Возвращение

Ушло на все про все минут двадцать, это время Богословский и Махров провели в обсуждении – где записывать песни. Мне честно сказать было все равно – они в этом лучше разбираются.

Закончив, вручил партитуры Богословскому, и тот тут же унесся, махнув на прощание рукой и пообещав позвонить, когда все будет готово. Кому позвонить – я так и не понял. Махрову, наверное, не мне же. Соберут музыкантов, потренируются, потом пригласят меня – я оценю, внесу правки, и…начнем решать вопрос.

Махров тоже засобирался уходить, но я его задержал:

– Погоди, Леш…поговорить. Ты сколько министром? Месяц? Два? Неважно... В общем, я разговаривал с Шелепиным, и он сказал, что я теперь твой советник. Как это будет выглядеть? Я буду тебе подсказывать, какие шаги в культуре желательно предпринять. Я не лезу в твои финансовые дебри, не лезу ни в какие кадровые дела…ты и сам тут разберешься. Я хочу поговорить о черном списке.

– О чем?! – не понял Махров – Каком списке?

– Черном списке Фурцевой. Неужели не слыша о таком?

– Честно сказать – мне не до списков. Тут она такого наворотила…у меня там комиссия работает, подсчитывают убытки. И считают, сколько она разбазарила! Дело будем возбуждать, точно!

– Во что, Леш…как советник тебе говорю: срочно займись судьбой исполнителей – Миансаровой, Высоцким, Мондрус, Ободзинским, Мулерманом – тоже. Миансаровой Фурцева просто позавидовала – успеху, молодости, красоте. Мондрус не дают петь, и если так продолжится – в ближайшее время она эмигрирует и будет петь за границей. А нам не след терять хороших певцов. И Ободзинский великолепный певец – Фурцева его просто не любила, да и все тут. Самодурка чертова! Ну а про Высоцкого…ту вообще все понятно. Пора прекращать этот фурцевский идиотизм.

– А что Шелепин по этому поводу говорит? – Махров был как никогда серьезен – ты вообще понимаешь, насколько это все…хмм…нужно быть осторожным, резких шагов у нас не любят.

– Шелепин меня поддерживает. Разве ты не чувствуешь, в стране веет ветер перемен! Одно то, что убрали Фурцеву и поставили тебя – это что-то, да значит? Тебя ведь почему поставили на это место, ты понимаешь?

– И почему?

– Во-первых, я просил, чтобы тебя не трогали и вообще…заметили. Во-вторых, ты успешный менеджер, и хорошо поработал в издательстве. А в-третьих…время перемен. Нужны новые, эффективные люди. Ты должен сделать из старой, тухлой системы работы с культурой нечто новое, эффективное. Думать не задницей, как это делала Фурцева, а головой, извлекая пользу для государства. А польза государства в том, чтобы наша культура развивалась, чтобы народу было интересно, ярко жить. Почему популярны мои книги? Потому, что я даю людям возможность отвлечься от серой действительности. Даю им мечту! Так вот ты должен сделать то же самое, только в государственном масштабе. Не только книги, но еще и телевидение, и кино! Людям нужен хлеб и зрелища, не забыл? Зрелища! И тогда они легче переносят невзгоды! Всегда было и будет! И ты должен дать им хорошие зрелища! Кстати, что там с Тарковским? Ты с ним говорил?

– Я его пригласил к себе в министерство – на завтра. Поговорю, прощупаю, а уж потом состыкую его с тобой. Пусть почитает книгу, прежде чем начнет с тобой разговаривать. Иначе вы и не поймете друг друга. Ладно…то, что ты сказал про черный список – я запомнил, и буду решать вопрос. Если ты говоришь, что Шелепин курсе.

– В курсе. И вот что, тебе нужен дельный человек на Гостелерадио. Выходи с предложением на Совет министров. Сейчас ведь Гостелерадио подчиняется министерству культуры?

– Номинально. Подчинили вроде бы как мне, а на самом деле председатель назначается оттуда, из Совета. Я могу только писать представление.

– Но вот и пиши. А я со своей стороны сделаю все, чтобы тебе помочь, поставить дельного человека.

– И кого? У тебя ведь уже есть кандидатура, так?

– Панкин. Главред «Комсомолки». Очень, очень дельный человек! Кстати, на доверии у Шелепина. Панкин перед вами у меня был, интервью брал. Он точно будет на пресс-конференции, найди его и поговори на эту тему. Поговорю. Кстати, а что с книгами? Когда следующая?

