Возвращение заблудшего зверя

Андрей молчал. Евгений ждал.

– Я расскажу вам всё, – сказал Андрей однажды на террасе, когда луна уже двоилась. – Но к такому надо быть готовым… внутренне и внешне.

– Но я готов, – икнул Евгений некрасиво.

– Не думаю… – Андрей поднял бокал тостом к звездам или к богу. – Готовым надо быть не только всё понять и пережить, но даже мне, чтобы просто рассказать…

– Тогда когда же? Я не могу… – Евгений отчаянье проявил во всех возможных и даже превосходных степенях. – Я не способен так больше пить…

– Пейте! Поверьте, вам много придется пережить. – Андрей взглянул на небо, затем на дно бокала. – Многое запомнить, а еще большее забыть…

Луна, стесняясь Содома и Гоморры в их минимальном проявлении, большей своей частью ушла за тучи, оттуда подглядывая за спеющим яблоком запрета, выделяющимся червоточинами в ее блеклом теле. И тучи закрыли звезды, как родительской рукой – глаза толпы детей от вида непотребных их вниманию сцен.

*

Относительно спокойная и размеренная жизнь Алисы устраивала ее. Она почти забыла о гонениях, об убийственно настроенной и одержимой матери. Алиса тихо жила с сыном в небольшом городке, привыкая к вполне мирному образу жизни. Была довольна даже не совсем легкой работой продавщицы в магазине. На ее возраст и отсутствие опыта закрыл глаза директор. Считать Алиса умела – ее математические способности плотно переплетались с музыкальными и изучением иностранных языков, а ее коммуникабельность притягивала основную массу клиентов. Грамотный совет в выборе товара и реклама его качеств расширили ее персональную клиентскую базу. Люди приходили в ее смену не только за покупками, но и за общением с милой рыжеволосой продавщицей.

Волька, без сомнения, был самостоятельным. Визуально уже школьник начальных классов, интеллектуально конкурирующий со студентами университетов, а где-то даже с их преподавателями, на самом деле являлся двух с лишним годовалым ребенком.

Внешнее изменение Вольки было очень кстати – его вряд ли узнают люди, пытающиеся его найти. Волька рос и развивался противоестественно быстро, становясь «взрослым» и сильным, вырастая из маленького волчонка в молодого самостоятельного волка… В зверя. Сила ощущалась во всех его движениях, словах, взглядах, хищно и умело скрытых, при необходимости, за естеством человеческого существа.

Единственное, что пугало Алису, – то, что вероятностью их с сыном обнаружения, может стать она сама. Ее развитие и рост оставались вполне естественными, человеческими. Поэтому ей необходимо было изменить с себя. Как? Просто – черная краска для волос, остриженных короче, и в толстой оправе очки, делающие девочку взрослее и даже привлекательнее.

На работе ее внешний вид был принят «на ура», дома – с пониманием. Загар, минимальный макияж и смена стиля одежды доделали свое дело. Это уже не Алиса, а незнакомая Аля (как было и написано на ее рабочем бейджике). Сама мать, Галина, скорее всего, прошла бы мимо этого ближайшего по крови идеала перевоплощения.

– Привет, Аленька! – стриженный под полубокс восьмидесятых прошлого столетия, спортивного вида дядька в костюме с логотипом СССР, тоже из восьмидесятых, открыто заигрывал с Алисой, что даже как-то положительно влияло на его внешний вид, молодило что ли. – День-то какой!

– Да, красиво сегодня, – поверх очков Алиса взглянула на солнечные лучи, пробивающиеся сквозь гущу каштанов, растущих возле входа в огромную продуктовую стекляшку. – Не день, а загляденье… Сигареты берете, Виктор Палыч?

– Бросил я! Красивая… – Виктор Палыч паковал продукты в спортивную сумку с логотипом уже несуществующей социалистической республики.

– А чего это вдруг? Здоровье?

– Да не, я же как бык! – Пожилой мужчина с худым телосложением попытался изобразить быка, вышло непохоже. – Дети не позволяют.

