Врата Мертвого Дома
Шрифт:
— А что ждёт семакских чародеев-жрецов?
Колдун вздрогнул.
— Знание. И с ним — великая боль. Мы должны вырвать сердце семаков. Но это сердце хуже, чем камень. То, как он использует смертную плоть… — Сормо покачал головой. — Колтейн приказывает.
— Вы подчиняетесь.
Сормо кивнул.
Дюжину ударов сердца Дукер молчал, затем вздохнул.
— Я услышал твои сомнения, колдун.
На лице Сормо отразилось почти яростное облегчение.
— Закрой глаза, историк. Это будет… некрасиво.
Позади Дукера с трескучим рёвом разломился лёд. Алый дождь налетел на историка
За спиной раздался дикий вопль.
Духи земли рванулись вперёд, кувыркаясь и вертясь, проскользнули мимо Дукера. Он обернулся вовремя, чтобы разглядеть фигуру — плоть, сгнившая до черноты, руки по-обезьяньи длинные, — фигуру, которая выбиралась из грязного талого снега.
Духи добрались до неё, заклубились вокруг. Взошедший испустил ещё один пронзительный вопль, прежде чем духи разорвали его на куски.
Горизонт на востоке уже заалел, когда они вернулись на мёртвую полосу. Лагерь просыпался, жизнь брала своё, вновь наваливаясь на измождённые, усталые души. Установленные на повозках горны разжигали, свежие шкуры скоблили, кожу растягивали и кроили или вываривали в огромных почерневших котлах. Вопреки прожитым в городах годам, малазанские беженцы учились отныне нести город за собой — или, по крайней мере, его самые необходимые элементы.
Дукер и три колдуна были мокры от старой крови, к одежде прилипли обрывки плоти. То, что они вернулись, уже служило знаком успеха, так что виканцы подняли протяжный крик, который прокатился по становищам всех кланов. В этом звуке сливались горечь и триумф — подходящая погребальная песнь для погибшего бога.
В далёком лагере семаков на севере погребальный плач вдруг стих, воцарилась зловещая тишина.
От земли поднимался утренний пар, и Дукер чувствовал, шагая по мёртвой полосе к становищу виканцев, тёмные отзвуки силы духов земли. Три колдуна покинули его, когда они подошли к краю лагеря.
Отзвук силы нашёл себе голос лишь несколько мгновений спустя, когда все собаки в огромном лагере одновременно завыли. Вой был до странности безжизненным и холодным, как железо, в нём звучало обещание.
Дукер замедлил шаг. Обетование. Век всепоглощающего льда…
— Историк!
Он поднял глаза и увидел, как к нему подходят трое. Двоих Дукер узнал — Нэттпара и Тамлит. С ними был ещё один аристократ — низкорослый и толстый, закутанный в расшитый золотом парчовый плащ, который смотрелся бы внушительно на человеке вдвое более высоком и менее грузном. В итоге выглядел он скорее пафосно.
Нэттпара запыхался от спешки, его обвисшие щёки и подбородки дрожали.
— Императорский историк Дукер, мы желаем говорить с тобой.
Недосып — и множество других вещей — сильно подточили терпение Дукера, но он сумел ответить сдержанно:
— Я бы предложил в другой раз…
— Совершенно невозможно! — возмутился третий аристократ. — Совет не позволит отшить себя снова. Колтейн держит в руке меч и потому может оскорблять нас своим варварским равнодушием, но мы позаботимся о том, чтобы нашу петицию доставили — так или иначе!
Дукер посмотрел на него и заморгал.
Тамлит сконфуженно откашлялся и потёр слезящиеся глаза.
— Историк,
позволь представить тебе высокородного Ленестро, до недавнего времени — жителя Сиалка…— Не просто жителя! — взвизгнул толстяк. — Единственного представителя канского семейства Ленестро во всех Семи Городах. Комиссионер самого крупного торгового предприятия по экспорту дублёной верблюжьей кожи. Я — старшина в Гильдии, удостоенный чести Первенства в Сиалке. Не один Кулак склонялся передо мной, но вот я стою — униженный, вынужденный выпрашивать аудиенцию у измазанного нечистотами книжника…
— Ленестро, пожалуйста! — раздражённо воскликнул Тамлит. — Ты не приносишь пользы нашему делу!
— Получивший пощёчину от салом вымазанного дикаря, которого Императрица должна была посадить на кол много лет назад! Уверяю вас, она горько пожалеет о своей снисходительности, когда вести об этом ужасе достигнут её ушей!
— О каком же именно ужасе речь, Ленестро? — тихо спросил Дукер.
Этот вопрос застал Ленестро врасплох, так что он налился краской, замер с открытым ртом и только брызгал слюной. Отвечать взялся Нэттпара:
— Историк, Колтейн забрал на работы наших слуг. Это была даже не просьба. Его виканские псы попросту увели их — более того, когда один из наших почтенных коллег запротестовал, его ударили, так что он упал на землю. Вернули ли наших слуг? Нет. Живы ли они? Какое чудовищное самоубийственное задание им уготовано? У нас нет ответов, историк.
— Вы беспокоитесь о благополучии своих слуг? — уточнил Дукер.
— Кто будет готовить нам еду? — вмешался Ленестро. — Чинить одежду, ставить шатры, греть воду для ванны? Это возмутительно!
— Их благополучие более всего беспокоит меня, — сказал Тамлит с грустной улыбкой.
Дукер ему поверил.
— Я наведу справки.
— Ну, разумеется! — взвизгнул Ленестро. — И немедленно!
— Когда сможешь, — сказал Тамлит.
Дукер кивнул и отвернулся.
— Мы с тобой не закончили! — заорал Ленестро.
— Закончили, — услышал Дукер голос Тамлита.
— Кто-то должен заткнуть этих псов! Они же воют и воют без конца!
Лучше пусть воют, чем кусают за пятки. Историк пошёл дальше. Желание вымыться становилось невыносимым. Остатки крови и плоти на его одежде и коже начали подсыхать. Когда Дукер шагал по проходу между шатрами, многие взгляды обратились к нему. Руки поднимались, чтобы совершить защитные знаки у него за спиной. Дукер боялся, что невольно стал предвестником и нёс обетование судьбы столь же ледяной, сколь бездушным был вой собак.
По небу кровавой полосой растекался свет утра.
Книга третья
Собачья цепь
Когда пески
Плясали слепо,
Она изошла от лика
Богини яростной.
Глава одиннадцатая
Если ищешь раскрошившиеся кости т’лан имассов, набери в ладонь песка Рараку.