– Знаешь, Леш…меня так задрала эта текучка, что просто сил нет! Я не успеваю жить! Книги не пишу, только мотаюсь по государственным делам! Кстати, похвастаться хочу…мне ведь Ленинскую премию дают.

– Да ладно?! – Глаза Махрова едва не вывалились из орбит – За что?!

– Вот щас обидно было! Неужели не за что? – ухмыльнулся я – Маститый писатель, признанный мировым сообществом!

– Да нет…я не о том! – досадливо поморщился Махров – Я имел в виду: с какой мотивацией.

– За укрепление мира – пожал я плечами – Ну и за все про все. Потому что я хороший человек. Вручать будут двадцать второго апреля, как обычно.

– Представляю, как взвоет писательское сообщество! – ухмыльнулся Махров – Это же пауки в банке! Представляю, каких гадостей они про тебя наговорят! Кстати, а что за история в доме актера? Говорят, ты там кучу народа то ли поубивал, то ли отправил в больницу? Это правда? Или врут?

– Врут! Никаких куч не отправлял! И никого вообще не отправлял! Их скорая отправляла – хихикнул я, и пожал плечами – Случайно оказался в центре драки. Пришлось защищаться. И что я мог поделать? Пришлось их всех того…укладывать рядком.

– Мда…тут по всей Москве такие страсти рассказывают! Даже до меня дошло. Новый редактор, тот что за меня теперь в издательстве – он позвонил. Говорит, в Союзе Писателей шепчутся, тебя полощут.

– Слушай, а вообще – как это самое писательское сообщество отнеслось к тому, что я уехал в США и там добился кое-какого успеха? Как отреагировали?

– Ха! Как отреагировали?! Письма писали! Клеймили тебя позором! Каждый в отдельности и коллективные петиции. Что они не с тобой, что они тебя осуждают, и что твои книги дерьмо собачье, да еще и буржуазное. Только все странным образом гасло. Уходили письма вверх, и…никакого эффекта. Ни в газетах никаких статей, ни собраний коллективов с разоблачением тебя, подлеца. Уверен, тут без Комитета не обошлось. Это они гасили. Так что даже самый последний идиот понял, что задушить тебя не удастся. А ведь как им хотелось! На меня ведь тоже жалобы писали – мол зажимаю настоящих советских писателей, печатаю буржуазного наймита, предателя родины! То есть тебя. Меня вызвали наверх, я демонстрировал статистику, графики, выкладки, и оказывалось, что я печатаю всех, даже самое дерьмо, книги о соцсоревновании, или о пионерах, которые задерживают шпионов, вот только эффекта от этих правильных писателей никакого. Ты один делал кассу в несколько раз больше, чем все остальные авторы. Да еще и в валюте! А валюта стране – ох, как нужна! Вот это и спасло. А когда начались перемены, когда Брежнев умер – тогда вообще все пошло хорошо. Меня вызвали и предложили возглавить Минкульт. А я что, дурак – отказываться? Но я тебе уже об этом говорил, повторяться не буду.

Махров помолчал, и вдруг весело хлопнул по колену:

– А я ведь скоро к тебе перееду! Ха ха! Не таращься так, не в твою квартиру! В этот дом! Буду на десятом этаже жить, в трехкомнатной квартире. И правда – если уж министром поставили, так почему не взять себе то, что положено? Ведь правда же?

– Правда – улыбнулся я, и Махров снова расплылся в улыбке:

– Люба просто в восторге! Так что буду к тебе забегать, как только проголодаюсь! Хе хе… Мда…ну ты себе и гренадера взял в домработницы! Честно сказать я просто охренел! Илья Муромец, а не девка! Вот же уродятся такие! И в домработницы?! Да ей спортом надо заниматься, а не тарелками греметь!

– Военнослужащая на пенсии – приложил я палец к губам – После ранения. Только тсс!

– Понял! Молчу! – кивнул Махров, и поднялся – Поехал я. Там Люба заждалась, а время-то уже…ооо…ночь на дворе, а я все у тебя сижу! В общем, я тебе позвоню.

– Стой! – остановил я Махрова, уже сделавшего шаг к двери – Номер запиши.. Это автомобильный номер. Ко мне «волгу» прикрепили, так в ней «Алтай» стоит. У тебя небось такой же, в министерской машине. Не обещаю, что я всегда буду ездить на ней, но если что – звони.