Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
– Конечно, можешь! Горячая ванна, ароматизированная всемирно известными духами «Керн – Фарр»!
– Я их уже распродал.
– Но у меня остался флакон! Помнишь, ты подарил мне его в Праге, когда мы смотрели фильм. В наш первый вечер. Я сохранила его.
– Это – вершина счастья! – заявил Керн. – Благословляю тебя, о Цюрих! Рут, ты просто ошеломила меня! Наша встреча началась неплохо!
В Люцерне Керн в течение двух дней безуспешно осаждал виллу коммерческого советника Арнольда Оппенгейма. Белое строение стояло на пригорке и, словно крепость, возвышалось над Фирвальдштадтским озером [35] .
35
Большое озеро в швейцарском альпийском предгорье. На его берегах расположены города Швиц, Ури, Унтервальден и Люцерн. Называется также Озером четырех лесных городов. – Примеч. пер.
Наконец на третий день Керна приняли. Оппенгейм встретил его в большом саду, полном астр, подсолнухов и хризантем. Хозяин оказался жизнерадостным крепким мужчиной с толстыми, короткими пальцами и маленькими густыми усиками.
– Вы прямо из Германии? – спросил он.
– Нет. Я уехал оттуда два с лишним года назад.
– А откуда вы?
– Из Дрездена.
– Ах, Дрезден! – Оппенгейм провел ладонью по блестящему лысому черепу и мечтательно вздохнул. – Дрезден – великолепный город! Настоящая жемчужина! Одна Брюльская терраса [36] чего стоит! Нечто совершенно уникальное, верно?
36
Архитектурный памятник. Сооружен в XVII в. рейхсграфом Генрихом фон Брюлем. – Примеч. пер.
– Да, – подтвердил Керн. Было очень жарко, и он с удовольствием выпил бы стакан виноградного сока, стоящего на каменном столике перед Оппенгеймом. Но тот и не думал предложить гостю освежиться. Замечтавшись о своем, он смотрел куда-то вдаль.
– А Цвингер!.. [37] А дворец! А галереи!.. Вам, конечно, все это хорошо знакомо?
37
Дворцовый ансамбль – один из выдающихся памятников немецкого барокко. Построен архитектором Пеппельманом в начале XVIII в. – Примеч. пер.
– Не так подробно. Запомнился общий вид…
– Но помилуйте, мой юный друг! – Оппенгейм посмотрел на него с укором. – Как можно! Не знать таких шедевров немецкого барокко! Неужели вы никогда не слыхали о Даниеле Пеппельмане?
– Что вы, разумеется, слыхал! – Керн понятия не имел об этом зодчем, но хотел угодить Оппенгейму.
– Ну вот видите! – Оппенгейм откинулся на спинку кресла. – О, наша Германия! С нами никому не сравняться, не так ли?
– Безусловно, никому. И это, в общем, довольно хорошо.
– Хорошо? Почему? Что вы имеете в виду?
– Ничего особенного. Просто это хорошо для евреев. Иначе мы бы погибли.
– Ах вы вот о чем! Так сказать, в политическом смысле! Но послушайте! Что, собственно, значит «мы бы погибли»? К чему громкие слова? Верьте мне – люди склонны к преувеличениям. Не так уж там плохо. Я это знаю из самых достоверных источников.
– Вот как?
– Совершенно определенно! – Оппенгейм подался вперед и, приглушив голос, доверительно добавил: – Между нами говоря, сами евреи несут
немалую долю ответственности за то, что происходит ныне. Огромную долю ответственности, скажу я вам! А уж я-то знаю, что говорю! Они сделали много ненужного! В этом я кое-что смыслю!«Сколько же он мне даст, – подумал Керн. – Хотя бы нам добраться до Берна на эти деньги».
– Возьмите, к примеру, историю с восточными евреями, с иммигрантами из Галиции и Польши, – заявил Оппенгейм и отхлебнул виноградного соку. – Неужели всех их надо было пускать в Германию? Ну скажите на милость, зачем им понадобилось селиться у нас? В этом вопросе я полностью солидарен с правительством. Вот всегда говорят, что евреи, мол, евреями и остаются, но, посудите сами, что может быть общего между грязным попрошайкой в засаленном кафтане и с пейсами и выходцем из старинной семьи еврейских буржуа, обосновавшихся в Германии несколько столетий назад?
– Одни иммигрировали раньше, другие – позже, – не подумав, ответил Керн и тут же испугался: он ни в коем случае не хотел раздражать Оппенгейма.
Но тот ничего не заметил; он был слишком поглощен изложением своей концепции.
– Одни ассимилировались, став полноценными, нужными и, так сказать, первоклассными в национальном отношении гражданами, другие же – просто чужеродные поселенцы! Вот в чем вопрос, дорогой мой! Что роднит нас с этими людьми? Ничто! Ровным счетом ничто! Следовало оставить их в Польше!
– Но ведь и там они нежелательны.
Оппенгейм широко развел руками и неодобрительно уставился на Керна:
– Но при чем же тут Германия! Ведь это совсем другое дело! Надо быть объективным! Терпеть не могу, когда люди огульно осуждают и проклинают все и вся! Можно говорить о Германии что угодно, но нынче немцы не сидят сложа руки! И кое-чего добиваются! Ведь с этим нельзя не считаться, верно?
– Конечно.
Двадцать франков, подумал Керн. Плата за четыре дня пансиона. А вдруг он даст больше…
– То, что при этом отдельным лицам или группам лиц приходится плохо… – Оппенгейм шмыгнул носом. – Что ж, тут ничего не поделаешь! Такова жестокая политическая необходимость! Крупная политика не знает сентиментальностей. С этим надо как-то примириться…
– Разумеется…
– Смотрите сами, – продолжал Оппенгейм, – безработных нет. Национальное достоинство поднято. Правда, иной раз хватают через край, но поначалу так бывает всегда. Все это утрясется. Подумайте только, каким стал наш вермахт! Ведь это совершенно уникально! Внезапно мы снова стали полноценными. Народ без крупной, боеспособной армии – ничто! Абсолютно ничто!
– Это я понимаю, – сказал Керн.
Оппенгейм допил свой виноградный сок и прошелся по саду. Внизу, точно огромный голубой щит, упавший с неба, сверкало озеро.
– А у вас что за беда? – спросил Оппенгейм уже совсем иным тоном. – Куда хотите поехать?
– В Париж.
– Почему именно в Париж?
– Не знаю. Надо же иметь какую-то цель. Говорят, там легче устроиться.
– Почему бы вам не остаться в Швейцарии?
– Господин коммерческий советник! – У Керна перехватило дыхание. – Если бы это было возможно! Если бы только вы помогли мне остаться здесь! Дали бы мне, скажем, рекомендацию или заявили, что возьмете меня на работу… Ведь ваше имя…
– Я ничего не могу сделать, – торопливо прервал его Оппенгейм. – Ничего! Решительно ничего! Вы меня неправильно поняли. Я просто спросил вас – не больше. Политически я должен оставаться абсолютно нейтральным. Во всех отношениях. Ни во что не стану вмешиваться.
– Но ведь это же не политический вопрос…
– Сегодня все – политический вопрос! Швейцария – страна, в которой я гость! Нет, нет! Прошу не обращаться ко мне с подобными просьбами! – Оппенгейм раздражался все сильнее. – Что вы еще хотели?