Враг женщин

Хандан просто захлебнулась от возмущения. Я боялась, что у нее сдадут нервы и она начнет бросать в Хомонголоса все, что у нее было под рукой: ножи, вилки, тарелки, графины, стаканы. Тетя Макбуле бросилась спасать ситуацию:

— Мы дали слово… На господина Зию не обижаться! — закричала она.

И тут же все, сидевшие за столом, хором стали кричать и смеяться. Кто-то пытался урезонить Хомонголоса, обращаясь к нему с возгласами: «Приди в себя!»

Бедная Хандан остолбенела. Она была вынуждена засмеяться вместе с остальными.

И тут вмешалась я:

— Я не считаю, что господин Зия неправ. Чтобы человек в его присутствии утверждал, что он умеет плавать, он должен плавать не хуже, чем сам господин Зия. Я видела, какую шутку он проделывает с пароходами, когда плыла сюда. Он поверг в такую панику пассажиров, что…

Хомонголос уже понял, что стал главным за этим столом. Он с улыбкой стал пояснять:

— Как назло, вы не видели самого главного. Обычно команда начинает меня спасать, спускает на воду шлюп, бросает мне канаты, спасательные круги. Но в этот раз они узнали меня и ничего не стали предпринимать.

— Да, однажды вы ведь даже разыграли из себя утопленника…

Хомонголос захохотал:

— Ах, какие благородные, какие высокие создания эти люди! Особенно женщины… Что за подвиг самопожертвования — спасение утопающего. Если бы вы видели в тот день, какова была реакция женщин, находившихся на палубе.

Хомонголос изобразил, как он лежит, словно мертвец с раздутым животом и выпученными глазами, и продолжал:

— Там была старушка, которая с плачем вопила: «Ой, что же теперь случится с его матерью. Вот и мой сынок так же, наверное, погиб в Барбароссе!» Вы заметили? Она кричала не из-за того, что сожалела обо мне, а оттого, что вспомнила о своем сыночке. И то ее печаль была не от чистого сердца. Оплакивая сына, она оплакивала свои мечты о хорошей жизни. Наверняка ведь думала, что сынок, вернувшись домой, привезет ей пуды риса, мешки сахара, ткани рулонами. Все это фальшь!

Видишь, Нермин, он враг не только женщин, но и родины, и всего человечества. Разве так можно говорить о матери погибшего военного моряка, который отдал жизнь, защищая свою страну во время войны. Память таких людей нужно чтить.

А этот получеловек-получудовище продолжал в том же духе:

— Молодая жена стамбульского чиновника бросается на шею мужу и кричит: «Я не выдержу, я теряю сознание! Зачем показывают этот ужас?» И здесь все понятно. Она страдает не от жалости к утонувшему… Она боится, что он будет являться ей в ночных кошмарах и не давать покоя… Как будто я только и мечтаю о том, чтобы, оставив все свои дела, пугать ее в снах. И еще обратите внимание, она жалуется, но продолжает при этом смотреть на труп… Почему бы ей просто не отвернуться, не отойти? Да из любопытства. Любопытство — это свойство человеческой натуры. Человек понимает окружающие его вещи, только воспринимая их зрительно. И для него созерцание утонувшего в море человека является одним из удовольствий, в которых трудно себе отказать. Но зрелище это сильно подействовало ей на нервы… Поскольку силы воли у нее нет, она просит мужа удалить прочь эту неприятную помеху.

Женщины принялись возражать на обвинения Хомонголоса. Мужчины тоже, казалось, были на их стороне. Они одергивали Хомонголоса: «Ты опять переходишь рамки!» Но при этом на их лицах читалось, что они не совсем искренни и что в душе они даже довольны его словами.

В своих мыслях они с ностальгией вспоминали те времена, когда мы, женщины, были безвольными куклами в их руках, и они могли по своей прихоти унижать нас, бросая на землю, и топтать ногами. Ты знаешь, что я невысокого мнения о мужчинах, Нермин. А в эту ночь я вообще ощущала себя врагом этого глупого, лживого, неотесанного племени. Я просто бесилась, бросая сбой взор на холодные, блестящие, самодовольные круглые лица молодых мужчин, которые напоминали только что принесенные из огорода свежесрезанные тыквы, и на сморщенные, изборожденные морщинами, полные лицемерия безликие физиономии стариков.

