. К сожалению, одним из признаков ухудшения является отсутствие аппетита.

Мне тут же захотелось защитить маму, придумать какое-то оправдание.

— Думаю, это связано с потерей Хелен и Джойс. Мне бы тоже не хотелось есть.

— Это так, — согласилась Розали, — но я стала замечать и другие симптомы.

— О чем вы?

— Боюсь, у вашей матери начальные симптомы болезни Альцгеймера.

Этого я и опасалась, хотя не могла четко оформить мысль даже для самой себя.

— Насчет еды… Нельзя ли приносить ее маме в комнату? — спросила я.

— Конечно же, — успокоила меня Розали. — В нашем заведении к обязательной порции всегда дают добавку. Но я пытаюсь поговорить не об отсутствии аппетита у вашей матери и не о ее диабете. — Розали смотрела на меня с сочувствием. — Приближается время, когда вашей матери потребуется уход более тщательный, чем теперь.