Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Смотр серебра! Смотри хорошенько!

Посмотреть было на что. Звяканье, лязганье, высокий звон, бренчанье даже заглушало варварскую музыку — и исходило оно от груд серебра, которым шествующие были увешаны от каблуков до пяток.

Больше всего было индейцев, но мелькали и гачупинос, и вполне европейские лица.

Шагали люди в самых настоящих кольчугах, смастеренных из большущих, старинных монет, а мелкие серебрушки унизывали ленты на шляпах, тройными ожерельями пригибали шеи, звякали на сапогах. Шагали люди, увешанные блюдами, мисками, тарелками, жбанами, кувшинами, чайниками, поварешками, щипцами для орехов, вилками, ложками, ножами, лопаточками для тортов, кофемолками и бокалами, чайными ситечками и кастрюльками, кухонной утварью вовсе уж непонятного назначения, —

и все это было из серебра, начищенного до немыслимой яркости, рассыпавшего вокруг солнечные зайчики. Даже ослы и лошади, смирно шагавшие в людском потоке, щедро увешаны всевозможнейшим серебром, даже велосипеды, парочка юрких японских мопедов…

«Ни черта себе — угнетенные индейцы», — растерянно подумал Мазур, пытаясь прикинуть, сколько же здесь «ла плата». По всему выходило, что считать следует центнерами.

— Не похожи они на пролетариев! — крикнул он на ухо Ольге.

— Карахо, какие пролетарии? Торговцы, лавочники, перекупщики, а это все — родовые клады…

Он вздрогнул — слева раздались душераздирающие вопли, визг, вой и гогот.

— Гвоздь программы! — громко пояснила Ольга. — Дьябладас, танец чертей!

Ряженых чертей оказалось немереное количество, они вели себя, как и подобает нечисти: ходили колесом, орали, выкаблучивали невероятные коленца, вертели хвостами, как пропеллерами, тыкали зрителей рогами, бросались на хорошеньких девушек, и те, старательно визжа, шарахались, а рогатые, словно бы невзначай, норовили поддеть подол древком трезубца, а то и огладить мимоходом со всей чертячьей наглостью.

Когда пришла ее очередь, Ольга получила сполна — исправно взвизгнув, попыталась увернуться, но налетевший с неожиданной стороны чертила, весь в ало-желтых матерчатых языках огня, ловко взметнул ей подол выше талии, а второй столь же хватко притиснул на миг к стене, упершись в грудь растопыренными лапами.

Обижаться не полагалось. Мазур видел, что Ольга эти маскарадные вольности приняла как неизбежность, но все равно пожалел, что не догадался под шумок выдернуть у черта хвост, — вон там, справа, какому-то раздосадованному кавалеру это только что удалось…

Она, смеясь, одернула платье:

— Давай выбираться отсюда. Больше не будет ничего интересного. В собор все равно не попасть, да ты и не католик, тебе и незачем… Пойдем на ярмарку?

— Пошли, — согласился он, мстительно оглянулся на чертей. — А вот маски у них фабричные…

Пробираясь за ней следом, он не сразу вспомнил, о чем напомнили эти дикарские пляски. Ах да, противоположный берег Атлантики, Н’Гила, карнавал в честь какого-то старинного праздника, урожая, что ли? Вот у тех маски были самодельными, разнообразнейшими, под костюмами можно было спрятать базуку. Они лопухнулись, конечно, были моложе, глаза разбежались, — но и Кисулу, битый волк, был хорош, вывернулся из одиннадцати покушений целехоньким, а в тот раз как-то оплошал, разрешил, чтобы его кресло поставили метрах в трех от дороги, по которой шествовали, приплясывая, маски. Ну, и получил — всю обойму в грудь из спрятанного под накидкой-бубу пистолета. Переполох, задние еще ничего не поняли, напирают, Кисулу еще заваливается, Морской Змей чуть ли не в упор высаживает в стрелявшего полмагазина, ближайшие начинают разбегаться, вопли, свист дудок, длинная пулеметная очередь по всем без разбору — это Отанга, черный двухметровый красавец, племянник, слишком многое терявший со смертью дяди-диктатора, лупит от бедра… С тех пор Мазур как-то не особенно жаловал карнавалы и прочие машкерады — сам он успел плюхнуться наземь, а вот Папу-Кукареку, профессионала, мочилу, чертов племянничек срезал, как косой. Хорошо еще, пенсию потом детишкам выбили, а когда подросли, Мазур на пару с Морским Змеем сочинили правдоподобную байку, в которой Папа-Кукареку, естественно, погибал в знойной, жаркой Африке насквозь героически, где-то даже агитационно… Совсем недавно какой-то газетный щелкопер раскопал-таки и эту историю из прошлого, но дети Папы-Кукареку к тому времени сами уже обзавелись детьми, были в летах, так что пережили относительно легко…