– Молодцы. Взрослые уже?

– Да не, не эти – потенциальные…

– Ого! – Алиса впервые за время диалога обратила внимание на изменившегося со дня их первого знакомства Виктора Палыча. – Да вы еще о-го-го!?

– Аленька, – слегка покраснел Виктор Палыч, понижая голос, – я о чем и говорю: день хороший, вечер будет еще лучше, я о-го-го, вы…

– Да гони ты его, Алька! – Вторая продавщица Катерина, грузная и боевая во всех отношениях женщина, заставила вздрогнуть очередь к ее кассе. – Он тут уже со своим «о-го-го» всех напугал, а как дела коснется, так там «о-о-о»…

Алиса, до конца не понимая смысла разговора, переводила взгляд с одного участника их диалога на другого.

– Вас, Катерина, и трактор бы не удовлетворил. – Виктор Палыч повесил сумку с продуктами на плечо. – Даже такой огромный, что вчера на районе загорелся…

Очереди в обоих потоках загалдели упомянутым чрезвычайным происшествием. Забыв о продуктах, покупках и вообще о самом магазине.

– Кошмар!

– Ужа-ас…

– Куда катится мир!?

– А что произошло-то? – Алиса смотрела на внезапный несанкционированный митинг с непониманием происходящего, как путешественник во времени, попавший в новый мир.

– Да вы что, Аля!? – Интеллигентный мужчина в очках времен застоя и с учительским портфелем из крокодильей кожи неизвестно каких времен округлил глаза откровением обманутого мужа, обнаружившего следы измены. – Весь город уже три месяца методично поддается… каким-то нападкам рока судьбы, трагическим случайностям. Улицы, – он поднял испачканный чернилами палец кверху, – пропахли фатализмом. Такой плотности людских смертей не было здесь уже три четверти века, со времен войны…

Алиса, задумываясь в тревожной атмосфере возмущения, пожала плечами – она о большей части произошедших в городе несчастий и не слышала. Работа – дом – Волька. Волька – работа – дом. Циклически. А что и слышала, так сравнить-то ей не с чем. Она как раз живет здесь три месяца. И происходящее за это время вокруг неё – вполне нормальная, социально оправданная человеческая норма.

– И что теперь? – Алиса нервно закрыла кассу.

– Теперь всем страшно. У каждого семья и дом.

Услышав это, оба потока прекратили дискуссию. Замолчали. К покупкам обратились. Ведь у каждого семья и дом, там что угодно может произойти.

Алиса вспомнила про Вольку. Он же там один. Самостоятельно обучаем. Прилежен. Но один…

– Нефертити…

– Что? – Алиса смотрела в глаза слегка озабоченного с виду молодого человека, теребящего резинку пояса своей короткой куртки.

– С египетского – «красивая пришла». Я тебя так буду звать. Аля тебе не подходит. Мне пачку сигарет с ментолом.

– Катерина, – сиреной завыла Алиса, ощущая материнским чутьем, что в эту минуту она просто необходима Вольке, – прикрой меня!

Она даже не дослушала ответ. Каштаны. Тополиный пух, забивающий нос и глаза. Такси. Подъезд. Квартира. Пустота. Пустота в квартире и в голове. Звон колокола в сердце и его же боль. Сердца.

– Воля-я-я-я! – прокричала она, опускаясь на лак паркета. – Воля, – прошептала она, стирая слезы с мгновенно намокших глаз. – Волька… – Ее хрип затихал в хлопках оконной рамы, вызванных сквозняком.

Ее материнское сердце чувствовало неладное. Болело. Рвалось ненавистным куском бумаги – извещением о неоплаченном долге, запиской любимого о расставании, телеграммой родственников о трагедии…

И все же она услышала призыв в этих порывах сквозняка к действию. Она побежала на улицу. Побежала не куда глаза глядят, как принято в подобных случаях, а целенаправленно – куда повело ее все то же материнское сердце. В ушах бил набатом колокол, дублируя каждый удар этого сердца.