Врата Лилит

– Нет...
– тихо сказал Ганин.
– Нет... Портрет я с тебя писать не буду... Портрет украдет у тебя жизнь, радость, веселье, ВЕСНУШКИ! Ты - лучше портрета, ты - не мечта, ты - реальность, которую я люблю больше самой светлой, самой лучшей моей мечты! На этот раз Снежана уже не отвечала - в её веселых глазах мелькнуло что-то особенное, неуловимое, женское... На миг маска 'девочки без заморочек' сошла с её лица и в глазах её мелькнуло что-то, что тщательно скрывалось от посторонних и тем более - от телезрителей: глубокий ум, глубокие чувства, почти детская мечтательность и наивность.

– Леш... Поосторожней со словами, а то я могу и запомнить, потом не расплатишься...
– а потом вдруг в мгновение ока надев прежнюю маску, привычно растянула губы в улыбке, стрельнула глазками и чмокнула Ганина в щеку.
– Ну, все, чао, мне пора!

И в самом деле, к Ганину уже подскочил Тимофеев и, схватив за локоть, потащил в конференц-зал, попутно инструктируя его о чем говорить, а о чем не стоит, и запихивая ему при этом в карманы всякого рода шпаргалки... Но Ганин не слушал его, повернув голову в сторону стоящей возле ещё не убранного штатива Снежаны, и не мог оторвать от неё глаз... На пресс-конференции Ганин перепутал все планы Тимофеева. Во-первых, он напрочь забыл все его инструкции. Во-вторых, вопреки всему отвечал в первую очередь на вопросы канала '2+2', а не пиарщиков Тимофеева, задававших 'нужные' вопросы про Благотворительный Фонд. И, в-третьих, он смотрел только на лицо Снежаны, а не в камеру, как это нужно было делать. Оттого на телеэкранах лицо Ганина почти никогда не смотрело на телезрителей, отчего создавалось ощущение, что телезрители ему совершенно не интересны. Впрочем, вряд ли на это кто-то обижался: картины и вправду были очень хорошие, а лицо у Ганина было таким добрым, открытым и приветливым, что никто бы и не подумал, что он превозносится.

На банкете он сидел между губернатором и президентом какого-то холдинга, известного покровителя всякого рода благотворительных акций, и откровенно скучал. Такое впечатление, что никто из них вообще не интересовался его картинами, искусством, все говорили о совершенно посторонних вещах: главным образом, о предстоящих губернаторских выборах, о фонде, о том, что картины - это очень выгодное вложение капитала и что свойство картин - дорожать в цене после смерти автора и прочей чепухе. Ганина беспокоило только то, что Снежаны здесь не было и то, что только сейчас он заметил, что на банкете нет и Никитского. На его вопрос вездесущий Тимофеев ответил, что его босс с семьей срочно вылетел за границу по каким-то делам и замещать его будет он, что беспокоиться ему не следует - босс часто уезжает так внезапно и также внезапно возвращается. Почему? Тимофеев не объяснил, зато активно занялся очередными переговорами с потенциальными покупателями. Ганин облегченно вздохнул и поблагодарил Бога - без Тимофеева он бы совсем тут пропал!

После банкета Тимофеев потащил было его кататься на чьей-то яхте, но тут уже Ганин восстал: никуда без Снежаны он не поедет! Когда Тимофеев удивленно поднял брови и сказал, что в такое общество не принято пускать журналистов - это чревато скандалом, Ганин отрезал:

– Мне нужно обналичить вот этот вот чек! Немедля!
– и топнул ногой.

– Батюшки, Алексей Юрьевич! Ну, кто ж вам выдаст такую сумму на руки!
– всплеснул испуганно руками Тимофеев.

– Тогда выдайте мне какую-то часть в долг! Я еду кататься на яхте со Снежаной один! Тимофеев скорчил кислую мину, но никаких рычагов давления на Ганина у него не было...

– Хорошо, я скажу, что Вы приболели. Вот, возьмите, надеюсь, ста тысяч вам на сегодня хватит?
– сказал Тимофеев, протягивая ему толстую пачку новеньких, остро пахнущих типографской краской розовых пятитысячных купюр, которую он достал из внутреннего кармана смокинга.
– А чек давайте мне. Я позабочусь, чтобы деньги были переведены на ваш личный счет, куда будут поступать и другие ваши доходы. Завтра вы получите банковскую карту... Да, чуть не забыл! Вы теперь живете в поместье, вот ваш пропуск...

– В каком... поместье...

Тимофеев по-кошачьи ухмыльнулся, сверкнув зелеными глазками.

– Которое вы сами нарисовали! Ни-ни, ничего не знаю, у меня четкое предписание! Дворецкий вас разместит, когда придете. Босс распорядился поселить вас у себя до тех пор, пока я не найду для вас подходящий дом, а это требует времени... Понятно? Ганин быстро кивнул, лишь бы поскорее отвязаться от липких и цепких глазок и ручек Тимофеева, а потом положил пачку в карман своего смокинга и бросился бежать за уже садившейся в микроавтобус с логотипом '2+2' Снежаной...

