Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка

– Сегодня суббота. Банки не работают. Только в понедельник, – глядя куда-то в сторону, ответили мне. – Андреич, – обратилась она к проходившему мимо нас мажордому, – распорядись, чтобы этому господину предоставили машину. Его необходимо отвезти домой.

– Да уж, пожалуйста, Андреич, – в свою очередь не преминул и я обратиться к мажордому. – Необходимость в этом назрела давно.

Не сказав больше ни слова, вдова повернулась и медленным, неторопливым шагом направилась в сторону лавочки, на которой несколько дней назад мы с ней пили водку, непринужденно закусывая маринованными опятами. Дойдя до лавочки и как-то грузно опустившись на нее, Людмила словно замерла, а я, пока не предоставили машину, все это время наблюдал за ней. Спина Людмилы оставалась неподвижной. Такое создавалось впечатление, что вдова как будто не дышала… Да нет, конечно же она дышала. Просто такое создавалось впечатление. Всего-то лишь.

Эпизод семнадцатый «В Солнцево, в больницу, к Комиссарову»

– Куда поедем, шеф? – спросил меня сидевший за рулем молодой белобрысый улыбчивый парень.

– В Солнцево. В районную больницу.

– А дорогу покажете?

– Легко.

– Ну, тогда нет проблем.

– Замечательно. У меня тем более… – Я почему-то абсолютно был уверен, что не позднее понедельника деньги на мой расчетный счет поступят. Будь на ее месте кто другой – тогда не знаю, но эта непременно перечислит. Ей по-иному поступить гордыня не позволит. К тому же, думаю, от такого пустяка, как триста тысяч долларов, бюджет вдовы особых изменений не претерпит. Ну, и на здоровье. Пусть живет себе дальше в свое удовольствие. Я не обижусь.

Эпизод восемнадцатый «Ура! Договорились!»

Когда мы подъехали к семнадцатой городской больнице, я сказал белобрысому весельчаку, что в его услугах больше не нуждаюсь, и с миром отпустил на все четыре стороны. Сам же, беспрепятственно пройдя через приемное отделение, поднялся на лифте на пятый этаж и, без труда отыскав кабинет заведующего хирургическим отделением, громко постучал. Не дождавшись ответа, открыл дверь и вошел в кабинет. В стороне стояли низкий столик и небольшой диван, на котором сидел утомленного вида человек и курил сигарету.

– Извините, я без приглашения.

– Ну, вы все же постучали. Уже неплохо. Так что будем считать, что нормы этикета соблюдены.

– Скажите, – без преамбул с места в карьер начал я, – вас ведь зовут Алексей Николаевич? А фамилия ваша Комиссаров?

– Совершенно верно. Присаживайтесь. Чем могу быть полезен? – Доктор не придал моей осведомленности никакого значения. Да и действительно, чему тут, собственно, удивляться? Разве что из налоговой пришли, так это не к нему. Вот лучше бы повысили зарплату медперсоналу, но это опять же тогда не к налоговой… В общем, кто бы ни пришел, все равно получается замкнутый круг. Ну и тогда чему здесь удивляться?

– Благодарю вас, но я лучше постою. В дороге насиделся. Алексей Николаевич, вы можете мне ответить еще на один вопрос? вы знали Остроголова?

Сначала Комиссаров сидел не шелохнувшись и лишь спустя какое-то время медленно поднялся с дивана. Он внимательно посмотрел мне в глаза. Немного помолчал, затем ответил как-то уж очень спокойно и безэмоционально:

– Да, я знал Остроголова. Павел был моим другом. Когда-то. Только он умер. Умер уже больше года назад.

– Мне это известно, – сказал я, а потом добавил: – Умер потому, что сам этого хотел. Потому что не мог больше жить, а Бог сжалился над ним и забрал его к себе. Ему там, наверное, лучше.

– Наверное. Постойте-постойте, а вы случайно?.. – доктор улыбнулся.

– Да, доктор, именно он. Он самый. Грибничок собственной персоной. Чужих рассказов воспроизводитель. Эдакий своего рода сканер.

– Вот как? Что ж, забавно, – ответили мне, садясь обратно на диван.

– Согласен, забавно. Но может быть куда забавнее. Как вы думаете, Алексей Николаевич, нам с вами хватит трехсот семидесяти четырех миллионов долларов… и плюс еще шестисот тысяч, чтобы в этой замечательной стране больше не осталось ни одной несчастной детской судьбы? При этом я отлично понимаю, что даже среди соотечественников отыщется немало иронично настроенной мрази, которая, кривя губами, нам скажет в завуалированной форме что-нибудь о геополитической нецелесообразности на этот период развития страны, но смысл будет таков: к чему такие колоссальные затраты, если достаточно двух газовых камер и пары товарных составов? В общем, естественный отбор. Пусть выживают сильнейшие.

