Возвращение
Шрифт:
– Кинофильм тоже может стать пропагандой.
– Каждая картина, прежде чем попасть в прокат, проходит тщательную цензуру, так что это отдельная история.
– И всё же, ваш-то какой в этом интерес?
– Это не мой интерес, а интерес страны, - нахмурился Сталин.
– Ваши капиталы будут работать не на США, а на СССР. Ощущаете разницу? Для вас, как бизнесмэна, это должно быть очевидно. Вы одних налогов им столько платите, что на эти деньги можно накормить половину нашей страны. Да и вы у нас будете под присмотром, никакой наркокартель вас не обидит. Одним словом, я надеюсь, что зерно упало на благодатную почву, и вы примете верное
Да-а, вот уж влип так влип! В моих планах точно не было возвращаться на ПМЖ в СССР. Я годами выстраивал в Штатах свою империю, а теперь всё в одночасье должно рухнуть? А ведь таким людям в их просьбах, тем более настойчивых, не отказывают. Отомстить могут так, что небо с овчинку покажется. Арестовать-то вряд ли арестуют, слишком большой выйдет международный скандал, а вот проблемы могут устроить. А могу и вовсе сдать меня ФБР как агента советской разведки. Скажет Хозяин - и пожертвуют ферзём (а фигурой меньшего масштаба я себя не видел) в два счёта. Интересно, как это воспримет Толсон? Обрадуется столь крупному улову или будет весьма и весьма разочарован?
Твою ж мать, ну за что мне это?!!
Неожиданно лицо Сталина начало медленно багроветь, он перестал дышать и вдруг сильно закашлялся. Кашель был таким сильным, что, казалось, Отец народов сейчас выхаркнет свои лёгкие. Тут же рядом оказался Власик.
– Вам плохо, товарищ Сталин?
– обеспокоенно спросил он, не зная, что предпринять.
Однако постепенно кашель стих, багровость ушла с лица Иосифа Виссарионовича, и он махнул трубкой на своего начальника охраны:
– Николай, я в порядке, ступай...
Когда мы снова остались одни, Сталин доверительно, негромко произнёс:
– Здоровье уже не то, суставы болят, в прошлом году инсульт случился, а тут ещё эта зараза прицепилась, вторую неделю дохаю. Врачи пичкают какой-то гадостью, а я лучше них знаю, что мне пить и как лечиться. Но мысли об уходе на покой посещают всё чаще. Уже как-никак пережил себя же из вашей истории, про март 53-го я помню, - грустно улыбнулся он.
– Я вот и Лаврентию говорю, чтобы готовился меня подменить. Хочется пожить жизнью простого советского пенсионера. Мне этот климат противопоказан, уеду на южное побережье, буду жить в небольшом домике, поливать цветы по утрам...
А может, не стоит торопиться с выводом активов? Сталин уже не молод, вон и сам признаётся в своих недомоганиях. Если время потянуть, то, как говаривал незабвенный Ходжа Насреддин, либо ишак сдохнет, либо падишах помрёт.
– Кстати, а вы, товарищ Сорокин, не хотели бы заняться политикой?
– отвлёк меня от раздумий голос Вождя.
– Вступите в КПСС, для начала займёте пост какого-нибудь секретаря райкома, затем быстрое продвижение по партийной линии, а мы вам в этом деле поможем.
– А что, разве так можно?
– Шютка, - улыбнулся Сталин и негромко, дрябло рассмеялся.
– Вы бизнесмэн, делайте то, что вам ближе. Ладно, поговорили - теперь пойдёмте ужинать.
За ужином мне кусок не лез в горло, но я пихал в себя еду насильно, делая вид, что очень проголодался и всё очень вкусно. Хотя и впрямь было вкусно, несмотря на то, что блюда вроде бы подавались без особых изысков. Иосиф Виссарионович шутил и смеялся, и даже заставил меня рассказать анекдот о нём, пришлось вспоминать самый нейтральный.
– Сталин разговаривает по телефону с Черчиллем: 'Нэт... Нэт...
Нэт... Нэт... Да... Нэт... Нэт...' Кладет трубку. Поскребышев спрашивает: 'Товарищ Сталин, а в чем вы согласились с Черчиллем?' 'А это он меня спросил, хорошо ли я его слышу'.Дядя Джо долго смеялся, а просмеявшись, признался, что слышит этот анекдот впервые и постарается его запомнить. А на прощание, уже на крыльце, наклонился к моему уху и негромко сказал:
– И спасибо, вам товарищ Сорокин, за сына. Если бы не ваше вмешательство в ход истории, одного из сыновей я мог бы лишиться.
В первый момент я не понял, о чём он, но спустя мгновение сообразил. Ах да, это же Иосиф Виссарионович про Якова! В том далёком, ещё довоенном письме на имя Сталина я упомянул, что его старший сын в самом начале войны окажется в плену, а в 43-м погибнет, бросившись на стальную проволоку концлагеря. Вот только какого - я тогда так и не вспомнил. Но упомянул, что в плену Яков вёл себя достойно. Вот сейчас Великий кормчий и вспомнил о том письме.
Варе о предложении Сталина я рассказал только на следующее утро. Накануне вечером, после возвращения с 'Ближней дачи', не хотелось лишать её сна. Однако, к моему удивлению, Варя восприняла это известие скорее позитивно, чем негативно.
– А что, я все эти годы знаешь как тосковала по Одессе?!
– негромко заявила мне суженая, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате детей.
– Мне эта Америка даром не была нужна, и если бы не задание партии и Правительства... Ты даже не представляешь, как мне было противно изображать леди на всех этих выходах в свет. Хотя все знали, что я до знакомства с тобой как бы работала официанткой, и помню все эти перешёптывания за спиной. Как-будто сами - потомственные аристократы.
Она фыркнула, сминая между ног свою половину одеяла, и положила ладонь мне на грудь.
– У тебя волосы уже седеют, - заметила она, грустно улыбнувшись.
– Надеюсь, только на груди, - хмыкнул я.
– Ну, на голове я тоже замечала седые волоски, а вообще, мне кажется, лёгкая проседь только придаст тебе благородства.
– По мне - его и сейчас хоть отбавляй.
Следующие десять, а то и все пятнадцать минут мы посвятили друг другу, а по их истечении потные, но довольные по очереди направились в душ.
Через час, уже позавтракав, я постучался в номер Стетсона, но ответа так и не дождался. Похоже, Саймон на всю ночь завис с Вишневской. У них там, судя по всему, отношения налаживались полным ходом. Ладно, семь футов ему в штаны, а я отправился на 'Мосфильм', где меня дожидалось портфолио потенциальных актёров, имена которых я озвучил по телефону ещё до прилёта в Москву.
Памятуя, что Куравлёв и Варлей сейчас пребывают в совсем юном возрасте, я заранее продумал варианты замены. В итоге после долгих размышлений и прозвонов в СССР на роль Хомы Брута я предложил кандидатуру Юрия Никулина, в настоящее время работавшего в цирке в дуэте в Шуйдиным. А образ зловещей и очаровательной Панночки я предложил воплотить студентке актёрского факультета Киевского института театрального искусства Элине Быстрицкой, уже успевшей сняться в паре фильмов. Оба только начинали свой путь к будущей славе, причём Никулин пока был сосредоточен исключительно на цирке. По своим каналам я выяснил, что после войны из-за якобы отсутствия актёрских способностей Никулин не смог поступить ни во ВГИК, ни в ГИТИС. Знали бы эти экзаменаторы в приёмной комиссии, каких высот достигнет этот парень.