Возвращение

— Что-то не очень он вкусный, — привередничала Наташа, маленькими глотками поглощая тёплое варево.

— Зато будете спать беспробудно до самого утра.

— Я и так сплю, — кривила душой, слизывая горькие капли микстуры с горячих губ.

В последнее время то ли от переутомления и недосыпа — ложилась поздно и вставала с первыми лучами солнца, — то ли от весеннего авитаминоза, спалось плохо. Каждую ночь Он выходил из тёмной тени в углу, ложился рядом с ней и обнимал, прижимая к себе, прогоняя озноб. Разбуженное тело тосковало по нему, его рукам — сильным и нежным, по всё понимающим глазам, по голосу, по запаху. Искала себе оправдание. Нет, не она предала его. Он не принял её жертвы, отвернулся, не поняв мотивов её поступка, приняв слова спасения за оскорбление, поспешив отказаться от своей любви. Снова слышала стоны. Снова закрывала уши ладонями, твердя, что правильно сделала, уйдя, не развязав. Только тот его взгляд — тревожный и нежный не давал спокойно спать. Бередил душу недосказанностью, чувством неправильности происходящего. Почему она до сих пор цепляется за воспоминания, которые не отпускают?

Длинный обоз из телег, небольших возков и громоздких повозок, сопровождаемый нанятыми на время путешествия охранниками и слугами, которые должны были обслуживать своих господ, медленно двигался по узкой лесной дороге. В предрассветных сумерках, размытых лёгким туманом, проступали скелеты деревьев с пробивающейся сквозь набухшие треснувшие почки молодой липкой листвой. И только прохладный весенний запах пробудившегося от зимней спячки леса приятно щекотал ноздри. Пахло свежей хвоей, мокрыми ветками, напитанной влагой землёй, зеленью первой пахучей травы, острыми иглами прорезавшую прибитую прошлогоднюю растительность. Слышалось робкое птичье треньканье и отдалённый слабый треск сухих сучьев под весом осторожного зверья. Уже которую милю тянулся дремучий лес. Наташа выглянула из-под опущенного полога крытой повозки, глубоко вдыхая, кутаясь в толстое шерстяное одеяло, настороженно поглядывая по сторонам. Глухое, мрачное место.

Сбоку по борту верхом на коне просматривалась крупная мужская фигура. Руди. Он дремал, опустив голову на грудь, расслабленно покачиваясь в такт движениям лошади. Раздавшийся всхрап и тихий стон, спящего под ворохом шкур Корбла, напомнили, что такие поездки давались ему тяжело. Хотя, трясло не сильно. Открытая, ровная местность до самого Нёрдлингена и сравнительно твёрдая глинистая почва в этой части Швабии делали просёлочные дороги в течение большей части года вполне удобными для движения.

Не большой любитель проводить много времени в седле, герр Уц после каждой такой поездки на ярмарку, долго отходил, маясь болями в искривлённых костях. Но пропустить оптовую распродажу нужного и порой редкого товара, сэкономив на этом, было выше его сил. Что боль? Она утихнет. А вот купленное льняное сукно, шерсть, изделия из металла, зерно пополнят склады и закрома поместья, а на сэкономленные деньги можно прикупить другого, не менее нужного, товара.

— Руди, — тихонько позвала Наташа, не желая будить Гоблина и не особо рассчитывая, что её услышат.

— Да, хозяйка, — так же тихо отозвался он, не подняв головы и не открыв глаз.

— Иди сюда, поспи. Здесь места всем хватит.

В ответ лишь качнул головой, отказываясь. Девушка, вздохнув, нырнула в нутро повозки. Она переживала за кузнеца и Фиону. Так хотелось, чтобы эти двое соединили свои судьбы. Видела, что Руди покорил сердце ведуньи, но взаимности с его стороны не замечала. Старалась при любом удобном случае оставить их наедине или ненавязчиво похвалить Рыжую, подчеркнув её достоинства. Бесполезно. Иногда между ними вспыхивала незлобивая шутливая перебранка и тогда казалось, что между ними что-то есть, но всё быстро сходило на нет, возвращая их отношения в прежнее спокойное русло. Чаще всего такое случалось на занятиях обучению грамоте, где высокий крепкий кузнец со стилосом, кажущимся соломинкой в его руке, выглядел нелепо.