– Даже если не учитывать, – не сразу ответил Комиссаров, – сколько придется «отстегнуть» той же мрази, сидящей в теплых и уютных кабинетах, чтобы хотя бы не мешали, не чинили препятствий… – Комиссаров почему-то снова улыбнулся: – Ну, простите, я скажу вам так: пока не знаю. Нужна программа. Другими словами, надо думать и считать, все до мелочей просчитывать. И потом, одно дело жизнь, а другое – судьба.

– Так что вы решили, Алексей Николаевич?

– Решил? А что тут решать? Тут и решать-то нечего. Если вы не шутите, то на такое дело не грех и жизнь положить. Даже отбросив громкие слова. Я лично в этом вижу смысл.

– Значит, до завтра?

– Почему? Можно встретиться и сегодня вечером. Только где-нибудь после десяти. Хорошо? Раньше не успею физически.

– Идет.

Эпизод девятнадцатый «Взлеты и падения»

Какой удивительный летний вечер нам подарила природа. Воздух был не просто теплым – воздух был уютным. Он располагал. Едва ощутимый нежный ветерок… Он все же ненавязчиво, да придавал московским улицам необходимую прохладу после дневного зноя, которым мы, москвичи, не особо-то и избалованы. Этот ветерок придавал московским улицам даже не прохладу – свежесть. Комфортную теплую свежесть. Что и говорить, редко в наших широтах выдаются такие вечера. И вполне естественно, что, когда я вышел за территорию семнадцатой больницы, мне категорически не захотелось сразу же ловить попутку. Мне захотелось прогуляться пешком пару кварталов и подышать этим неповторимым московским вечерним воздухом. Казалось бы, ну только что из леса, где кислорода хоть отбавляй, ан нет – очень, понимаешь ли, захотелось подышать свежим столичным углекислым газом. Вероятно, обычный синдром рядового жителя мегаполиса, который, оказавшись в чистой экологической зоне среди леса на пикнике и от этого почувствовав себя плохо, попросил друзей отнести его к выхлопной трубе автомобиля. Да, согласен, это старая средневековая хохма, но тем не менее. В общем, в Москве в тот вечер стояла благодать. Райская была погода, а настроение от встречи с Комиссаровым… Ну, здесь и лишних слов не надо: хотелось жить и действовать, потому что виден был конкретный, определенный смысл твоего, лопух, дальнейшего существования, а это, признайте, друзья, слишком близко к ощущению обычного, многим знакомого человеческого счастья. Да, пусть и неполного, но все-таки близкого.

«Девочка… Ах ты, девочка… Тоже мне, девочка, – мысленно твердил я про себя, а может, и вслух говорил себе это… Неважно. Да в этом ли дело? – Какая ты, к черту, девочка? Ты – порождение дьявола. Ну надо же! Извращение, которое придумать-то нельзя. Как же можно, тварь ты этакая, ребенка сделать орудием для воплощения чудовищных замыслов, испепеляющих, уничтожающих все живое и разумное на своем пути? Сделать бесчувственным проводником своих кощунственных идей? И почему такая гадость? Почему обязательно девочка? А я вот знаю ответ. Потому что девочка-ребенок – воплощение чистоты и непорочности. Да только вот болт тебе ржавый в твой хабальник поганый! Не выйдет, собака ты дикая! – От переизбытка эмоций, в ту пору обуявших меня, я даже, по-моему, резко вскинул одну руку вверх, ударив другой по изгибу локтевого сустава, отчего проходивший мимо весьма неприятной наружности молодой человек резко отпрянул от меня, негодующего, в сторону. – Не выйдет, сволочь! Не получится! Ничего, мы вылечим, научим, воспитаем… Ну… и все остальное. А поэтому – не получится, понял? Понял, козел ты двурогий?.. Вдова тебе в помощь…»

Бодрым шагом, восторженный и с высокими мыслями, я шел по тротуару одной из улиц московского района Солнцево и на всю эту улицу улыбался своей широченной улыбкой, сияющей таким обычным и таким человеческим счастьем. Думаю, нетрудно догадаться, что, невзирая на выплеснутые эмоции в адрес откровенного зла, мое настроение вполне соответствовало моей же собственной улыбающейся физиономии. Хотелось петь и радоваться жизни или, скорее, радоваться жизни и громко петь на всю округу. И очень мне хотелось, чтобы мою радость разделяли все вокруг. Вот такой я человек, мой дорогой читатель.

«Прости меня, хозяин, но это снова я. Всего лишь пару фраз, – слишком отчетливо услышал я своим восторженным, на радугу похожим, от счастья обезумевшим сознанием отвратный, плесенью пропахший, до омерзенья серый голос моего второго „я“. – Всего лишь пару фраз, и больше ты меня, придурок, не услышишь».

Все что угодно, но только вот не эта дрянь. Нашел-таки момент. Ну что за гнида? Ненавижу. И почему я должен постоянно терпеть в виде киянки у себя под коркой подобное несовершенство?

«Ну ладно, говори, хамло, но только быстро. И помни, что твой номер – девяносто восемь…»