Возвращение с Западного фронта (сборник)

Керн подождал еще немного, надеясь, что тот уступит. Потом забрался на койку и принялся повторять неправильные глаголы. Наконец он уснул.

* * *

Он проснулся оттого, что кто-то тряс его. То был мужчина, не желавший говорить с ним по-французски.

– Помогите! – прохрипел он. – Скорее! Он повесился!

Заспанный Керн привстал на постели. В бледно-сером свете раннего утра в проеме окна висела темная фигура с опущенной головой. Он вскочил с койки.

– Нож! Быстро!

– Нет у меня ножа. А у вас?

– Проклятие, тоже нет! Отняли! Я приподниму его, а вы выньте голову из петли!

Керн встал на койку и попытался приподнять тело. Оно было тяжелым, как мир. Куда тяжелее, чем выглядело. Одежда самоубийцы тоже была холодна и мертва, как и он сам. Керн напряг все силы и приподнял висевшего.

– Скорее! – сказал он, задыхаясь. – Расслабьте ремень. Долго мне его не продержать…

– Сейчас…

Другой забрался на койку и начал возиться с ремнем.

Вдруг он опустил руки и пошатнулся. Его стошнило.

– Вот свинство! – крикнул Керн. – Неужели это все, что вы можете? Снимите с шеи ремень! Живо!

– Я не могу смотреть… Глаза! Язык!..

– Тогда держите его вы! Я сам сниму ремень!

Он передал другому грузное тело и выпрямился. Зрелище было и вправду страшное. Отекшее бледное лицо, выпученные, словно лопнувшие глаза, толстый черный язык. Керн попытался просунуть пальцы под тонкий ремень, глубоко врезавшийся во вздувшуюся шею.

– Выше! – скомандовал он. – Поднимите его выше!

В ответ послышался какой-то гортанный звук – того снова вырвало, и он отпустил тело. От рывка у самоубийцы еще больше выкатились язык и глаза; казалось, покойник издевается над беспомощностью живых.

– Проклятие! – Керн мучительно думал, как бы привести в чувство своего горе-помощника. Вдруг, словно вспышка молнии, в памяти возникла сцена, разыгравшаяся между студентом-блондином и тюремным служителем.

– Если ты, жалкая тварь, сейчас же не возьмешься за дело, – заорал он, – я тебе все кишки выдавлю! Живо, сволочь трусливая!

Одновременно он ударил его ногой и почувствовал, что попал куда надо. Он снова ударил его изо всех сил.

– Череп расшибу! – рявкнул он. – Поднимай сейчас же!

Мужчина молча приподнял повесившегося.

– Выше! – орал Керн. – Выше, мразь вонючая!

Тот поднял самоубийцу еще чуть повыше. Керну удалось распустить петлю и снять ее с головы несчастного.

– Вот, а теперь опустить.

Они уложили обмякшее тело на койку. Керн расстегнул жилет и брюки.

– Позовите охрану! – сказал он. – А я займусь искусственным дыханием!

Он опустился на колени позади черноволосой с проседью головы и, взяв холодные, мертвые кисти в свои теплые, полные жизни руки, начал работать. Грудная клетка самоубийцы опускалась и поднималась. Слышалось хрипение и бульканье. Время от времени Керн останавливался и прислушивался. Дыхание не появлялось. Мужчина, не пожелавший говорить по-французски, отворил фортку в двери и закричал:

– Охрана! Охрана!

Крик отдался в камере мгновенным эхом и замер.

Керн продолжал действовать, помня, что искусственное дыхание делают часами. Но вскоре он прекратил это занятие.

– Дышит? – спросил другой.

– Нет. – Вдруг Керн почувствовал страшную усталость. – Все это бессмысленно. Да и к чему стараться? Ведь человек хотел умереть. Зачем же мешать ему?

– Бог с вами, что вы такое говорите?..

– Вы вот что… успокойтесь! – произнес Керн тихо и с какой-то угрозой в голосе. Каждое лишнее слово казалось ему теперь просто невыносимым. Он знал заранее все, что тот мог бы сказать. Но он также знал, что лежавший перед ним эмигрант повесится снова, даже если его и удастся спасти.

– Попробуйте сами, – сказал он немного спустя уже более спокойно. – Уж он-то знал, зачем в петлю полез. Значит, не мог иначе.

Появился полицейский-охранник.

– Чего разорались? С ума, что ли, посходили? – строго спросил он через фортку.

– Тут один повесился.

– Господи ты Боже мой! Ну и хлопот с вами! Он еще жив?

Полицейский отворил дверь. От него несло сервелатом и вином. В его руке вспыхнул фонарик.

– Мертв?

– По-видимому.

– Тогда до утра спешить нечего. Старший разберется. Пусть у него болит голова за это. А мое дело сторона.

Он хотел было уйти.

– Стойте! – сказал Керн. – Немедленно вызовите санитаров! Из «Скорой помощи».

Надзиратель недоуменно уставился на него.

– Если через пять минут вы их не приведете, будет крупный скандал! Вы рискуете должностью!

– Может быть, его еще удастся спасти! – воскликнул второй заключенный, едва различимый в глубине камеры. Он продолжал поднимать и опускать руки повесившегося.

– Хорошо начинается денек, нечего сказать… – буркнул полицейский и удалился.

Через несколько минут пришли санитары и унесли труп. Вскоре снова пришел полицейский.

– Приказано отнять у вас подтяжки, ремни и шнурки.

– Я не повешусь, – сказал Керн.

– Все равно приказано отнять.

Они отдали требуемое и забрались на койки. В камере стоял кислый запах блевотины.

– Скоро рассветет, – сказал Керн. – Тогда приберете за собой.

В горле у него пересохло. Очень хотелось пить. Было такое ощущение, будто все в нем высохло и покрылось пылью, словно он наглотался угля и ваты…

– Как это все ужасно, правда? – сказал второй заключенный немного погодя.

– Ничуть, – заметил Керн.

На следующий вечер их перевели в большую камеру, где уже сидело четверо арестованных. Керну показалось, что все они эмигранты, но это его уже не трогало. Чувство усталости заглушило все, и он улегся на койке. Сон не приходил. Он лежал с открытыми глазами, уставившись в небольшой квадрат зарешеченного окна. В полночь привели еще двух заключенных. Керн не видел их. Только слышал, как они устраивались на ночь.