Возвращение принцессы

— Я вспомнила: ты сказал, что это какой-то старинный стул с секретом. Для тех, кто впервые приходит в ваш дом.

— И ты еще предположила, помнится, что там горошина в сиденье, под обивкой.

Надо же, не забыл! Так давно это было, такая мелочь, несколько слоя. А вот не забыл, помнит.

Значит, она тогда уже была для него не просто случайной гостьей. Она сразу, с самого начала, была для него не случайной. Иначе бы он не запомнил.

Ладно тебе, Нина! Может быть, у него просто память хорошая. Стойкая.

— А теперь не поздно? Не поздно узнать, что там за секрет? Я понимаю, нарушена чистота эксперимента, но все же…

И Нина, обмотав себя простыней до плеч, встала… Добрела до этого стула, натыкаясь то на стол, выдвинутый на середину комнаты, то на деревянную елочную крестовину. Присела на краешек стула, по-ученически сложив руки на коленях.

— Ну, что надо делать?

Петр не отвечал, смотрел на нее молча.

Ну, смотри, смотри. Уж какая есть. Сижу в простыне, с голыми плечами, плечи — еще ничего, вполне красивые плечи. Справа — елка, слева — короб с елочными игрушками. Ну, и я, уж такая, какая есть. Снегурочка-перестарок.

— Что ты молчишь?

— Любуюсь.

— Хватит издеваться! Что я должна делать?

— Там справа, за спинкой — ты руку протяни, — книжечка за шнурок привешена. Все очень просто.

За резной спинкой на длинном витом шнуре висел крохотный карманный подарочный томик андерсеновских сказок Нина взяла его в руки, открыла.

— Все очень просто, — повторил Петр. — Тот, кто приходит к нам впервые, гадает на «Оловянном». Страница с десятой по пятнадцатую. Называй страницу и строчку.

— Понятно. — Нина зачем-то зажмурилась. — Страница тринадцать, седьмая строка сверху.

— Ищи. Читай.

— Вслух?

— Это уж как тебе захочется. — Петр усмехнулся, добавил негромко: — Ну, да я все равно потом найду.

— «Оловянный солдатик пошел было… — бодро начала Нина. Запнувшись, упавшим голосом закончила: —…Ко дну».

— Та-ак, — протянул Петр. — Радужные у меня перспективы, ничего не скажешь.

Они замолчали. Результат этой бесхитростной детской забавы почему-то по-настоящему, всерьез расстроил обоих. Они молчали и смотрели друг на друга, сидя в полутьме, она — на этом злосчастном стуле, он — на диване.

— Тебе никогда не приходило в голову, что ты выбрал для себя и мальчишек не самую веселую сказку? — спросила Нина наконец.

— Это не я выбирал — они.

— Я сейчас подумала… Наверное, это самая грустная его сказка. Ты помнишь, чем там дело кончается, Петя?

— Помню. У нас все будет иначе.

— Дай-то Бог. — Нина снова поднесла книжку к глазам. — Посмотрим, что здесь дальше… «Оловянный солдатик пошел было ко дну, но в ту же минуту его проглотила рыба». — Нина решительно захлопнула книжечку, перекинула ее через спинку стула. С глаз долой. Усмехнулась, вспомнив. — Между прочим, Дима — Рыба по гороскопу. У него день рождения в марте. Смешно.

— Какой Дима? — Петр нахмурился и встал.

Нина растерянно взглянула на него. Чем-то она его очень задела. Нет, ну понятно чем.

Петр быстро оделся, включил свет и сразу же занялся елкой. На Нину он старался не смотреть. Это было очень обидно. Это было совсем на него непохоже.

Наконец Петр сказал как о чем-то бесспорном, решенном, не подлежащем обсуждению:

— Про Диму я знаю только одно: утром мы пойдем туда и заберем твои вещи. Твои, твоего сына. Остальное — формальности. Всё.

Нина по-прежнему сидела на стуле, на этом электрическом стуле, обмотанная простыней, растрепанная. Она не знала, что делать, что ответить. Вот уж воистину — никогда мы друг друга не поймем, нечего и пытаться. «Заберем вещи»? «Формальности»?

Это называется — с места в карьер. Ее мужчины не переставали ее удивлять. Она тут же поймала себя на этом «мои мужчины». Вот так. Их двое. И что с ними делать? Для кого-то это норма, но для нее-то…

— Петя… — Нина подошла к нему: он возился с елкой, был сумрачен. — Петя, но мы же взрослые люди…

— Вот как раз поэтому. — Наконец-то он на нее взглянул. Не выдержал, притянул к себе, продолжая другой рукой держать елку за крепкий смолистый ствол. — Как раз потому, что мы — взрослые, более чем, шут его знает, сколько нам еще осталось…

— Скажешь тоже, — перебила его Нина, отодвигая колючие ветки от своих плеч.

— Нам не по двадцать, нам — по сорок, что ж мы будем наше драгоценное время тратить на… Ну, как ты себе это представляешь? Будешь бегать по ночам с Чистопрудного в Подсосенский? Тайком? Как воровка? В шлепанцах на босу ногу? А потом — обратно? Так, что ли?

Петр прижимал ее к себе, говорил быстро, сбивчиво, задыхаясь. Елка нависла над ними, задевала ветками их лица и плечи. Нине она казалась живым существом, одушевленным, третьей в разговоре.

— Петя, поставь ее к стене, пожалуйста. Петя, милый, нельзя же так сразу! Дай мне время на…

— Время на что? — Он приставил елку к стене и повернулся к Нине. — Зачем тебе время? Что тебе не ясно? С кем ты хочешь быть — со мной или с ним?

— С тобой. Но ему сейчас плохо. Он сейчас слаб. Ему нужна помощь — моя помощь. Я не могу его бросить. Его и так уже все бросили. Петя, если бы мы с тобой встретились, когда он был в силе, когда он был на коне, — я бы ушла к тебе не задумываясь! Но если я его брошу сейчас — это будет подло. Понимаешь?

Петр молчал. Взгляд его стал жестким и отчужденным. Он никогда прежде не смотрел так на Нину.

— Тогда уходи.

— Что? — почти беззвучно спросила Нина. — «Уходи»?! Как — совсем или…

— Будешь приходить к сыну, но не ко мне. Володя может жить у меня столько, сколько ты сочтешь…

— Я его завтра же заберу, завтра утром, — перебила его Нина.

Вот так. Все только что началось — и тотчас оборвалось, нелепо, дико, бессмысленно. И Нина стоит в этой простыне, с голыми плечами, дура дурой, поделом тебе, идиотке, любви тебе захотелось, защиты, понимания…

— Отвернись! — велела она и принялась торопливо одеваться.

Понимание! Никто никого понимать не хочет, уступать не желает. Все устали, всех вымотала эта скотская жизнь, отняла последние силы. На любовь, на понимание и защиту тоже ведь нужны силы, еще какие! А их нет. Нужно это признать, нужно с этим смириться.

— Подожди! — Петр схватил Нину за руку.

Она вырвалась, вышла из комнаты.

Петр открыл шкаф, порылся там и вытащил огромные старые валенки.

— Обувайся. Дед в них на подледный лов хаживал в былые времена.