Возвращение

Девушка помнила, как сидела на кровати и примеряла на себя высыпанные из шкатулки украшения матери, нанизывая на тонкие пальчики кольца, обвивая запястья золотыми цепями и жемчужными ожерельями. Сменилось только бельё, придав обстановке изысканную простоту. Если тогда балдахин, подушки и покрывало, были вышиты многоцветным цветочным рисунком, то сейчас они, украшенные однотонным незамысловатым геометрическим узором, напомнили вышивку в технике «Монохром». На полу, вместо всех оттенков лилового персидского исфаханского ковра, в ворсе которого по самые щиколотки утопали детские ступни, лежал турецкий безворсовый, выполненный традиционным орнаментом в пурпурном и ярко-жёлтом цвете.

В ушах шумело. Запах чеснока щекотал в носу. Прикрыв глаза, Наташа слышала мелодичный голос матери, которая сидела у этого самого серебряного зеркала и служанка причёсывала её. Казалось нелепым видеть в этой — такой родной — обстановке чужих людей. Поспешно смахнула сорвавшуюся с ресниц слезу, замирая. Не хватало разреветься. Глянула в сторону беседующих, не заметил ли кто торопливое движение. Нет. Она для них прислуга, пустое место. Уставилась на стенную панель у ложа. Память услужливо открыла за ней потайную дверцу. Там мама хранила шкатулку с украшениями. Ту самую, серебряную, чеканную, с вензелем рода Виттсбахов, усыпанную драгоценными камнями.

Не вслушиваясь в вяло текущую беседу, Наташа терпеливо ждала окончания визита. Сложенные на коленях дрожащие ладони сжались в кулачки. Больше не хотелось осмотреть дом. Слишком больно. В горле стоял ком чесночной горечи. Переключила внимание на внука хозяйки. Он стоял у камина, сложив руки на груди, отбивая такт указательным пальцем с нанизанным на нём крупной печаткой с квадратной площадкой. Лениво, едва не зевая, переводил ироничный взор с одной женщины на другую, старательно делая вид, что увлечён светской беседой.

Наташа видела его чёткий красивый профиль с аккуратной короткой бородкой. Кто он, этот мужчина? Удастся ли сегодня взглянуть на его жену? Снова вспомнился Герард. Прошло почти четыре месяца с их последней встречи. Иному мужчине достаточно, чтобы увлечься новой пассией. Более того — жениться. Теперь уже рядом с Бригахбургом пфальцграфиня вполне ожидаемо обнаружила — материализовавшуюся из воздуха — герцогиню Ангелику, вцепившуюся в его предплечье. По сердцу прошлись острые коготки ревности. А как же то, что произошло в таверне? Простила? Качнула головой, ведя мысленную беседу с собой: «Нет, не простила». Но боль утихла, уступив место накатившей тоске. Прочь! Хватит!

Стряхнув наваждение, прислушалась. Не к беседе. К дому. Ей казалось, что он тоже узнал её. Старый и немного запущенный, он дышал, разговаривал с ней, поскрипывая половицами, раскачивая блуждающим потоком горячего воздуха невесомую пыльную паутину, свисающую с балок высокого потолка, ненавязчиво гремел ставнями и хлопал входной дверью. Он впустил её.

Очнулась, когда заметила движущиеся тени перед собой. Хельга прощалась с хозяйкой дома. Витолд услужливо накрыл её плечи накидкой и, повернувшись к её сопровождающей, удостоил её не только своим вниманием, небрежно накинув одеяние, но и невзначай спросил:

— Фрейлейн Ольес, я вас не мог видеть раньше?

От его пристального внимания она вздрогнула, тихо ответив: «Нет», кутаясь и пряча глаза. Как и положено безликой компаньонке. Не хотелось смотреть на него, так похожего на другого мужчину.

— Я вас определённо видел, — настаивал он, следуя за ними по коридору.

От незаметного рывка Хельги за ворс накидки, Наташа замедлила шаг.

— Вэлэри, ответь ему, — шептала она возбуждённо. — Он истолкует твоё молчание, как оскорбление. Мне придётся тебя… рассчитать.

Наташа резко обернулась, упершись взглядом в грудь Витолда. Вот привязался!

Он отступил на шаг, сузив глаза и наморщив лоб. В сумраке коридора влажно блестели колючие глаза компаньонки гостьи, а её голос показался раздражённым:

— Ваше сиятельство, вы не могли видеть меня раньше. Я недавно прибыла сюда из Фландрии и, пожалуйста, скажите вашему лекарю, что небольшое количество лечебного дыма действует более эффективно, чем сильное задымление, которое может оказаться вредоносным. Нельзя так близко и долго находиться у источника жара. — Он непонимающе смотрел на неё. — Очага. — Добавила снисходительно. Отвернулась, следуя за графиней.

— Я вспомню, — холодно пообещали ей в спину. — У меня на редкость отличная память на лица.

Дёрнула плечом: «Ну-ну…», пряча в меховых складках сложенные кукишем пальцы. Опомнившись, развернулась, церемонно присев в прощальном реверансе.

На обратном пути, качаясь в карете, главной темой разговора был визит в родовое гнездо фон Россенов. Хельга коротко пересказывала разговор со старой пфальцграфиней, сетуя, что Вэлэри не слушала беседу.

— Я не могла, — оправдывалась Наташа. — Меня одолели воспоминания. К тому же нынешние хозяева мне не интересны. Я их видела в первый и в последний раз.

Уже не было любопытно, как выглядит супруга этого Витолда. Какая разница: породистая, не породистая — одного с ним поля ягода. А она? Она ведь тоже пфальцграфиня и уже успела забыть об этом. Словно прочитав её мысли, подруга задумчиво произнесла:

— Вэлэри, тебе нужны бумаги на имя Ольес. — Метнула взор на зашторенное окно, откуда доносился звук копыт, вязнущих в мокром снежном месиве.

— Где я их возьму?

— Поговорим с Эрихом.

— Это будет подлог. Он не пойдёт на это, — сокрушённо вздохнула Наташа.

— Другие пойдут. Золото может всё. А ты и впрямь очень похожа на фламандку. Твоё произношение…

— Я мечтаю избавиться от него и нужно освоить грамоту.

— Так в чём задержка? У нас по соседству снимает камору писец, очень приятный старичок и дорого не возьмёт.

— Не откажусь. Подожду только ещё кое-кого, чтобы уж всем вместе сесть за парту.

Она всегда хотела, чтобы Фиона и Руди — не говоря о Гензеле — были грамотными.

— И ещё, Вэлэри. — В голосе Хельги проскочили тревожные нотки. — Думаешь, почему пфальцграф так настойчиво присматривался к тебе?

— Разве? — насторожилась она. — Не заметила.

— Я бы тоже не заметила. Случайно перехватила на тебе его взор. Эта семья покупала дом у твоей семьи. Они знали твоих родителей. И, мне кажется, я слышала о Шоленбургах от твоего отца. Правда, он тогда был в беспамятстве. Возможно, Витолд видел тебя.

Девушку обдало жаром. Она действительно пропустила всё самое интересное. Может быть, к лучшему? Слыша всё это, смогла бы под льдистым взглядом мужчины удержать эмоции и не выдать себя?