Возвращенный рай

— Выпачкаться маслом не так уж страшно — есть грязь и похуже. А сыворотка — это только сыворотка, снятое молоко, ни больше ни меньше.

— А ты хотел что-нибудь другое? — спросила девушка.

— Я слыхал, у тебя есть золотая монета…

— Кто тебе это сказал?

— Тебе оставили ее на подоконнике. Одну из самых дорогих, из тех, что ценятся на всем белом свете.

— Ну что ж, это никакая не тайна. Я ее тебе покажу, вот только закончу сбивать.

Наконец масло было готово. Девушка переложила сбитые комья со стекающей сывороткой из кадки в корытце, пошла в кухню и взяла горячую, только что испеченную лепешку — ведь всегда принято к свежему маслу выпекать ржаные лепешки. Даже в стихах воспеты эти три блаженства в Исландии — горячая ржаная лепешка, полная женщина и холодная сыворотка.

Девушка, не скупясь, подцепила пальцем кусок свежего масла, положила его на лепешку, налила в кувшин сыворотки и подала юноше. Потом вытащила из-под подушки узелочек, развязала его, достала золотой и показала своему гостю.

— Угу, настоящий. Я думаю, за него можно купить целую корову. Как он тебе достался?

— А! — произнесла девушка, как бы подчеркивая, что это совсем пустяковое дело. — Тут один человек оставил. Можешь взять себе, если хочешь. Мы ждем отца со дня на день — он должен приехать из Копенгагена, — и я не знаю, что он скажет, если увидит у нас золото.

— Кто же дал его тебе? — спросил парень.

— Бьёрн из Лейрура, — ответила девушка.

— За что?

— Я помогала ему раздеваться.

— И ничего больше?

— Он был промокший, — сказала она. — Он повсюду скупает лошадей, и ему частенько приходится окунаться в ледниковую воду; на нем никогда не было сухой нитки, когда он приезжал сюда по ночам.

— Да ведь он негодяй! — выпалил Йоуи из Драунгара.

— За всю свою жизнь не слыхала такого отвратительного слова ни об одном человеке, — сказала девушка, и радость исчезла с ее лица. — Кроме того, это неправда: Бьёрн из Лейрура — хороший человек!

— Первый раз слышу, чтобы Бьёрна из Лейрура называли хорошим человеком. Наоборот, все знают, что он женится по три-четыре раза в год, не говоря уже о тех, на которых не надо жениться — они замужние. А сколько таких, которых он обманывает и бросает.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — изумилась девушка. — Это что, загадка?

— Хотелось бы, чтобы тебе не пришлось ее разгадывать, — ответил он.

— Хорошо тебе, что ты такой умный!

— Ты забываешь, что я почти на три года старше, и этой зимой уже четвертый раз буду рыбачить в Торлауксхёбне.

— По-моему, все, что ты сейчас плел, рыбацкие побасенки. Слушай же, что я тебе скажу: вряд ли есть еще такой справедливый и славный человек, как Бьёрн из Лейрура. Я всегда была застенчивой, боялась людей — до тех пор, пока он не стал ночевать у нас. Я так стеснялась тебя, что даже трудно передать. Два года я мучилась, что тогда, в горах, не отважилась разрешить тебе сесть на Крапи.

— Ну, раз ты теперь не такая стеснительная, то, может быть, расскажешь, зачем берет тебя старик в постель ночью?

— Кто рассказывал тебе?

— Погонщики болтают об этом, — ответил парень.

— Зачем берет меня в постель Бьёрн из Лейрура? Ну это уж слишком! Просто так, ни за чем, если хочешь знать. Ты смеешься! Не думала, что ты такой!

— Почему же ты мне не ответила?

— Я ни в чем не виновата, чтобы держать ответ перед тобой. Просто такой глупой, маленькой девчонке, как я, нравится, когда взрослый человек снисходит до разговора с ней, как с человеком.

— А потом?

— Что ты имеешь в виду?

— Такие типы сразу же начинают лапать.

— Лапать? Ты имеешь в виду ласкать? Меньше всего это похоже на Бьёрна из Лейрура, — выпалила девушка.

— Ты сама говорила, что раздевала его, когда он промокал до самых подмышек, — сказал парень.

— Не говорила я тебе этого. Было другое, но я не делаю из этого секрета, я рассказала маме. Часто, когда я стаскивала с него одежду, он говорил мне: «Ложись на край кровати рядом со мной, моя маленькая. Зачем тебе спать на торфяной куче в сарае?»

— Хотя я и мало смыслю в таких делах, — заметил парень, — не верится, чтобы такой мужик, как Бьёрн из Лейрура, заполучив в кровать девчонку, оставил ее в покое.

— Я тоже мало чего знаю. Только он не трогал меня. Правда, рядом с ним на меня нападала усталость и сонливость, и я не помпю, что бывало после того, как я ложилась.

— А он не прикасался к тебе?

— Только один раз, во сне, он толкнул меня невзначай. Но я отодвинулась и проснулась, точно мне приснилось что-то. И опять мигом уснула. Больше я ничего не замечала за ним, кроме того, что он большой и сильный. Представь себе, я редко спала так крепко, как со стариком. Никогда я не слыхала, когда утром он перелезал через меня и уезжал.

Юноша с сомнением рассматривал девушку.

— Как мужчине понять женщину! Нет более разных созданий на земле. Нужно либо верить, либо не верить. Я решил верить тебе, Стейнбьорг. А теперь мне пора. Нет больше времени. Спасибо за лепешку и сыворотку…

— И деньги, Йоуи, — добавила девушка. — Золотой. Хорошо, что я могу вознаградить тебя за то, что не разрешила тогда сесть на Крапи. Теперь-то лошадь при дворе короля и зовут ее Пусси.

— Не стоит вспоминать об этом. До свиданья. Я возьму твою монету в залог будущего. Спасибо.

Она смотрела на него, преисполненная благодарности за то, что он пришел, и тоски, потому что ему нужно уезжать так скоро. Она не удержалась, чтобы не сказать:

— Мне кажется, что за это короткое время ты стал больше и сильнее.

— Это благодаря лепешке и сыворотке, — сказал он. — И маслу из кадки.

Она смотрела, как он наклоняется, чтобы пройти в дверь, и чувствовала, что разочарована. Вдруг он обернулся в темном проеме дверей и подошел к ней, взглянул смущенно, собираясь что-то сказать.

— Ну что? — спросила она и улыбнулась, сильно покраснев.

— Я хотел лишь спросить, — сказал он, — такой золотой был только один?

Она задумалась, потом догадалась, что он имеет в виду. Улыбка исчезла с ее лица.

— Подожди-ка…

Она вытащила из узелка несколько красивых серебряных монет.

— Пожалуйста, — сказала она. — Возьми. Отцу наверняка не понравится, если он увидит их у меня.

Парень взял серебро и сказал, что это тоже неплохо.

— Но, — добавил он, — я хотел бы знать, не было больше золотых?