Ярмарка… Одно слово — ярмарка. Нищие у базарных ворот, горы фруктов,

и привычных, и диковинных, вроде гранадильяс — этаких апельсинов с зеленой студенистой мякотью и особо нежных, что даже теперь, в пору реактивных самолетов, не переносят путешествия через океан, портятся, а потому в Европе совершенно неизвестны. Абсолютно русские груды картошки, на первый взгляд, выкопанной где-то под Шантарском, — тьфу ты, здесь ведь картошкина родина, отсюда она и произошла, так что ничего удивительного…

Индейцы из предгорий в ярких фабричных рубашках — но короткие ворсистые штаны из домотканины. Индейцы с далеких гор — этих, пояснила Ольга, моментально можно узнать по маленьким шляпам-монтерос из черного войлока, украшенных белым вязаным крестом. Гончары, мясники, зеленщики — и тут же чоло в джинсовом костюме, с плейерами последней модели. Десятка два лам, буднично проходящих с тюками овечьей шерсти на спинах. Столь же буднично наваленные грудой мандолины из панциря броненосца. Замысловатые сувениры непонятного на первый взгляд назначения. Масса изделий из серебра — браслеты связками, как бублики, замысловатые серьги кучей, брелоки в виде индейских божков и сверхзвуковых истребителей… И гомон, и толкотня, и следует присматривать за бумажником: если здесь нет дюжины карманников на одном квадратном метре, то Мазур — королева английская…

Он приостановился. Морщинистый индеец, перед которым на куске красного пластика были навалены какие-то овальные, светло-зеленые плоды, уписывал один из них так смачно, что у Мазура поневоле потекли слюнки.

— Хочешь купить? — догадалась Ольга, отчего-то лукаво щурясь.

— А что?

Она бросила на Мазура смеющийся взгляд:

— Будь у меня желание разыграть, тебя ждал бы приятный сюрприз… Ладно, не буду, хотя мы иногда с иностранцами и проделываем, главным образом с нортеамерикано. Милый, это плоды койоловой пальмы… — Она сделала театральную паузу.

— Ну и что? — спросил Мазур, как ему и полагалось по роли невежды-туриста. — Сам-то он лопает…

— А то! — воскликнула Ольга. — Видишь ли, у этих плодов невероятно клейкая кожура, одним-единственным можно перемазаться так, что потом не отмоешься неделю. Поэтому их сначала скармливают коровам. В желудке у коровы переваривается только кожура, а сам плод целехоньким выходит… с другого конца. Тогда его моют и едят. Между прочим, он здорово сладкий…

— Ты серьезно?

— Абсолютно.

— Тогда я воздержусь, — сказал Мазур.

— Эти мне европейцы… Он в самом деле сладкий… а?

— Нет, спасибо, что-то не хочется после коровы…

— Эстет ты у меня… — сказала Ольга свысока. — Так, а вон тому типчику придется плохо, если нагрянет полиция, штраф заплатит, как миленький…

— За что? — спросил Мазур, глядя на вышеупомянутого типчика, ничем не примечательного, стоявшего рядом с груженным горшками осликом.

— Цветы видишь? Гирлянду на упряжи? На белую акацию похожи.

— Ну?

— Это «воровской цветочек», флорифундия. Она же — древовидный дурман. Если поставить большой букет в комнату, минут через десять испарения подействуют, как отличное снотворное. Воры в старые времена любили такие фокусы: высмотрят подходящий богатый дом, в окно — открытое, конечно, из-за жары — забросят букетик, выждут и идут смело, спящий хозяин не проснется… Вряд ли у этого болвана что-то такое на уме, просто приехал из диких мест, где о городских изобретателях не слыхивали, — но все равно, в провинции за флорифундию, окажись она у тебя, моментально оштрафуют. Кто знает, что у тебя на уме… Пошли? — Ольга энергично взяла его за руку и повела мимо флегматичных лам.

— Куда?

— Искать брухо. Колдуна. На всякой уважающей себя ярмарке должен отыскаться хоть один индейский брухо. Что, разве не интересно?

— Да как тебе сказать… — пробормотал Мазур.

Не то чтобы он боялся колдунов, но, немало их повидав в разных экзотических уголках, давно сделал вывод: черт их знает, как это у них получается, но если предсказывают, сволочи, все непременно сбудется рано или поздно, и ты лишь потом поймешь — вот оно, сбылось…

— Ага! — всмотрелась Ольга поверх голов. — Вон он, расселся…

Поделиться с друзьями: