Возвращение заблудшего зверя

– Интересно… – Настасья загородила собой плаксивость и образ певички, приоткрывая часть наготы ныряльщицы желанной. – И что же он?…

– Настасья! – прервал вопрос Андрей, врываясь в диалог и обрывая неуместность потенциальных откровений. – Тебя отвезет водитель. Прости, внезапные дела…

– Но, может, всё же я?.. – Настасья с актрисой в амплуа в растерянности поднялась.

– Невозможно. До завтра, дорогая. – Андрей неумолим, и, не скрывая презрения, садится за стол, звеня графином с водкой.

– Что с тобой? – Евгений взглядом провожает скрывшуюся наготу в тростнике портала ресторана.

– С тобою что, скажи!? – Он водкой утоляет жажду недовольства. – Ты с ней едва знаком и так непропорционально откровенен. Не узнаю тебя!

Снова водка. Одновременно, залпом – так, наверно, когда-то стреляли на дуэлях, отбросив в сторону регламент и предрассудки. Еще по залпу. Секундантом официант принес новые «заряды» на подносе. Снова залпы. Гнев и где-то сатисфакция на лицах «дуэлянтов».

– Она хороша, – полупьяно резюмировал Евгений.

– Водка или нудящая… романтикой певица? – Андрей жевал неподдающуюся плоть кальмара из салата.

– Твоя Настасья. – Голый образ купальщицы с актрисой в паре перед Евгения глазами кружил среди танцующих влюбленных в ресторане.

Он, стряхнув навязчивость галлюцинации, налил еще по водке.

– Это да. – Андрей уже «стрелял», не целясь и не морщась. – Но ты здесь не за этим. Ты не скрываешь интерес в том, как я смог реанимировать себя?

– Да! Как ты воскрес?

Евгений прервал громким вопросом обнимания в танце, певица сорвалась в голосе внезапно на верхней ноте. Взгляды осуждения. Андрей извиняется за друга. Все толерантно понимают его.

– Давай обсудим завтра, не сегодня…

– А что сегодня? – В вопросе обращение к макрокосмосу, к неземной материи, к пространству черных дыр и их смысловой основе.

– Сегодня… – Андрей задумался, взглянув на скуку в глазах девиц, сидящих за столом напротив. – Напьемся вдрызг! Чтобы не помнить ничего и, главное, сути твоего вопроса…

– Мне нравится, – воспрял Евгений духом. – Официант!

Нет ничего на свете прекраснее, чем пьянка двух давно не видевших друг друга товарищей, подруг, знакомых или близких только по параллели класса или курса. Что уж говорить о сослуживцах в армии или соседях по фронтовому штурму высоты. Теснее близких и родных становятся они, ожившие и пережившие снова жизнь в коротких памятных отрезках. В тех долях времени, что длинною дольше самой жизни. Но только здесь и сейчас, и больше никогда. В полном беспределе чувств… Ведь завтра снова всё и вся съест рутина, быт, снабдив в дорогу жизни продолженья похмельем и воспоминанием неприемлемых поступков из кошмарного вчера.

До чего ж, бл…дь, хорошо-то! Да пофиг, что будет завтра! Живем сейчас, однажды, никто ж с подобным не поспорит…

Евгений оторвался непривычно от подушки. Непривычность в теле, в декорированном под спальню лорда помещении и в светлом времени суток за чужим окном. Да и не подушка вовсе – нагое женское раздолье оттенка кофе с молоком, обтянутое шелком подарочной материи.

– Где я!? – подумал Евгений или произнес.

Аналогично удивилась женская часть постели, не сказав, а простонав. Синхронно сбили сухость ртов из полупустых бокалов. Потом друг друга оглядели. С головы до ног. Неузнаваемость. Полуудовлетворенность переоценкой взглядов прерывает выстрел снаружи. Затем еще один и два подряд.

Шелк тела и белья стал ближе, но не возбуждает.

– Где мы? – страх синхронно опять же в обоих говорит.

Беда сближает, как магнит. Дверь апартаментов открывается, в дверях Андрей – полуодет, в руках ружье, две девицы по бокам, почти раздеты. Или просто не до конца одеты. Никто из них не знает, что из себя похмелье представляет, понятно визуально: они боролись с ним методично, алкоголем изводя.

– Евгений! – с заявкой на тираду Андрей прижал к виску холодный ствол ружья, тем самым непроизвольно целясь в потолок. – У нас с женской половиной нашего веселья возник вопрос…

– Я весь во внимании.

Вниманием прижалась и ночная незнакомка, влажного рта зевок прикрывая Евгения плечом.

– Жизнь бьет ключом… – явно Андрей похоронил актерские задатки, ступив на кривизну жизненного пути.

Зрители, хоть и полуголые, но прониклись представлением – не только же из-за богатого буфетного ассортимента ходить в Большой театр.

– Так-так… – Евгений решил обмануть похмелье предстоящей постановкой, да и шелк белья и кожи ночной сожительницы, обоюдно глушили трением его синдром похмельный в зародыше.

– Но выстрел, – Андрей глотнул из фляги охотника, поданной стоящей рядом девушкой, – что жизнь внезапно обрывает, – для небутафорского эффекта он выстрелил, вызывая правдоподобный крик и визг, – что делает с источником он?

– Фигурально? Осушает?… – несмело просуфлировал Евгений, к источнику за шелком прижимаясь. – Но ведь так бывает…

– Мне не понять. – Андрей сел на диван, не доверяя окружению. – Жизнь источника и источник жизни. Выстрел один, не дуплет! Что-то же должно остаться жить!?

Похмелье вернулось усиленной мигренью. Не смотря на шелка и кожи тренья. И даже влажные уже…

– Философия такого рода, Андрей, порой абстрактна и сложна, – он взглянул на отчаявшегося «актера» напротив на диване, укрытого с двух сторон полуголым нетрезвым «материалом», – ведь не понять ее нам без водки и вина…

– Не поня-я-ть… – Андрей взревел раненым зверем, пугая зрителей и остальных участников сцены. – Пойдемте пить. Тогда поймем, что лучше – жить или… быть, а может просто бить… ключом воды… простой, не техногенной.

Каруселью, лопастями винта мотора самолета, раскрученными разноцветным открытым зонтом, закружилось веселье. Смешался шелк телесный с шелками нижнего белья и простыней. Бил источником коньяк, стремлением потоков рек со всех сторон света втекали вина разноцветно и разносортно в океан абсента, что омывал приливом белый песчаный, нет… скорее, порошковый райский пляж. На коем угасал костер травы пахучей… Сменялись кухни в представлении: Италия и Венгрия, перчила остротою Азия. Музыка живая – от симфоний и до цыган с попснёй и рэпом в промежутках. Как ночь сменялась днем, так же блуд сменялся беспробудным пьянством. Мелькали звезды в черном небе первым снегом в момент головокружения на балконе не от любви и счастья, а до тошноты от алкоголя и умопомрачительного бл…дства.