Возвращение в будущее
Шрифт:
– Ладно, – вздохнула Надя, – садист несчастный…
В это время мимо проходил новый тренер:
– Слышь, а кто это? – спросил он у Эльдара, показывая на Надю, ковыляющей походкой идущую к беговой дорожке.
– Это? Маленькая железная леди.
– Сегодня утром я пила кофе. Он был без вкуса, – пухлое лицо Натальи Владимировны исказилось, – какая-то бурда! Даже аромата не почувствовала!
Она вздохнула, тяжело откинулась на мягкую спинку кресла в кабинете психолога.
– Плохой кофе? – Аркадий Львович, медленно
– «Амбассадор». Много лет его пью…
Она сложила на коленях полные руки, разглядывая плинтус под белым потолком:
– Вы не представляете, как мне тяжело! Я очень устала! Растолстела… В платья не влезаю… Спортивный костюм ношу…
Кустистые седые брови Альберта Львовича приподнялись:
– Наталья, я вам уже объяснял. Вы едите слишком много сладкого.
– Да я уже вся как киндер-сюрприз, – горько усмехнулась Наталья Владимировна, хлопнув себя по полным бокам.
– Понимаю. Тяжело. Но вам нужно взять себя в руки. Ведь сахар – наркотик. Он вызывает привыкание. И вам требуется его все больше и больше. Нужно отказаться от пирожных, шоколада, конфет…
– Легко сказать…
– В этом и проблема.
– Да разве в этом, доктор? – Её пухлое лицо исказилось, задрожало. – С Надей беда! В этом все дело!
Альберт Львович понимал, что Наталья Владимировна права. Но он знал и другое. Если она как мама Нади не сможет себе помочь, то дочери она не поможет.
– Конечно, – психолог снял очки, несколько раз потер переносицу, – вы правы.
– Вы не представляете, что у нас дома происходит. – На ее щеках запылали два багряных пятна. – На прошлой неделе отец принес Наде на день рождения букет роз. А она ни с того ни сего зарыдала, схватила цветы и с диким ревом швырнула их на пол. Кричала, что она никогда больше не будет отмечать день рождения. Ведь это самый ужасный день в ее жизни! Она может устроить истерику из-за остывшего супа. А вчера за столом плевала в меня косточками. Я сделала замечание, так она меня сукой обозвала! А может и матом послать. Иногда я начинаю ее так ненавидеть, что готова убить!
Наталья Владимировна прикрыла глаза, по ее щеке покатилась слеза и исчезла на дрожащих губах.
Альберт Львович что-то записал в тетради, задумчиво произнес:
– В каждом лекарстве есть капля яда, а в каждой любви – капля жестокости.
– Каждое утро просыпаюсь и думаю, – Наталья Владимировна всхлипнула, – может быть, сегодня это пройдет. Но проходит месяц, второй, третий… И ничего не меняется. Кажется, нет больше надежды… Пью валериану. Глотаю феназепам. Она меня выводит из себя! Постоянно срывает на мне злость. За что? Не понимаю!
– И не поймете. У нее другой мир. И мысли, и чувства. Это все равно, что искать с фонарем темноту.
– И что же делать?
– Терпите. Будьте рядом и слушайте. Старайтесь быть частью ее разговора с этим миром. Он для нее изменился. Но она никак не может с этим смириться.
Альберт Львович наклонился вперед, положил локти на колени, сцепил большие кисти руки в замок:
– Знаете, почему в салоне самолета при разгерметизации сначала нужно
надеть кислородную маску взрослому, и только потом ребенку?Наталья Владимировна достала из кармана скомканный платочек, приложила к краю глаз:
– Знаю…
Доктор отклонился на спинку кресла:
– Вы не можете сломаться. У Нади, кроме вас и отца, никого нет. А ей нужна помощь. И она пытается…
– Вижу. Она сама мучается. Ночами не спит. Рисует много.
– Надя мне показывала…
– Она всегда любила рисовать, – Наталья Владимировна грустно улыбнулась, – ребенком брала мою помаду и чертила на обоях. Ей нравился розовый цвет и аромат. Потом отец ее учил. В художку несколько лет ходила…
– Это хорошо. Рисование развивает воображение. А оно не имеет границ. Воображение сильнее, чем знания. В нем все возможно. Это для Нади сейчас важно. Вы говорили, что она всегда была отличницей?
Наталья, хлюпая носом, достала смартфон, открыла галерею, протянула доктору:
– Посмотрите… Это ее старые фотографии. Грамоты, дипломы, медали, кубки… Она хотела все это выкинуть. Я стала отбирать, а она завизжала, чуть не ударила меня. Я собрала все в коробку, отвезла к знакомым.
От греха подальше. Надя всегда хотела быть первой. С детского сада. С мальчишками дралась. В школе с первого класса отличница. На спортивные соревнования ездила, медали привозила. В институте староста группы, красный диплом…
Со школьных фотографий на Альберта Львовича смотрела невысокая стройная девушка с зелеными пронзительными глазами, сжатыми губами, короткой стрижкой каштановых волос.
– Надя не хочет себя признавать неудачницей. И у нее есть редкое качество. Она целеустремленная. И это ей раньше помогало.
– Раньше?
– Да. Но сейчас ей нужно измениться. Принять, что старые правила для нее больше не работают. Она не сможет быть первой там, где была. Ее жизнь изменилась. Она больше не свободна. И хотя она не хочет принимать новые условия, ей придется. А пока она бьется как птица в клетке, страдая сама и заставляя страдать других. Она боится…
– Чего?
– Новой жизни.
– О господи!
– Она не будет такой, как была. Но она может и должна стать другой. Сломанный палец срастется, даже если мы не обратимся в травмпункт. Вопрос, сможем ли мы после этого брать кружку так, чтобы не расплескать чай?
– Вы ей поможете? – Наталья Владимировна с надеждой посмотрела на доктора.
Альберт Петрович вздохнул:
– Знаете, сколько нужно психологов, чтобы поменять лампочку? – И, не дожидаясь ответа, он сам закончил: – Один. Если лампочка готова меняться.
Надя лежала на полу в своей комнате и, высунув язык, увлеченно рисовала. Вокруг нее в беспорядке разбросаны картины, рисунки, карандаши, кисти. Она заканчивала рисунок, добавляя последние штрихи. На холсте ущелье, зажатое по бокам горами с заснеженными вершинами. На переднем плане человек с книгой в руке. Его фигура согнута, голова опущена. Он, преодолевая сопротивление сильного ветра, медленно идет к реке. На берегу разбитая лодка со сломанными веслами.