– Эй, Снежана, Снежаночка!

– Ого! А ты что, не на яхте у Свиридова?

– Не...
– махнул рукой как-то по-детски Ганин.
– Сбежал оттуда. Ищу себе человека, который бы помог мне потратить сто тысяч за оставшиеся полсуток! Виталя, уже загрузивший штатив и камеру внутрь, свистнул, и тут же с готовностью было рванул к Ганину, но Снежана уже ловко отпихнула его локотком:

– Виталь, дуй один в студию. Скажи, что я беру отгул на два дня - я и так без отпуска тут пашу как лошадь какое лето!

– А я...

– У тебя дома жена и грудничок, а у меня тут в личной жизни, может, просвет... В общем, без тебя обойдемся!
– она ещё раз пихнула его локтем в бок и порхнула, как бабочка, к Ганину.
– Ну что, давай вначале прокатимся во-о-о-о-о-он на той яхте! А потом... Ну, потом придумаем по ходу дела! Блин, придется всю фантазию напрячь - за полсуток сто тысяч потратить в нашем болоте - это надо умудриться!
– и она весело, заливисто рассмеялась...

А фантазия у Снежаны оказалась на удивление богатой, во всяком случае Ганин, обычно недолюбливавший журналистскую братию - он считал журналистов болтунами, мелющими воду в ступе - был поражен. За прогулками на яхте по реке последовал аквапарк, за аквапарком - ресторан на воде, а потом Снежане взбрело в голову прокатиться на биплане и воздушном шаре. Это, мягко говоря, немного озадачило Ганина, но стоило ему позвонить Тимофееву, как оказалось, что и то, и другое вполне возможно - Никитский тоже любил всякого рода опасные развлечения и умел их организовывать... Потом они пошли погонять на большой скорости на моторной лодке, потом поднялись на канатной дороге на вершину горнолыжной трассы и устроили там пикник. Ну а когда смеркалось, Снежана предложила поехать в ресторан 'Аквамарин', где стены целиком состояли из аквариумов, наполненных экзотическими рыбами, огромными улитками и крабами, причем большинство их обитателей можно было заказать на ужин, но Ганин предпочел просто за ними наблюдать. После 'Аквамарина' были гонки по вечернему городу на кадиллаке с открытым верхом, а потом - вертолетная прогулка над ночным городом... В общем, в сто тысяч они едва уложились...

– Слушай, Леш, по-моему, это был самый счастливый день в моей жизни!
– прошептала Снежана, слегка облокотившись на плечо Ганина, с которым она сидела на лавочке у подъезда её дома, куда их доставило такси, и - замолчала. Двор был абсолютно безлюден - как-никак, два часа ночи -, почти во всех окнах погас свет, где-то вдали слышался лишь слабый шум редко пробегавших машин, да где-то далеко-далеко пели под гитару. Ночь была теплая, лунная, звездная и безоблачная. Ганин не хотел прерывать молчание: в такую минуту ему казалось, что говорить - это святотатство. Да и что могут выразить затасканные слова, типа 'я тебя люблю', 'ты - лучшая девушка на свете', 'я всю жизнь тебя искал'. Сказать такие слова, значит, ничего не сказать: они обесценились также, как советские 'десятки' и теперь были не дороже, чем палая осенняя листва... Ганин итак чувствовал, что она все понимает без слов. Он просто обнял её за таллию и молчал, вдыхая душистый аромат распустившейся сирени, а потом ласково поправил выбившуюся из-под бейсболки прядь её мягких золотистых волос, и, наконец, нашел в себе силы прошептать, смущенно пряча взгляд:

– Я не хочу, чтобы ты уходила! Мне кажется, что если ты от меня сейчас уйдешь, если я тебя сейчас отпущу, ты исчезнешь, как это обычно бывало в моих снах, и я не переживу этого... Не переживу...

– Но рано или поздно мне придется это сделать, - тихо улыбнулась она.
– Я бы рада взять тебя с собой, но у меня дома мама, маленькая дочь...

– Дочь?! У тебя есть дочь?!
– воскликнул Ганин и чуть не подскочил на скамейке.

– А... а что тебя так удивляет...?!
– испуганно проговорила Снежана.
– Да ты не подумай! Она тебе не будет в тягость!

– Да нет, ты не так поняла!
– махнул рукой Ганин.
– Я, наоборот, счастлив, что у тебя есть дочь! И как её зовут, сколько ей лет? Как бы я хотел её увидеть! Дочь моей 'мечты поэта' - я и подумать об этом не мог!
– и он крепко сжал теплые и немного влажные, дрожащие руки Снежаны.

Снежана улыбнулась и немного покраснела.

– Ей семь лет и она уже ходит в школу, хорошо умеет читать и писать, очень любит сказки... Моя мама - педагог на пенсии - ей занимается. Что бы я делала без неё?! Я ведь редко когда прихожу раньше 8-9 вечера, да и выходные часто бывают рабочими днями... Её зовут Света, Светлана, а похожа она на меня. Мама говорит, 'копия тебя'... И в этом есть определенное преимущество...