Никто не мог заставить Хомонголоса замолчать:

— Деревенские девушки с глупыми лицами хватались за матерей, спрашивая: «Мама, этот человек сейчас умрет?» Появилась еще одна старуха из числа переселенцев, похожая на ведьму, летающую в бочке, будто на самолете, из театра Карагёз^[12]. Она кричала: «Дайте пройти! Я тоже хочу ему сделать искусственное дыхание!» Короче говоря, палуба теплохода превратилась в курятник, подвергшийся нападению куницы…

Ужин уже закончился. Друзья Хомонголоса накинулись на него, чтобы заставить свести дело к миру. Они, схватив его за руки и за ноги, стали подбрасывать в воздух, а он, как резиновый мячик, плавно поднимался и опускался. Все это напоминало поведение болельщиков после победного матча своей команды. С громкими криками спортсмены толкались и боролись друг с другом, пытались боксировать.

Меня кто-то нервно дернул за плечо. Я обернулась и увидела Хандан, побелевшую от злости.

— Браво, Сара! — воскликнула она. — Пока я там сижу, упрекая сама себя, ты здесь наблюдаешь за играми…

Девушка едва не плакала.

— Что поделать, не можем же мы выгнать наших гостей.

— Не надо больше приглашать таких невоспитанных людей. Разве гость имеет право так поступать?

— Что ты на меня обижаешься? Разве не ты сама настаивала прошлым вечером больше всех: «Приведите с собой и своего друга тоже!»

Моя Хандан немного растерялась:

— Да, но… Откуда мне было знать!

— Теперь ты узнала… Теперь ты будешь действовать по-другому.

— Но больше всего меня задело то, что, хотя он и ругает женщин, ты никак на это не реагируешь.

Хандан заплакала. Я взяла ее за руку и отвела в сторону. Стараясь успокоить ее, я отвечала:

— Его в особенности потешило бы, если бы я начала злиться. Я обдумываю наказание для Хомонголоса, Хандан. Я заставлю его раскаяться в том, что он считает себя врагом женщин. Сильно раскаяться!

Хандан вначале не поверила мне. Она надула губы и стала пожимать плечами. Я же продолжила:

— Я придумаю такое, что отомщу не только за тебя, но и за всех женщин вообще. Вот поэтому я так спокойно выслушала его.

У Хандан проснулось любопытство. Ее глаза загорелись во тьме, подобно двум светлячкам.

— Что же ты сделаешь? — спросила она.

— Сейчас не время. Потом расскажу. И ты тоже должна мне помочь… При случае подойди к Хомонголосу и веди себя с ним так, словно между вами ничего не произошло. Сделай так, чтобы он сюда стал приходить как можно чаще. Я дам Хомонголосу такую пощечину, адресованную всем лицемерным мужчинам, которая долго будет гореть на его физиономии…

* * *

Два часа ночи. Месяц светит прямо над нашим садом. Изнеженные создания, боящиеся ночной прохлады, собрались в просторной прихожей нашего дома. Остальные танцевали на небольшой площадке, напоминающей террасу, рядом с каменной лестницей. Стеклянные двери и окна вестибюля были открыты, поэтому и те, кто был снаружи, и те, кто внутри, чувствовали себя находящимися в одном пространстве. Пары и там и тут кружились под звуки одной и той же музыки.

Позади усадьбы простирается огромный фруктовый сад. Я углубилась в него и в одиночестве побрела по одной ведомой только мне тропинке. Эта тропинка огибала по кругу весь сад, словно дорожка для лошадиных бегов, и возвращалась на то же самое место. Двигаясь, я то и дело осматривалась по сторонам. Напротив, возле большого садового колодца, виднелось несколько деревьев инжира. Эти огромные деревья сплелись между собой ветвями, образовав внутри нечто вроде величественного шатра. Даже днем сквозь густые ветви сюда с трудом проникало солнце. Но сейчас в этом шатре кружилось множество светлячков. Подобные фосфоресцирующие синие огни можно часто наблюдать ночью на кладбищах. Они то загораются, то гаснут. Такое вот волнующееся мерцающее облако горело там. В этом слабом сиянии я вдруг заметила дым от сигареты. Так я открыла для себя местопребывание Хомонголоса, который внезапно исчез с вечеринки. Осторожно ступая, я приблизилась к нему. Он смотрел в другую сторону. Приподняв голову, он всматривался в луну, показавшуюся в промежутках между листьями деревьев.