Врачеватель. Олигархическая сказка

– Ну что, Остроголов, приплыл? Если нечисть не блефует – знать, судьба. Ну а если так, то прятаться не стану. Да и грехи мои не сосчитать, – улыбнувшись, Пал Палыч опрокинул вторую рюмку. – Кровь на мне, а вот ее ничем не смоешь. Прав Филарет: время здесь ни при чем.

Он подошел к встроенному шкафу и достал пальто. Не торопясь надел его и, еще раз взглянув на комнату, переступил порог приемной, где его терпеливо ждала Нина Сергеевна. Их взгляды встретились.

– Не смотри ты на меня так, Нина Сергеевна. Я не голубой, а это был не Скрипченко.

– А кто это был, по-твоему? – в ее вопросе звучали глумливо-презрительные ноты.

Грузно привалившись спиной к стене, Остроголов закрыл глаза.

Нина Сергеевна встала с кресла и, внимательно посмотрев на Пал Палыча, спросила:

– Пашка, что с тобой?

– Артист, фигляр, лицедей, клоун… – глядя перед собой в одну точку, продолжил Пал Палыч. – Назови, как хочешь, но это был не человек. Как-нибудь я тебе расскажу эту историю в мельчайших подробностях. Хорошо? А чтобы тебе сегодня спокойно спалось, знай: я, моя родная, люблю только вас, милых моему сердцу баб. Как молодых, так и не очень. Понятно?

Нина Сергеевна подошла к нему. Она обхватила голову Пал Палыча руками и, прижав к груди, нежно погладила его волосы.

– Понятно, Пашка. Все мне понятно. Ты просто дьявольски устал. Вот и все. Тебе надо хорошенько выспаться.

– Ладно, прощаться не будем, – ответил он, деликатно высвобождаясь из ее объятий. – Завтра увидимся.

– А чего прощаться? Я сейчас с тобою тоже спускаюсь.

Пал Палыч, будто очнувшись, пристально посмотрел на Нину.

– В том-то и дело, Нинуля… Если можно, задержись на полчаса.

– Зачем?

– Надо принять очень важный факс из Баторинска. Если ровно через тридцать минут не придет, тогда не жди. Езжай домой.

– Хорошо, Паша, я задержусь, – спокойно ответила она. – Твоя машина во внутреннем дворе.

– Спасибо, я знаю. До завтра, – поцеловав ее, он направился к выходу.

– Пашка, подожди!

– Что, мой родной?

– Ты что, действительно, со мною прощаешься?

– Тебе показалось. Давай вечерком созвонимся. Потреплемся на разные «отвлеченные темы». Идет?

– Хорошо, договорились.

Он вышел из приемной, где у дверей его ожидала охрана. Они спустились в лифте на первый этаж. Выйдя из лифта, Пал Палыч обратился к своим телохранителям:

– Насколько я понимаю, мужики, во время сопровождения моей драгоценной задницы вы подчиняетесь непосредственно мне.

– Не совсем так, Пал Палыч, – ответил один из телохранителей.

– Тем не менее. Спорить не будем. Считайте, что это мой приказ. Немедленно отойти от меня ровно на двадцать шагов и не приближаться до тех пор, пока я сам не сяду в машину. Так надо, ребята. Именно сегодня. Я прошу вас, – видя некоторое замешательство на непрошибаемых лицах охранников, он положил руки им на плечи. – Ну, посудите сами, что со мною может случиться в закрытом дворе нашего офиса?

Переглянувшись, они отошли на требуемое расстояние. Подойдя к двери служебного входа, которая выводила непосредственно во внутренний двор, Пал Палыч достал из кармана пиджака мобильный телефон и, отыскав в его памяти нужный номер, нажал на кнопку соединения с абонентом. В трубке послышались гудки. Пал Палыч твердо знал, что на другом конце на дисплее высвечен номер его телефона, и ни на йоту не сомневался, что в данную секунду на него смотрят и думают только о том: сказать «алло» или захлопнуть крышку мобильника. «Алло» так и не прозвучало. Автомат отключил соединение. Пал Палыч нажал повтор. После пяти-шести гудков трубку все-таки сняли.

– Здравствуй, Никита.

– Здравствуй, Паша, – после некоторой паузы ответили на том конце провода.

