Вперед в прошлое 12

— Ага, и так пять лет подряд, — проворчал Борис и замолчал.

Леонид Эдуардович захотел возразить, но я его опередил:

— И все эти пять лет он будет чувствовать себя обиженным и несчастным. Это должно работать в обе стороны. Ты же не хочешь, чтобы твой сын был несчастным? А Василий уступать не будет, будет только давить.

В маминых глазах заблестели слезы, и я поспешил подвести ее к сути:

— Конечно нет. Но выход все-таки есть. Растащить по углам в нашей квартире не получится, она очень маленькая и все комнаты смежные. Ты понимаешь, что если так продолжится, то несчастными будут все: и Василий, которому надоест нервотрепка, и Боря, и ты. Так что лучше нам пожить в другом месте.

— Как это — в другом месте? — воскликнула она.

— В Николаевке, у пожилой хорошей женщины, которая за нами присмотрит. Будем ходить друг к другу в гости. Мы — к тебе, ты — к нам, готовить нам еду. Зарабатываю я неплохо, скоро будет еще больше. За Борей присмотрю, Наташа… Она вообще в Москву поступать скоро поедет, взрослая девушка уже.

Вместо того, чтобы возразить или согласиться, мама уронила голову на руки, сложенные на столе, и разрыдалась. Каретников всплеснул руками.

Так всегда. Когда кончаются аргументы, в ход идет тяжелая артиллерия — рёв, который должен включить у окружающих чувство вины.

Тётя Лора побежала наливать ей воду. У Бори задрожали губы, и он обнял мать, приговаривая:

— Мы все равно тебя любим. Просто очень мало места. Ма, так правда лучше. Обещаю хорошо учиться и не гулять допоздна!

Манипуляция сработала. Не будь меня рядом, Боря покаялся бы, что довел мать, и вернулся бы домой.

Хлебнув воды, мама прошептала:

— Вы же мои дети, мои маленькие дети, как вы там одни?

Наташка не удержалась и прошипела:

— Прекрасно! Никто не будет вещи об… — Я толкнул ее ногой под столом, и она обиженно смолкла.

— Давай я тебя с Зинаидой Павловной познакомлю? — предложил я маме. — Очень приятная женщина. Нам там будет… нормально. Главное — спокойно. Никто не будет злить Василия, он почувствует себя хозяином, и вашему будущему браку ничего не будет угрожать. Ведь многие семьи рушатся из-за непонимания между отчимом и детьми от первого брака. Мы хотим, чтобы ты была счастлива.

— Но не так же! — всхлипнула мама, решительно поднялась. — Вы же дети! А что люди скажут? Нет, я поговорю с Василием!

— Ну и толку? — возразил я. — Только поссоритесь. В квартире слишком тесно для того, чтобы там бесконфликтно жили такие разные люди. Живите мирно и счастливо, будем в гости друг к другу ходить, и никто не обозлится. А люди… скажи, что мы бабулю досматриваем.

— Это выход, — кивнул Леонид Эдуардович.

Похоже, маму больше всего волновало, не что мы ударимся во все тяжкие, не что останемся голодными и не присмотренными — а что люди ее осудят.

— Все равно нам всем скоро выбирать путь и становиться на крыло, — сказал я. — Так что, ма, идем домой.

— Выпейте чайку с печеньем, — предложила тетя Лора. — Сама пекла.

Мама механически отправила печенье в рот и начала жевать, испуганно поглядывая по сторонам. Она сюда пришла с четким намерением поругаться с Каретниковыми, которые поощряют шалости ее детей, а тут оказалось, что вовсе это не шалости.

— А когда отчим приезжает? — спросил Боря, косясь на часы.

Мама встрепенулась, вытерла рот, увидела, что только полседьмого, и расслабилась.

— Сказал, что не раньше восьми, он после работы за грузовиком поедет.

— Тогда идем, пока он не вернулся, буду вещи собирать! — воспрянул Боря.

Мама обратилась к тете Лоре:

— Спасибо вам, что присмотрели за Борей.

Тетя Лора улыбнулась, провожая нас в прихожую.

— Не ссорьтесь, пожалуйста! Живите мирно!

Только Наташка все еще дулась на маму и плелась позади. Боря без умолку болтал, рассказывал, какой Ян умный, мама кивала и улыбалась. Спрашивала о моих успехах в торговле и советовала переночевать дома. Завтра в школу, нужно к урокам подготовиться.

Все-таки встряска положительно на нее повлияла: она с нами по-человечески разговаривала! Вслушивалась, пыталась понять, а не отмахивалась, как обычно. Неужели поняла, что может нас потерять, и испугалась? Может, осознала что-то важное?

Хотелось верить, но вряд ли.

Дома она тоже вела себя с нами так, будто прощалась надолго или собирала в долгий и опасный путь. Помогала вспомнить, где что лежит, распределяла вещи по сумкам, летние уговорила оставить. Как это ни странно, первой собралась Наташка. Тяжелое поднимать ей было нежелательно, она сказала, что после школы заедет за остальным. На самом же деле ее учебники и то, что потяжелее, заберем мы с Борей.

Незаметно от мамы я отсчитал ей пятнадцать тысяч, и она упорхнула в наш новый временный дом. А вот Боря загрустил. Ходил из угла в угол, все ронял. То телевизор погладит, то свою кровать, то стол. Он затянул до последнего и, забрав две объемные сумки, побежал на автобус, который отправляется от конечной без десяти восемь.

Мама поглядывала на часы, а я ходил по квартире, пытаясь вспомнить, что могло понадобиться прямо завтра. Минимум посуды там был: кастрюля, старая сковородка, вся в нагаре, вилки-ложки, чашки, которые еще немцев помнили. Это все мелочи. Главное, там был долгожданный покой.

Уезжать я планировал на следующем рейсе, который без двадцати девять. С отчимом встретиться тоже планировал, чтобы все объяснить, потому что мама могла начать жаловаться, и тогда он посчитает своим долгом нас вернуть. Что это не в его интересах, до Василия дойдет гораздо позже.

Но его все не было. Я по себе помнил, что к пяти-шести можно продать грузовик чего бы то ни было, к семи обычно мы разъезжались по домам — и с отчимом, и с Канальей. Один раз пришлось задержаться, когда нас с Василием мариновали гаишники.

Наверное, он снова попал и начал быковать, и его снова повезли на медосвидетельствование. Скоро его машину запомнят и прекратят останавливать, зная, что попусту потратят деньги. Или, наоборот, объявят ему войну — кто их, сатрапов, знает.

Мама начала нервничать, ходить по квартире из угла в угол, и мне пришлось остаться, чтобы ее поддержать. Она была так уверена, что случилось ужасное, что это передалось и мне. Я успокаивал ее, что, может, просто сломался в каком-то селе. Или к дочкам зашел. Или встретил кого-то. Или с напарником заболтался. Маму же захлестывала паника, а аргумент был один — «сердцем чувствую».