Возвращение. Часть 2

– Я не соврал, - сказал я.
– Немного кое о чем умолчал. Зачем вам это выслушивать? Вы уже все равно не сможете измениться сами и изменить стиль работы.

– Я жду.

– Ну как хотите. Публикаций действительно было очень мало. Во всех отмечался ваш крайний консерватизм и зажимание интеллигенции, причем часто без всяких видимых причин. Вы запрещали к продаже уже отпечатанные книги, заявляя, что на идеологии не экономят. Среди указанных авторов были те, кто после вашей смерти свободно печатались. Запрещенные театральные постановки и показ некоторых отснятых фильмов. В немногих случаях это было оправдано, в остальных... Наша цензура была слишком жесткой. Нельзя, Михаил Андреевич, постоянно затыкать людям рот и ожидать, что они вас после этого будут любить. Ну кому мешали песни Высоцкого? На них потом выросло два поколения молодежи, а он стал Народным артистом! При вас по всему Союзу ходили его магнитофонные записи, а самому Владимиру выступать запрещали. Ну были у него блатные песни, но с эстрады-то он их не пел. А вы думали, что стоит чуть ослабить удавку, и вскоре у нас все зальют грязью. Когда обсуждался вопрос отмены цензуры вы сказали: "Известно, что между отменой цензуры в Чехословакии и вводом советских танков прошло всего несколько месяцев. Я хочу знать, кто будет вводить танки к нам?"

– Ты действительно считаешь, что цензуру можно убрать?

– Вот такого я не говорил. Ее у нас и при капитализме не убрали. Все, что противоречит Конституции и может быть государственной тайной, должно запрещаться, а авторов нужно брать на карандаш, а то и сажать. Но такого реально очень немного.

– А я, значит, перегибал палку?

– Перегибали. В семьдесят третьем году вы едва не зарубили уже отснятый многосерийный фильм о наших разведчиках "Семнадцать мгновений весны". Фильм, в котором нет ничего криминального. Когда он шел по телевидению, за телевизорами сидела вся страна, даже преступность в дни показа резко упала. А вам, видите ли, не понравилось то, что в нем не отражен подвиг нашего народа в войне! А фильм о работе нашего разведчика в самом сердце Германии. Правильно вам возразил председатель КГБ, что весь советский народ не мог служить в ведомстве Шелленберга. Вы попросили, я рассказал.

– У тебя есть какие-нибудь проблемы?

– У кого их нет!
– сказал я.
– Извините, но я считаю установку микрофонов в наших жилых квартирах издевательством. Или мне верят, или нет. Я бы еще понял, когда прослушивают рабочий кабинет или гостиницу, но квартиру это уже слишком!

– Это кто-то перестарался, - сказал он.
– Все уберут. Дальше.

– Из-за нашего переезда сестра пропустила год для поступления в институт. Я бы хотел попросить об одолжении. У нее красивая внешность и большие способности к танцу. Много лет она выступала в самодеятельности и танцует на профессиональном уровне. Их ансамбль выезжал во многие гарнизоны округа и всегда с большим успехом. Я бы хотел, если будет такая возможность, чтобы ее посмотрели в ансамбле Моисеева. Вряд ли они ее возьмут, но может быть Игорь Александрович ей что-нибудь посоветует? Я в Москве никаких других танцевальных ансамблей не знаю. У Александрова, по-моему, пока женщины не танцуют.

– Я поговорю с Игорем Александровичем, - пообещал он.
– Вам позвонят. Еще?

– Спасибо, это все.

– В ближайшее время тебе принесут вопросы по следующему году. Там есть неясные моменты, постарайся дать ответы.

Позвонили уже на следующий день. Звонила опять Елена.

– Сестра дома? Скажи ей, чтобы была готова, я за ней сейчас приеду.

– Собирайся!
– сказал я Татьяне.
– Сейчас приедет Белова.
– И отвезет тебя на смотр к Моисееву. Вряд ли они тебя возьмут, но, может быть, рекомендуют в какой-нибудь ансамбль рангом пониже. Дай щеку, поцелую. Ну, ни пуха ни пера!

Я вытолкнул ошеломленную сестру за порог и вышел сам.

– Успокойся и шевели ногами, чтобы Елена тебя не дожидалась. Будешь мандражировать, толку с твоего смотра не будет.

Я позвонил Черезовым, и мне открыла Ольга.

– Что не спрашиваешь, кто звонит?
– спросил я.
– Откроешь когда-нибудь на свою голову.

– А я тебя всегда чувствую!
– заявила она.
– Слушай, ты не поговоришь, чтобы мне тоже разрешили выйти замуж с шестнадцати?

– А что, уже есть кандидат?
– спросил я, привычно взлохматив ей волосы.
– Ты сначала дорасти, а потом поговорим. Где сестра?

– На кухне. Помогает маме готовить.

– А ты что сачкуешь?

– Мне еще рано, а ей нужно готовиться к семейной жизни. А то у тебя будет гастрит. Мама говорит, что готовка для жены - это первое дело, потому что все мужчины не дураки поесть.

– Чем занимаетесь?
– спросил я, заходя на кухню.

– Повышаю квалификацию, - пояснила Люся, обжаривая котлеты.

– Могла бы особенно не стараться, - сказал я.
– До свадьбы еще полгода, все равно все успеешь забыть, а у меня опыт готовки ууу! И вообще, лучшие кулинары - это мужчины. Анекдот рассказать?

– Ну расскажи, - разрешила Надежда.

Разговор двух приятелей. "Ой, как вкусно у тебя получилось! Ты сам готовил?" "Жена помогала". "Да? Умница какая! И как же она тебе помогала?" "Не лезла с советами..."

– Ну тебя с такими анекдотами, - сказала Надежда.
– Воспитаешь ленивую жену, потом сам наплачешься. Люсь, отдай сковородку, и маршируйте отсюда.

– Я ее не обидел?
– спросил я подругу, когда мы зашли в ее комнату.
– Что-то она не такая, как обычно.

– Она не такая с тех пор, как узнала о нашей грядущей свадьбе. Для родителей ты и так уже член семьи, иначе она реагировала бы по-другому. Но все равно нужно время, чтобы привыкнуть.

– Завтра последний день безделья, - сказал я.
– А потом школа.

– Тебе хорошо, девятый класс уже можешь сдать хоть сейчас. Или будешь сдавать сразу за два года?

– Наверное, за два. Похожу с тобой в школу пару недель и посмотрю, чтобы тебя никто не обижал, заодно закончу все повторять, а потом отчитаюсь. И попрошу, чтобы тебе разрешили сдавать за год отдельные предметы. Ты умница, поэтому за год получишь аттестат. А в следующем году поступим в институт.

– А куда?

– Если хочешь заняться только пением, то можно поступить в институт на вокал. Я их в Москве не знаю, но должны быть.

– А ты куда хочешь?

– Актерский факультет ВГИКа. Выступать с песнями это, кстати, не помешает.

– Я с тобой!

Через три часа приехала Татьяна. Мы в это время сидели с учебниками в моей комнате.

– Как съездила?
– спросил я, когда она к нам заглянула.

– Станцевала три танца, - ответила она.
– Два сама и один с партнером. Сказали, что очень хорошо, но у них пока нет необходимости в наборе. По-моему, я не с самим Моисеевым разговаривала, он должен быть старше. Уровень у меня до них не дотягивает, но можно было бы поднять. Сказали, что будут иметь в виду и направили в Центральный дом народного творчества. Там меня тоже посмотрели и приняли на работу.

– На какую работу?
– не понял я.
– Танцевать?