– Выслушай меня, Никита, и, пожалуйста, не вешай трубку.

– Слушаю тебя, Паша, – опять же не сразу услышал он в ответ слегка хрипловатый голос начальника своей службы безопасности.

– Я сейчас нахожусь у служебного входа и как только выйду во двор, сразу буду у тебя на мушке. Но ты должен дать мне слово, что не нажмешь на курок, пока я не окажусь в центре двора. Я буду один. Охрана в двадцати метрах. Можешь мне поверить, я в точности исполню, что сейчас говорю тебе, поэтому если с тобой дублер, то дай ему отбой. Не хочу, чтобы стреляли в затылок. Договорились?

В трубке молчали.

– Будем считать, что твое молчание – знак согласия. Это именно тот случай. Тебе нужно время, чтобы созвониться с помощником?

– Не нужно, Паша.

– А я знал, что ты, старый служака, хрен кому доверишь такое ответственное дело. Ты же у нас ворошиловский стрелок, и рука твоя не дрогнет в «критические дни». Знаешь, Никита, я абсолютно спокоен и отношусь к предстоящему мероприятию как-то чересчур философски. Сам не понимаю, почему. Наверное, Никита, потому, что внутри чудовищная пустота и твоя жизнь прожита без всякого смысла. А может, и от понимания, что раз уж маховик раскручен, то не сегодня, так завтра. Промажешь ты – взорвут по дороге. Но ты, уверен, не промахнешься. Поэтому пусть лучше это будет рука друга, а не какого-нибудь бесчувственного робота, которому все равно. Только помни: когда меня уберешь, немедленно беги. У тебя времени нет. Ты теперь фигура крайне нежелательная. Да ты и сам все понимаешь не хуже меня. Ну что, Митрофаныч, я пошел. Не вешай трубку.

Набрав код, Пал Палыч открыл дверь и вышел во двор. Твердым, размеренным шагом дошел до центра двора и остановился. Краем глаза он увидел, что охрана следовала за ним, строго соблюдая дистанцию.

– Ну вот, Никита, как сказал, так и сделал. Ты уж меня, старина, подкорректируй, пожалуйста. Так, чтобы я встал к тебе лицом.

– Повернись немного левее, – глухо прозвучало в трубке.

– Вот так нормально?

– Спасибо, Паша, лучше не бывает.

– Тогда у меня к тебе небольшая просьба. Так сказать, по старой дружбе. Не хочу я лежать в гробу на собственной панихиде с простреленной башкой. Сделай одолжение, пальни мне в сердце. Благодарю за службу. Прощай и не тяни резину.

Остроголов отбросил в сторону свой телефон и прикрыл рукою крестик, нащупав его под рубашкой.

С четырех сторон двор был изолирован от ветра, и снег, падавший на старушку Москву, покружив над крышей, медленно ложился на уединенный пятачок безветрия. А Пал Палыч, подняв голову, смотрел на эту завораживающую красоту и не думал о смерти: «Добро там, где любовь. А любовь всегда там, где красота».

Прицел задрожал, но еле слышный, как щелчок, выстрел раздался.

Пал Палыча с силой отбросило назад, но он остался стоять на ногах. В эту секунду его широко открытые глаза выражали столь неподдельное удивление, что могло создаться впечатление, будто он давно забыл, зачем здесь оказался. Держась обеими руками за сердце, Пал Палыч сделал несколько шагов вперед и упал в метре от карниза одного из внутренних подъездов двора.

С точки зрения киллера, место для соприкосновения с землей жертва себе выбрала, мягко говоря, крайне неудачное. Не было ни малейшей возможности произвести контрольный выстрел в голову. Плохо, когда профессионалу для четкого выполнения поставленной задачи катастрофически не хватает времени. Вообще, такое ощущение, что матушка-Россия, куда ни сунься, один большой аврал на вечно тонущем корабле.

Глава четвертая

Первое, что увидел Пал Палыч, открыв глаза, идеально побеленный потолок. «А ведь не случайно свет называют белым», – подумалось ему. Но, повнимательнее приглядевшись и заметив на «белом свете» некоторые разводы с шероховатостями, слегка расстроился: «Так это всего-навсего потолок. Значит, я, судя по всему, где-то в больнице. Но не дома. Это точно».