Врачеватель. Олигархическая сказка
Шрифт:
Неуклюже кивнув головой, Остроголов послушно исполнил просьбу своего секретаря, после чего двери за ним закрылись.
Оставшись одна, Женя подошла к столу и, обойдя его, буквально рухнула в огромное секретарское кресло, закрыв лицо руками.
Казалось, и секунды не прошло, как на ее столе загорелась зеленая лампочка.
– Слушаю вас, Пал Палыч.
– Евгения Андреевна, добрый день.
– Здравствуйте, Пал Палыч.
– Позвольте мне сначала поздравить вас с первым рабочим днем в новой должности.
– Благодарю.
– У меня к вам небольшое поручение.
– Вся во внимании, Пал Палыч.
– Меня сегодня
– Если я вас правильно поняла: сегодня вы приехали на работу без охраны.
– А что, безобразие?
– Пал Палыч, я за место секретаря не держусь, и если вы завтра это безобразие повторите снова, не вижу смысла заносить вам приказ о моем назначении. Можете считать, что я зарываюсь.
В селекторе молчали.
– Пропуск я вам, безусловно, сделаю, – продолжила она, – а вы мне сейчас отдадите ключи. Я попрошу кого-нибудь из охраны перегнать ваше «транспортное средство» во внутренний двор.
– Евгения Андреевна, а стоит ли? Ну что с ним будет?.. С этим транспортным средством?
– Я думаю, Пал Палыч, что так все же правильнее. Прошу вас, не возражайте. Пожалуйста.
– Ну как скажете. Давайте я вам вынесу ключи.
– Спасибо. Я сама зайду… Если вы не против.
Возможно, увидев что-то непонятное во сне и не желая с этим непонятным соглашаться, Лариска Пална, недовольно промурлыкав, перевернулась на живот, покинув твердокаменную грудь Остроголова.
Тихонько высвободив плед, он аккуратно им укрыл пускающее пузыри создание и, подойдя к окну, задернул его шторой, чтобы горячий, яркий летний луч не смог прервать неторопливо-плавное течение безоблачного сна ребенка.
Стоя у окна, он вспомнил, как, находясь в своем отремонтированном кабинете и просматривая подготовленные Евгенией Андреевной документы, массивной кипой лежавшие на столе, услышал за окном хлопок с последовавшей за ним взорвавшейся бравурной какофонией автомобильных сигнализаций.
Пал Палыч не помнил, сколько прошло времени с момента этого обойденного его вниманием события до той минуты, когда настежь распахнулись двери кабинета и он увидел стоявшую на пороге Евгению Андреевну с искаженным от ужаса лицом.
Встав из-за стола и выйдя ей навстречу, с нескрываемой тревогой в голосе спросил:
– Что еще?
Бросившись ему на шею, она неистово целовала его лицо, не пытаясь сдерживать сковавших ее горло рыданий:
– Боже Всемилостивый! Господи! Молю, не дай его забрать у меня! Оставь мне его, Господи, оставь! Молю тебя! Забери меня, но оставь его, прошу тебя!
Осторожно освободившись от объятий и крепко взяв Женю за кисти рук, еще раз спросил, пристально глядя ей в глаза:
– Что там, Женя?
– Тебя только что хотели убить! Господи, да что же это такое?!
Остроголов резко повернул голову в сторону окна, мгновенно вспомнив про хлопок, которому не придал значения.
– Да, Паша, они взорвали твою машину! – удушающий спазм мешал ей членораздельно произносить слова, не говоря уже о фразах.
– В машине кто-нибудь был?
– Да… Там был…
– Кто, Женя? Кто там был?
– Там был, – Женя периодически
всхлипывала, и ей было трудно дышать, – там был… Там был из твоей службы безо… безопасности…– Кто именно?! Кто?! – он тряс ее за кисти рук.
– Ко… Костя…
– Кто? Костя? Нечаев? Кто меня из больницы вывез? Он?
– Да… Костя…
Нам точно неизвестно: воют ли белуги. Мы этого не слышали, но, во всяком случае, так говорят. Вот и Пал Палыч, сжимая Женины руки в своих, завыл этой самой белугой. Да так, что в эту минуту, казалось, сами небеса были готовы разверзнуться и опрокинуть хляби слез, дабы залить пожар, пылавший в сердце от горя, охватившего его, и ненависти, всецело подчинивший разум.
Глядя поверх Жениной головы он произнес стальным, не терпящим возражения тоном, расплющивая каждую букву, будто молотом по наковальне:
– Женя, ты никуда отсюда не уйдешь. Ты должна оставаться здесь, пока я не вернусь.
Наконец отпустив затекшие кисти ее рук, он, словно одержимый, рванул из кабинета и, выбежав в коридор, стремглав понесся вниз по лестнице, по пути срывая, будто перья, висевшие на стенах огнетушители.
Эмоции оставили Евгению Андреевну. Не в силах стоять на ногах, она опустилась на пол отремонтированного кабинета, тишину которого нарушали лишь протяжные стоны, рвавшиеся из глубины ее терзаемой души.
Взрыв был такой силы, что практически в клочья разнес крепкий кузов джипа, покорежив с десяток рядом стоявших автомобилей. ФСБ, МЧС, милиция – все оперативно прибыли на место, оцепив квартал. Только спасать уже было некого. По обеим сторонам тротуара на расстоянии пятнадцати-двадцати метров прошитые осколками, как решето, лежали две жертвы разыгравшейся трагедии. Их накрыли чем-то матерчатым, и было трудно понять, какого они пола и возраста.
Застыв как изваяние, Остроголов стоял и смотрел на еще дымившиеся искореженные останки кузова. Он снова ясно и отчетливо услышал за спиной у самого уха все тот же до боли знакомый ему голос: «Остроголов – ты прах и тлен. Из-за тебя погибли люди, на которых не было вины».
Движением мангуста Пал Палыч мертвой хваткой сковал локти человека, оказавшегося у него за спиной. Взглядом, способным пробуравить землю, он смотрел ему в глаза:
– Что ты сейчас сказал, майор? Повтори.
– А-а-ай! Что вы делаете?! Боже, идиот! Вы же своими пальцами разрежете мне руки! Мне больно! Помогите!
– Что ты сейчас сказал, майор?
– Да я молчал! Сука! А-а-ай, пусти! Больно!
Остроголов разжал пальцы. Несчастный милиционер, отскочив метров на пять, выписывал круги, странным образом поднимая колени, как это обычно делают при зарядке, когда бегут на месте. Он пытался шевелить плечами, но онемевшие руки висели, как плети.
– Сволочи! Что же вы себе позволяете? – негодуя, стенал майор, продолжая бегать по кругу. – Думаешь, наворовал миллиарды, так тебе все позволено? Ненавижу таких!
Вглядевшись в лицо несправедливо обиженного им человека, Остроголов узнал в нем того майора, который тогда на Крымском мосту руководил операцией по спасению ребенка.
– Простите меня, майор, – сказал Пал Палыч, подойдя к нему. – Простите, прошу вас! Мне действительно что-то не то послышалось. Позвольте, я помогу вам.
– Да отойдите вы от меня!.. К едрене матери! Вы мне чуть не сломали обе руки. Вы что, ненормальный?