Вперед в прошлое 10

— Правильно, — согласился Илья, косясь на меня. — Так мы хоть одну версию проработаем. Райко, вон, возле Раи живет, заодно и ее проводим.

— Да не выйдет он, — скривился Кабанов. — Видели, какой у него забор? Каменный, двухметровый, а по двору павлины ходят, орут, как оглашенные.

Денчик вытянул шею и довольно правдоподобно изобразил вопль павлина, а потом пожаловался:

— Козел он. Сам пригласил нас с Саньком видик смотреть, а когда мы пришли, не пустил, прикиньте?

— Ага, вечно смотрит на всех, как на дерьмо. — Гаечка накинула куртку. — Идем к Петюне, я за! Не выйдет — сам виноват.

Все засобирались на улицу. Когда вышли, дождь уже закончился, а ветер остался. Он не мог сравниться с последним норд-остом, но все равно был сильным и пробирал до костей.

Накинув капюшоны, мы двинулись к холму, где находился магазин, клуб, библиотека, немного частных домов и двухэтажное общежитие типа того, где теперь жил мой отец.

Петюнин дом располагался последним на улице, забор упирался в заросли терновника, а дальше был небольшой пустырь и обрыв в море, откуда открывался вид на горы и далекие огоньки курортного села. Мелким я много раз ходил мимо этого серого забора, чтобы спуститься к морю и искать на берегу павлиньи перья и всякое интересное.

Батя Петюни в СССР продавал мясо, ясное дело, воровал, мамаша работала начальником ресторана, жили они богато и первыми в селе построили двухэтажный дом. Как хвастался Петюня, родители имели доступ в валютные магазины, где продавалось много интересного и недоступного большинству. Мусор, в том числе строительный, чета Райко предпочитала сбрасывать с обрыва, и однажды мы с Ильей нашли на берегу кусок голубого стекла с пузырьками внутри, эта штука казалась мне настоящим чудом.

Теперь мы всей толпой собрались возле калитки, встроенной в черные ворота с художественной ковкой. Под козырьком был звонок, которым я поспешил воспользоваться, а чуть выше — глазок.

— Петрушок, выходи! — сделав руки рупором, тихонько проговорил Памфилов. — Подлый трус, голова, как арбуз!

Забор был высоким. Не три метра, но два — точно, потому мы не видели, что происходило во дворе. Залилась лаем собака, ей ответила другая. Включился свет, хлопнула дверь.

— Кто? — спросили взрослым хрипловатым голосом.

Все сразу замолчали, затихли.

— Нам срочно нужен Пётр, мы — его одноклассники, — крикнул я вверх, надеясь, что меня услышат.

Никто не ответил, донесся приглушенный голос — очевидно, команда собакам, лязгнула цепь. Шаги мы услышали, когда кто-то уже подходил к воротам. В глазке мелькнула тень, щелкнул замок, и наполовину вылез лысый мужчина в теплом халате — отец Петра, хозяин частной пекарни, одной из первых в городе, по прозвищу Корм. Блеснули линзы очков, блеснула огромная голда на волосатой груди. Потянуло мертвечиной

— Чего вам в такую рань? — рыкнул он, ухмыльнувшись.

— Позовите, пожалуйста, Петра, — проговорил я.

— Петя готовится спать, завтра поговорите.

Корм попытался захлопнуть калитку, но я перехватил ее.

— Подождите. Нам нужно кое-что выяснить у него напрямую, а не через милицию. Это очень серьезно.

Корм шевельнул бровями, еще раз осмотрел незваных гостей, сделал вывод, что и правда дело пахнет керосином, и сказал:

— Всех не впущу. Ты заходи.

— Ждем, — сказал Илья, и друзья оккупировали красивую скамеечку под магнолией возле забора, чем не обрадовали Корма, и он бросил:

— Окурки — убрать.

— Мы спортсмены, и не курим, — сказал я, оглядывая двор.

