Врачу, исцелись сам!

Якобсон, заметив явный интерес, подошел к нему.

– Сколько? – спросил покупатель, хотя ценник висел непосредственно перед его глазами.

Семен Маркович озвучил указанную сумму.

– Я вижу. Это – рублями?

– Конечно!

– Извините, сказал глупость! – сказал посетитель, немедленно доставая портмоне. И он тут же и купил картину, уплатив наличными, и при этом был явно очень доволен. Якобсону показалось, что он даже ерзал, пока картину упаковывали, и убежал побыстрее, чтобы вдруг не передумали и не закричали вслед: "Извините, мы перепутали, это в у.е., и вам еще надо доплатить!" Любопытно, что Якобсону на какой-то миг и самому вдруг стало жалко этой картины, ведь получилось действительно здорово.

Но то, что Гаврилов принес в следующий раз, было просто невероятно. У видавшего виды хозяина художественного салона на голове зашевелились оставшиеся редкие волосы. С трудом оторвав свой взгляд от картины, он уставился уже на Гаврилова. Тот принес настоящий шедевр, а видеть человека, который создает такие вот шедевры, было просто потрясающе. Вот он стоит здесь, а завтра он с тобой и разговаривать не станет, просто так к нему и не подойдешь.

Эту картину Якобсон поставил подороже – пусть повисит подольше, поукрашает салон. Но буквально на следующий день пришла одна парочка из постоянных покупателей муж с женой специально за уже ранее высмотренным журнальным столиком начала прошлого века. Увидев картину, они чуть ли не хором спросили:

– Это что за копия?

– Это оригинал неизвестного художника, – ответил Якобсон.

И опять хором:

– Сколько стоит?

– Сколько и написано на ценнике, – сказал Якобсон, снова озвучив сумму.

И опять опасливый вопрос:

– Это в рублях или в у.е.?

– У нас все цены теперь только в рублях, – сказал Якобсон.

Мужик тут посмотрел на жену, та в ответ быстро кивнула, тот с секунду-две просчитал что-то в уме, подняв глаза к потолку, и спросил:

– Кредитки берете? Мы тогда возьмем и столик и картину.

Четвертая, принесенная Гавриловым, картина провисела ровно три часа. "Он же так сопьется!" – подумал Семен Маркович, поскольку свой

"сухой закон" Гаврилов уже давно нарушил. Сам художник позвонил только через две недели: "Как там? Продалось?" – "Пока нет, человек один просил отложить! – соврал Семен Маркович. – Можешь еще сделать?" – "А-а, ну ладно!" – и снова пропал на месяц. Денежки еще и поработали это время: кое-что на них Семен Маркович купил и продал. Наконец Гаврилов появился – уже с новой картиной. Худой и трезвый: "Продалась? Здорово. Ты мне, Сеня, денег пока не давай, я работаю, а то опять эти алкоголики набегут. У них на водку какое-то сверхестественное чутье. И еще постоянно деньги берут в долг и не отдают. Как будто так и надо!

Кстати, Борисков тоже такое чутье в некоторых людях замечал.

Однажды ему один пациент прямо в больницу привез в подарок ящик водки, причем очень хорошей именной водки. Сам хозяин предприятия лично и привез. Ящик тот незаметно внесли и заперли на ключ в темной комнате рядом с бельевой. И буквально со следующего дня тут же в коридорах можно было обнаружить слоняющихся словно бы без дела сантехников, электриков, наладчиков оборудования и прочих подсобных рабочих. Дворник даже появлялся. Сантехники, что за ними отродясь не водилось, предлагали что-нибудь срочное сделать, например, проверить краны. Удивившись, Жизляй с Борисковым на всякий случай зашли в комнатушку. Жизляй потянул носом: "Да вроде и не протекает! Я грешным делом подумал, что может быть, бутылку случайно раскокали. И как только они это чувствуют? Нет, пора России перестать пить водку.

Добра от нее нет никакого. Одно зло. Понятно, конечно, когда с горячими пельменями, да с морозца. Но не каждый же день, и я думаю, даже не каждую неделю. Раз в месяц от силы. Но много! Ха-ха-ха!" Но надо сказать, что водку ту всю выпили. И довольно скоро.

А тогда, немного подумав, Якобсон предложил Гаврилову, чтобы не давать денег наличными, открыть на его имя счет в банке, сказав ему:

– Ты совершенно прав: пока у тебя наличные деньги не кончатся, они будут ходить постоянно. Обопьют и обнесут. А главное, работать тебе не дадут. А так оформим тебе пластиковую карту, будешь снимать сколько надо.

Гаврилов сделал недовольную гримасу..

"Какое мое-то дело? – тут же подумал Якобсон. – Да пусть хоть ужрется да и сдохнет!"

Новоявленный гений смотрел на него воспаленными глазами.

– Не пойдет. Я нажрусь, дам кому-нибудь карту и с концами. Давай сделаем так. Ты мне денег вообще не давай, как бы я не просил – только определенную сумму на краски и на еду. Остальное клади на счет без всякой карты. Давай даже подпишем соглашение. А я тогда напишу еще три картины, для которых у меня есть сюжеты и рамы, а потом все – буду работать только для себя, под собственным именем.

Но все это дело начало затягивать и Якобсона. Он поставил более высокую цену. Вскоре пришел какой-то важный иностранец, и сказал, что он купил бы эту картину тут же для себя, но понимает, что с вывозкой такой картины из России могут быть проблемой. Качество ее было, пожалуй, слишком высокое, и за обычную подделку выдать ее было бы сложно. Он попросил Якобсона помочь сделать ему официальную справку о том, что это чистый новодел, подделка, копия, как угодно, что Семен Маркович с чистой совестью и сделал. Эта картина уехала на

Запад.

Трагедия Гаврилова состояла в том, что писал он то, что не хотел писать, по сути дела имитацию, а то, что он творил для себя, от всей души – никто не понимал.

Борисков этого художника Гаврилова знал лично по Гороховой, и еще тот как-то лежал у них в отделении с пневмонией. Шел откуда-то пьяный и заснул на снегу. Хорошо еще руки не отморозил. Свой принцип художника, который он как-то показал Борискову, записанный на мятой бумажке. Гаврилов его торжественно зачитал "Нам надлежит отказать от всяких толкований, и лишь только изображения должны иметь место

(Витгенштейн)". Он даже подарил при выписке Борискову одну свою картину, которую тот на время положил за шкаф и с тех пор так ни разу и не вынимал.

Еще тогда оказалось, что Гаврилов довольно долго работал в церквях по реставрации, рассказывал:

– Так и не знаю, почему мироточат иконы, но я с этим сталкивался очень близко, специально заглядывал за них: вдруг, думаю, кто-то из пипетки подкапывает или трубочки подведены – но ничего такого не заметил. Более того, у одной тетки вся квартира была увешана бумажными иконами, и все они вдруг замироточили.

Выпивая, Борисков с Губарем часто собачились по поводу искусства.

Борисков говорил так:

– Пишут, что "Черный квадрат", созданный в 1915 году отнесен к национальным шедеврам ХХ века и занимает среди них первое место. А вот первое место, по мнению англичан, занимает шедевр примерно такого же уровня – это "Фонтан" Марселя Дюшана – по сути своей – самый обычный писсуар. Также, кстати, в пятерку шедевров входит и шелкография, то есть раскрашенная фотография Уорхола "Мерилин