Рекомендованный Хельгой сосед-писарь исправно приходил четыре раза в неделю сразу после обеда и пфальцграфиня, задумавшая сделать из своих друзей грамотных граждан, строго следила за их посещаемостью. Терпеливо постигала азы средневековой письменности и чтения, делая успехи и постепенно избавляясь от акцента.

Комфортнее всех за «партой» чувствовал себя Гензель. Незамутнённый ничем детский разум легко впитывал новые знания.

Фиона к учёбе отнеслась ответственно, поскольку понимала, что умение считать и читать ей не повредит. К тому же ей доставляло удовольствие лишний раз побыть рядом с Рыжим и поддеть его незлобивой шуткой, получив щекотный щипок в бок.

Руди ходил на занятия в угоду хозяйке, поскольку на его удивлённое: «Мне это зачем?», получил от неё строгий взор и предупредительно-угрожающий шёпот: «Попробуй не приди». Его руки, неуверенно держащие стилос и церу, соскучились по истинно мужскому делу. Проезжая мимо кузниц, изобилующих на городских окраинах, он жадно принюхивался к ветру, приносящему запах окалины, прислушивался к раздающимся стукам молота о наковальню, с пренебрежительным интересом дотошно рассматривал кованые изделия, сваленные под навесом на заднем дворе таверны, сосредоточенно роясь в ящике с накладными и навесными замками, цокая языком и качая головой.

Большую часть времени Рыжий проводил за спиной пфальцграфини, охраняя её, и тогда она могла, не оглядываясь, ходить везде, зная, что её жизнь находится в надёжных руках. На территории таверны ей ничто не грозило, а вот по дороге от ворот отеля до дома графини могло произойти всякое, учитывая, что возвращаться приходилось в сумерках. Движение на набережной с наступлением ночи вопреки ожиданию оживлялось. Снующие безмолвные сгорбленные тени, напоминающие призраков, гремя тачками, испарялись в весеннем тумане, наплывающем с реки. Бродячие собаки, принюхиваясь, пробегали мимо, изредка глухо рыкнув вслед проскочившему возмутителю спокойствия.

Ранним утром обоз выкатился на прямую дорогу, ведущую к Нёрдлингену.

Корбл, щурясь, всматривался в невысокие постройки маленького городка, раскинувшегося на равнине. Оптовая ярмарка, одна из крупнейших в графстве, куда съезжались в основном купцы и иноземные торговцы, находящиеся под особым покровительством короля, изобиловала разнообразием товара, пользующимся большим спросом. Здесь заключались договора по его закупке.

Вся базарная площадь была запружена подводами и телегами. Шум толпы, смех, шутки, брань, крики зазывал — всё слилось в многоголосый праздник. Слышалась иностранная речь. Наташа прислушалась, выделяя итальянские певучие слова, французский прононс, раскатистые и грубоватые английские звуки.

Здесь всё было поделено на зоны торговли идентичным товаром, давая возможность выбрать нужное по качеству и цене.

Девушка следовала за Гоблином, доверившись ему, не раз здесь бывавшему.

— Где твой кошель? — обернулся он, указывая взором на хорошо одетого мужчину, растерянно озиравшегося и хлопавшего по своим бокам.

— Понятно. Прощай, золото! — Пфальцграфиня коснулась небольшого мешочка на своём поясе под накидкой. Часть денег носил Руди во внутреннем кармане кафтана, который она лично пришила ему. Обернувшись, убедилась, что у кузнеца всё в порядке.

Герр Уц качал большой головой:

— Как всегда, будет знатный улов. Разини и простаки никогда не переведутся. Давай-ка, зайдём сюда, — кивнул на крытую будку с охранником у входа, откидывая тяжёлый полог. — Эти пусть тут подождут.

Пропустили выходящего мужчину с деревянной коробкой в руках.

Внутри палатка оказалась просторнее, чем выглядела снаружи. Через отверстие под потолком пробивался дневной свет, бликуя на полированной поверхности низких прямоугольных ящичков, стоящих на высоком узком столе. Пожилой продавец и юноша лет шестнадцати с ожиданием уставились на вошедших.