Его охраняли два белых бультерьера, бегающие на цепи вдоль забора, сейчас хозяин зафиксировал их цепи. Во дворе стояли «Рафик», «Москвич-пирожок» для развоза хлебобулочных изделий, и навороченный «Мерседес» — для транспортировки барского тела. По забору и по дому вился плющ, у порога зеленели две ели, в клумбах угадывались розы и самшит.

— Петя! — крикнул Корм. — Петя! Иди сюда.

Вскоре на пороге появился Петюня в спортивках, запахнув зимнюю куртку, он направился к нам. Корм и не думал уходить — видимо, сынок рассказывал, что его гнобят в классе — вдруг обидят дитятку. Сам Петя косился на родителя злобно, смущался.

Мертвечиной запахло сильнее. Я смотрел на одноклассника. На его лице читалось удивление, в глазах не было ни грамма страха, а вот любопытства хоть отбавляй. Не настолько он хороший актер, его чувства были искренними. Если бы у него рыльце было в пуху, он вел бы себя не так. Я протянул руку.

— Привет, Петя.

Он ответил на рукопожатие и спросил:

— Какими судьбами?

— Сколько ты им заплатил? — решил блефануть я. — Совершенные болваны. Одного мы взяли, у него погоняло Хмырь, знаешь такого?

Петя искренне замотал головой и отступил, словно стараясь спрятаться за отца. Тот насторожился и свел брови у переносицы, впился в меня взглядом.

— Ой да ладно, — продолжил блефовать я, — он сразу раскололся, сказал, что ты ему заплатил, чтобы он меня ножом пырнул. Вот мы и пришли. Решили сперва с тобой поговорить, чего уважаемым людям, — я посмотрел на Корма, — жизнь портить.

— Ты совсем обалдел? — вызверился на сына Корм и замахнулся для оплеухи, но опустил руку.

Петюня весь сжался, втянул голову в плечи, вскинул руки и попятился, причитая:

— Я ничего не делал! Нафиг ты мне сдался, чтобы за тебя еще и платить какому-то Хмырю!

В его голосе страх смешивался с обидой.

— Папа, ты ему веришь, что ли? Это бред какой-то!

Корм растерялся. Мне стало ясно, что Петюня, скорее всего, не виноват. Чтобы папаша его не прибил — вдруг в этой семье практикуется рукоприкладство, как когда-то — в моей — я честно признался, глядя на Корма:

— Меня чуть не убили нанятые неизвестные. Ваш сын был в списке подозреваемых на первом месте. Подозрения сняты. Извините.

Видя, как багровеет Корм, я попятился к калитке и пустился наутек.

— Чтоб ты сдох, придурок! — заорал Петюня.

— Ща собаку спущу! — прорычал Корм и правда побежал к бультерьеру, который будто что-то понял и принялся рваться на цепи.

Но мне было все равно. Вылетев на улицу, я объявил:

— Райко ни при чем. Валим отсюда! Корм в ярости!

— Собак спущу, суки! — донесся рев Корма.

Моя компания с визгом и ором прыснула в стороны, а собрались мы на остановке возле школы. Я еще раз прочитал лекцию, как важно ходить группами, и мы распрощались.

Домой мы с Борей попали в девять. Голодный брат рванул на кухню, я — за ним, принялся накладывать себе еще горячее картофельное пюре и котлеты, и тут на кухню вошел отчим.

— Где вы так долго? — дежурно проворчал он.

Боря глянул на него злобно, я ответил:

— Тренировка, потом девочек домой провожали, а то, говорят, завелся тут дед-педофил.

Вспомнилась история Анечки Ниженко. И ведь правда педофил завелся, надо будет подговорить друзей, чтобы гонять его.

Отчиму было неважно. Если бы я сказал, что мы кололись в подворотне, реакция не изменилась бы, потому что он сам хотел говорить и никого не слушал.